Однажды в Голливуде
Я не хотел ничего писать. Ведь я всё ещё пьян. Я на вертолётах под вертолётами. Десять утра, а я лежу в снегу у застывшего залива. Чёрные волны накатывают на заскорузлые глыбы льда, шипят, пеной окисляя холод.
Я чурбанчик с влажными опилками.
Что можно ещё сказать? Я два раза подряд посмотрел "Однажды в Голливуде". В кино. Дурачок биллетёр похожий на Текса, такие же юношеские бородка и усики, не хотел пускать нас в зал с ромом и портвейном. Дамиру пришлось прятать бутылки в складки живота. Хорошо, что он такой жирный. Тепленко злился, что я так громко смеюсь на весь зал. А женщина за спиной сетовала, что я слишком эмоционально плачу. А я ответил, как можно плакать иначе?
Она сказала, хватить ныть. А я сказал: а я всегда.
Я всегда плачу, когда вижу красоту.
Понятное дело, это лучший фильм Квентина. Я с ним ночью по телефону говорил.
Я говорю:
- Квак (я зову его Квак). Квак, это твой лучший фильм. Ты перестал быть математиком. Ты стал лириком, как я. Как Буковски. Как Довлатов. Как ты смог это сделать? Я пролил два километра горьких слез где-нибудь на краю земли, чтобы ты собирала розы -
плод моей неразумной любви.
Он сначала покряхтел в трубку. А потом ответил.
- Я ничего не понимаю, что вы говорите. Идите нахуй.
Я тоже ничего не понял. Он по-английски говорил. А я по-английски не бельмес.
Я чурбанчик с влажными опилками.
Что можно ещё сказать? Я два раза подряд посмотрел "Однажды в Голливуде". В кино. Дурачок биллетёр похожий на Текса, такие же юношеские бородка и усики, не хотел пускать нас в зал с ромом и портвейном. Дамиру пришлось прятать бутылки в складки живота. Хорошо, что он такой жирный. Тепленко злился, что я так громко смеюсь на весь зал. А женщина за спиной сетовала, что я слишком эмоционально плачу. А я ответил, как можно плакать иначе?
Она сказала, хватить ныть. А я сказал: а я всегда.
Я всегда плачу, когда вижу красоту.
Понятное дело, это лучший фильм Квентина. Я с ним ночью по телефону говорил.
Я говорю:
- Квак (я зову его Квак). Квак, это твой лучший фильм. Ты перестал быть математиком. Ты стал лириком, как я. Как Буковски. Как Довлатов. Как ты смог это сделать? Я пролил два километра горьких слез где-нибудь на краю земли, чтобы ты собирала розы -
плод моей неразумной любви.
Он сначала покряхтел в трубку. А потом ответил.
- Я ничего не понимаю, что вы говорите. Идите нахуй.
Я тоже ничего не понял. Он по-английски говорил. А я по-английски не бельмес.