Из вены по Вене
Привет, Анютка, милая моя девчушка.
Пишу тебе из далёких-далёких краёв. Между нами стелются тысячи километров. Вспоминаю тебя, и в сердце дрожит, и фиброчки трепещут.
А я сегодня, Анютка, впервые попробовал наркотических веществ. И было мне так хорошо, милая моя подруженька, что едва не отдал душу богу. Такое, Анютка, бывает, когда хорошо, отдаёшь душу богу.
А теперь я в Австрии, в столице бывшей сверх империи - в городе Вена.
Вена это не то что у тебя в рученьках, милая, не то что на локте или под коленкой. В Вену не колют, в Вену стремятся душой. Потому как город этот - творение небес.
Помнишь, как нам хорошо было вместе, в Рязани, где купола и синее небо? Так вот, здесь не хуже. Ей богу, Анютка, точно говорю.
В это австрийское селение мы прибыли, когда Дуферобцу совсем поплохело. Идти он больше не мог. Мы стащили в музее коляску для инвалидов, посадили туда Дуферобца и покатили по очереди. Я катить не мог, потому что у меня у самого случились некоторые проблемы с прямохождением. Ребята даже не могли решить - меня посадить в коляску или Дуферобца. Но Дуферобец, ко всему прочему, ещё и ногу сломал.
Знаю, Анютка, ты не очень любишь, когда я словословлю излишне много. Постараюсь тебе не наскучить. Прилагаю к своему рассказу фотооткрыточки, что бы ты могла пролистать, полюбоваться. В Вене тоже хорошо, как и в Рязани. Пусть тебя в Рязани больше нет, а я начал употреблять наркотические вещества.
Так мы и вошли в Вену: Дуферобец на коляске, которую катил Лёнька Горбач, я, Поська Кудрявый, и Клим.
Ещё за нами ехал один мужчина велосипеде из Люберец. Хотя он и представлялся москвичом. Но мы то знаем, Люберцы никогда не станут Москвой. Верно, Анютка?
Потом этот мужчина из Люберец лёг спать, а свой КТМ поставил рядом.
Я верю, что этот «москвич» мог доехать из Люберец на велосипеде. Мне кажется, питательных веществ в его животе хватило бы, что бы преодолеть пустыню Гоби.
Что тебе ещё рассказать про Вену? Очень трудно тебе что-то рассказывать и не думать о твоих сахарных ручках, коленочках и лбе. Какой, Анютка, у тебя прекрасный лобик, большой и блестящий, как тазик. Люблю его всем своим сердцем. Только о нём (о твоём лбе) и думаю.
Вспоминаю твой лобик и облизываюсь, как венский львёнок.
Я рассказал о тебе своим товарищам. Они меня поддержали. Лёнька Горбач сказал, что хотел бы с тобой познакомиться.
Вот он Лёнька Горбач (улыбается тебе):
Ох, Анюточка, сердечко моё неприкаянное. Сколько слёзок я пролил в тоске по тебе. Смотрю на синее небо Вены, вспоминаю твои сине вены на твоих ручках и ножках. И ещё груди, прости, за такие интимные подробности. Дрожу от желания тебя увидеть и посылаю открыточки такого прекрасного, как твои вены, неба Вены.
Вот, из облаков, видишь, вырисовывается крылатая птица с маленькой ангельской головкой, похожей на черепушку. Это боги рисуют мне тебя, Анютка.
А Зевс (божок их местный, венский) обрушивает на все мои помыслы не о тебе свою булаву расплаты. А только перевожу взгляд на синее небо и снова помыслы о тебе. Ни о чём другом не думаю, Анютка. Булава расплаты мне ни к чему, Анютка.
А вот ещё небо, Анютка. Облака, словно по мановению чудес, приняли твои формы, будто ты сидишь на горшочке (только горшочка нет), помнишь, как там было, в Рязани? Вот и ступни, и бёдра, и ягодицы твои наливные…
А вот облака за шпилем, снова чудеса - ты! Будто моя ненаглядная Анютка валяется головой вниз, в диван, спит беспробудно, а рядом я сжался червяком, тянусь ко своей прекрасной. Видишь? Чудеса…
В Вене я попал в музей Леопольда. Но того Леопольда, не нашего с тобой любимого кота еврея, который призывал украинскую армию к миру, а другого Леопольда - коллекционера картин.
И встретил я в этом музее… тебя, Анютка. Конечно, этот образ Климта совсем на тебя не похож. Но я то знаю, что похож. Так и ты стояла на кухне в Рязани и расчёсывала свои волосики. А я смотрел на тебе и умилялся. А ты говорила, что я много пью, а я отвечал, что совсем немного, и упал.
Или вот это, страшное великолепие Отто Рудольфа Шаца. Помнишь. Мы ведь так с тобой и познакомились, когда я пришёл в салон на Новочеркаской?
Потом мы нашли зону вайфая…
Лёнька Горбач, как всегда писал письмо своей маме, Поська Кудрявый посылал открытку отцу, Клим, как всегда, писал сам себе в социальных сетях и лайкал свои письмена.
Дуферобец прикидывался, что тоже сидит в интернете. Однако, с его «флаем» 2001-го года в интернет не зайдёшь.
А я никому не писал. Я смотрел на небо и думал о твоём лобике, Анютка дорогая. Сердце моё плакало.
И, вдруг, чудо чудесное, пошёл дождь. Это из сердца моего, Анютка.
Небо почернело, солнце вспыхнуло за тучами. Озарило храм. Хлынула вода, и прекратившись, оставила за собой след из радуги.
Это тебе, моя милая подруженька.
Домой (в венское Купчино) мы поехали на метро: я, Лёнька Горбач, хромой Дуферобец со своим флаем 2001 года, Клим и Поська Кудрявый. Дуферобца отпустило, он встал с коляски и побежал на меня. А за его спиной притаился Лёнька Горбач. Они что-то замыслили против меня.
Но это не все наши приключения. Где-то на венских «московских воротах» в поезд вошла гола женщина в длинных кожаных сапогах.
Какие это были прекрасные сапожки. Анютка. Как бы я хотел подарить тебе такие.
Присылаю одну открыточку этих сапожок. Крупнее план выслать не могу. Не хорошо это.
Жду нашей встречи с нетерпением.
С приветом,
Твой дорогой Максим.
Пишу тебе из далёких-далёких краёв. Между нами стелются тысячи километров. Вспоминаю тебя, и в сердце дрожит, и фиброчки трепещут.
А я сегодня, Анютка, впервые попробовал наркотических веществ. И было мне так хорошо, милая моя подруженька, что едва не отдал душу богу. Такое, Анютка, бывает, когда хорошо, отдаёшь душу богу.
А теперь я в Австрии, в столице бывшей сверх империи - в городе Вена.
Вена это не то что у тебя в рученьках, милая, не то что на локте или под коленкой. В Вену не колют, в Вену стремятся душой. Потому как город этот - творение небес.
Помнишь, как нам хорошо было вместе, в Рязани, где купола и синее небо? Так вот, здесь не хуже. Ей богу, Анютка, точно говорю.
В это австрийское селение мы прибыли, когда Дуферобцу совсем поплохело. Идти он больше не мог. Мы стащили в музее коляску для инвалидов, посадили туда Дуферобца и покатили по очереди. Я катить не мог, потому что у меня у самого случились некоторые проблемы с прямохождением. Ребята даже не могли решить - меня посадить в коляску или Дуферобца. Но Дуферобец, ко всему прочему, ещё и ногу сломал.
Знаю, Анютка, ты не очень любишь, когда я словословлю излишне много. Постараюсь тебе не наскучить. Прилагаю к своему рассказу фотооткрыточки, что бы ты могла пролистать, полюбоваться. В Вене тоже хорошо, как и в Рязани. Пусть тебя в Рязани больше нет, а я начал употреблять наркотические вещества.
Так мы и вошли в Вену: Дуферобец на коляске, которую катил Лёнька Горбач, я, Поська Кудрявый, и Клим.
Ещё за нами ехал один мужчина велосипеде из Люберец. Хотя он и представлялся москвичом. Но мы то знаем, Люберцы никогда не станут Москвой. Верно, Анютка?
Потом этот мужчина из Люберец лёг спать, а свой КТМ поставил рядом.
Я верю, что этот «москвич» мог доехать из Люберец на велосипеде. Мне кажется, питательных веществ в его животе хватило бы, что бы преодолеть пустыню Гоби.
Что тебе ещё рассказать про Вену? Очень трудно тебе что-то рассказывать и не думать о твоих сахарных ручках, коленочках и лбе. Какой, Анютка, у тебя прекрасный лобик, большой и блестящий, как тазик. Люблю его всем своим сердцем. Только о нём (о твоём лбе) и думаю.
Вспоминаю твой лобик и облизываюсь, как венский львёнок.
Я рассказал о тебе своим товарищам. Они меня поддержали. Лёнька Горбач сказал, что хотел бы с тобой познакомиться.
Вот он Лёнька Горбач (улыбается тебе):
Ох, Анюточка, сердечко моё неприкаянное. Сколько слёзок я пролил в тоске по тебе. Смотрю на синее небо Вены, вспоминаю твои сине вены на твоих ручках и ножках. И ещё груди, прости, за такие интимные подробности. Дрожу от желания тебя увидеть и посылаю открыточки такого прекрасного, как твои вены, неба Вены.
Вот, из облаков, видишь, вырисовывается крылатая птица с маленькой ангельской головкой, похожей на черепушку. Это боги рисуют мне тебя, Анютка.
А Зевс (божок их местный, венский) обрушивает на все мои помыслы не о тебе свою булаву расплаты. А только перевожу взгляд на синее небо и снова помыслы о тебе. Ни о чём другом не думаю, Анютка. Булава расплаты мне ни к чему, Анютка.
А вот ещё небо, Анютка. Облака, словно по мановению чудес, приняли твои формы, будто ты сидишь на горшочке (только горшочка нет), помнишь, как там было, в Рязани? Вот и ступни, и бёдра, и ягодицы твои наливные…
А вот облака за шпилем, снова чудеса - ты! Будто моя ненаглядная Анютка валяется головой вниз, в диван, спит беспробудно, а рядом я сжался червяком, тянусь ко своей прекрасной. Видишь? Чудеса…
В Вене я попал в музей Леопольда. Но того Леопольда, не нашего с тобой любимого кота еврея, который призывал украинскую армию к миру, а другого Леопольда - коллекционера картин.
И встретил я в этом музее… тебя, Анютка. Конечно, этот образ Климта совсем на тебя не похож. Но я то знаю, что похож. Так и ты стояла на кухне в Рязани и расчёсывала свои волосики. А я смотрел на тебе и умилялся. А ты говорила, что я много пью, а я отвечал, что совсем немного, и упал.
Или вот это, страшное великолепие Отто Рудольфа Шаца. Помнишь. Мы ведь так с тобой и познакомились, когда я пришёл в салон на Новочеркаской?
Потом мы нашли зону вайфая…
Лёнька Горбач, как всегда писал письмо своей маме, Поська Кудрявый посылал открытку отцу, Клим, как всегда, писал сам себе в социальных сетях и лайкал свои письмена.
Дуферобец прикидывался, что тоже сидит в интернете. Однако, с его «флаем» 2001-го года в интернет не зайдёшь.
А я никому не писал. Я смотрел на небо и думал о твоём лобике, Анютка дорогая. Сердце моё плакало.
И, вдруг, чудо чудесное, пошёл дождь. Это из сердца моего, Анютка.
Небо почернело, солнце вспыхнуло за тучами. Озарило храм. Хлынула вода, и прекратившись, оставила за собой след из радуги.
Это тебе, моя милая подруженька.
Домой (в венское Купчино) мы поехали на метро: я, Лёнька Горбач, хромой Дуферобец со своим флаем 2001 года, Клим и Поська Кудрявый. Дуферобца отпустило, он встал с коляски и побежал на меня. А за его спиной притаился Лёнька Горбач. Они что-то замыслили против меня.
Но это не все наши приключения. Где-то на венских «московских воротах» в поезд вошла гола женщина в длинных кожаных сапогах.
Какие это были прекрасные сапожки. Анютка. Как бы я хотел подарить тебе такие.
Присылаю одну открыточку этих сапожок. Крупнее план выслать не могу. Не хорошо это.
Жду нашей встречи с нетерпением.
С приветом,
Твой дорогой Максим.