Пуща
Как олени с колен пью твою родниковую правду, Виктор Олегович.
Помнишь, как в 99 году на этом месте, на перекрестье подземного Невского проспекта стоял книжный ларëк?
И я жадно разглядывал дорогую обложку с харей Че и красно-синими значками пепси. Она переливалась глянцем.
И Владлен шипел мне на ухо: «Солидный господь для солидных Господ».
Время прошло. Солидный Татарский превратился в мелкого гопничка упырька. Солидный господь превратился в ртуть под ногтями.
Я стою на перекрестье Невского под землёй, там где осенью девяносто девятого торговали твоими буквами.
Маленький сутулый мужичок стоит у стены и говорит по телефону, провод которого тянется их щитка, на котором написано «местная связь с господом».
Господь залез под ногти, под язык, глубоко в тëмную вагину самой себя.
Мне нравится моя память, я помню каждую секунду этой прекрасной, бессмысленной жизни.
Как олени на коленях мы стоим у дыры и вглядываемся в тебя. Вагинальная пуща.
Помнишь, как в 99 году на этом месте, на перекрестье подземного Невского проспекта стоял книжный ларëк?
И я жадно разглядывал дорогую обложку с харей Че и красно-синими значками пепси. Она переливалась глянцем.
И Владлен шипел мне на ухо: «Солидный господь для солидных Господ».
Время прошло. Солидный Татарский превратился в мелкого гопничка упырька. Солидный господь превратился в ртуть под ногтями.
Я стою на перекрестье Невского под землёй, там где осенью девяносто девятого торговали твоими буквами.
Маленький сутулый мужичок стоит у стены и говорит по телефону, провод которого тянется их щитка, на котором написано «местная связь с господом».
Господь залез под ногти, под язык, глубоко в тëмную вагину самой себя.
Мне нравится моя память, я помню каждую секунду этой прекрасной, бессмысленной жизни.
Как олени на коленях мы стоим у дыры и вглядываемся в тебя. Вагинальная пуща.