ХАНТЫ-МАНСИЙСК 2000. 24.02. В МОЕМ ОДИНОЧЕСТВЕ ЕСТЬ ВСЕ
Мое одиночество - это баба-мужик, огромная (двухметровая), толстая, с маленькими глазенками, с жирной грудью, с курносым носом, с низким грубым голосом, шумная, общительная как дворняжка. Она обожает всех моих знакомых, особенно любит новых, она их лучший друг. Она пьет-курит, ничего не понимает в кино и музыке, обожает сплетни, искусственные цветы и минет.
Она лучше всех на свете умеет делать вид, что нуждается во мне. Ее научили, что это должно меня к ней расположить. Она ходит за мной по пятам, она убирает мою постель, она не дает мне курить, она выбирает для меня в столовой правильную еду, она запоминает мои файлы, она говорит: "Хочешь, я буду твоей музой? Хочешь, я буду твоим вдохновением?" - и разрешает мне не отвечать, потому что я не могу сказать ей "нет" и не хочу говорить "да".
Она боготворит меня, ее существование для нее немыслимо без меня. Она решает трагическую задачу: она хочет избавить меня от самой себя, чтобы навсегда остаться со мной, но это означает избавить ее от меня и она никогда не доведет это до конца.
Она залезает ко мне в кровать утром и кричит: "Не надо вставать, вокруг никого нет, спи! Весь твой мир - здесь. Я просыпаюсь от крика и задыхаюсь от тяжести ее плоти. Я все равно встаю и злюсь: она права, куда бы я ни пошел, везде одно и то же, и везде она, но в кровати было лучше, потому что ее было меньше.
Она шепчет влагалищем, она гадит ртом, ее ноздри видят и анус ее тоже
зряч - все ее порты универсальны, их конечное предназначение одно: принять меня.
- Давай трахнемся, давай трахнемся, - орет она, - это не будет изменой, ты же видишь, нет никого, кому можно изменить - и она растет и растет на глазах, заполняя все видимое и все существующее пространство и время, и она уже почти равна всему сущему, она - это все сущее минус одна пара глаз, одна пара рук, один тонкий голос, одно фото в бумажнике, верните мне бумажник, воры, блядь, ах, это не воры, это снова толстые сладкие пальцы одиночества лезут мне в мошонку, ну нет, дура, не тут-то было, вот, видишь, сладкая капля творческого пота? Видишь? Не слизнешь, я опять успел стряхнуть ее мимо твоего наивного и безразмерного рта, она досталась той, что читает эти строки, чтобы та написала свои и бросила дальше - куда-то, где они точно также не нужны.
Я обманул свое одиночество - и она обманет свое. Плачь, моё Всё-минус-пара-глаз, утешь меня хотя бы своей обидой, это ведь тоже способ придвинуться ко мне ближе. В конце концов, я давно подлец и, укрыв от тебя частицу себя, я не предупредил укрывательницу краденого, что жестокость заразна и передается от идолопоклонников кумирам через жертвоприношение.
Она лучше всех на свете умеет делать вид, что нуждается во мне. Ее научили, что это должно меня к ней расположить. Она ходит за мной по пятам, она убирает мою постель, она не дает мне курить, она выбирает для меня в столовой правильную еду, она запоминает мои файлы, она говорит: "Хочешь, я буду твоей музой? Хочешь, я буду твоим вдохновением?" - и разрешает мне не отвечать, потому что я не могу сказать ей "нет" и не хочу говорить "да".
Она боготворит меня, ее существование для нее немыслимо без меня. Она решает трагическую задачу: она хочет избавить меня от самой себя, чтобы навсегда остаться со мной, но это означает избавить ее от меня и она никогда не доведет это до конца.
Она залезает ко мне в кровать утром и кричит: "Не надо вставать, вокруг никого нет, спи! Весь твой мир - здесь. Я просыпаюсь от крика и задыхаюсь от тяжести ее плоти. Я все равно встаю и злюсь: она права, куда бы я ни пошел, везде одно и то же, и везде она, но в кровати было лучше, потому что ее было меньше.
Она шепчет влагалищем, она гадит ртом, ее ноздри видят и анус ее тоже
зряч - все ее порты универсальны, их конечное предназначение одно: принять меня.
- Давай трахнемся, давай трахнемся, - орет она, - это не будет изменой, ты же видишь, нет никого, кому можно изменить - и она растет и растет на глазах, заполняя все видимое и все существующее пространство и время, и она уже почти равна всему сущему, она - это все сущее минус одна пара глаз, одна пара рук, один тонкий голос, одно фото в бумажнике, верните мне бумажник, воры, блядь, ах, это не воры, это снова толстые сладкие пальцы одиночества лезут мне в мошонку, ну нет, дура, не тут-то было, вот, видишь, сладкая капля творческого пота? Видишь? Не слизнешь, я опять успел стряхнуть ее мимо твоего наивного и безразмерного рта, она досталась той, что читает эти строки, чтобы та написала свои и бросила дальше - куда-то, где они точно также не нужны.
Я обманул свое одиночество - и она обманет свое. Плачь, моё Всё-минус-пара-глаз, утешь меня хотя бы своей обидой, это ведь тоже способ придвинуться ко мне ближе. В конце концов, я давно подлец и, укрыв от тебя частицу себя, я не предупредил укрывательницу краденого, что жестокость заразна и передается от идолопоклонников кумирам через жертвоприношение.