(no subject)
Глава 3.
Ночной отдых послужил мне хорошим лекарством, хотя потеря пальца вызвала у меня обильные слёзы. Не знаю почему, но они катились и катились у меня по лицу. Маленький придаток не играл значительной роли в моей жизни, но моя привязанность к этой бесполезной части тела оказалась глубже, чем я подозревал. Боль никуда не делась, она осталась со мной навсегда, а с моей головой, превратившейся в жалкое подобие себя самой, мне предстояло жить и дальше.
Добыча пищи стала нашим главным приоритетом; нам нужно было есть. Мы остановились у хижины, стоявшей в стороне от всех дорог. Райли Кроуфорд вышел вперёд, намереваясь снова испытать степень внушаемого его юным обликом доверия. Из-за угла дома, крадучись, выбрался старик, блестя на солнце голым черепом. В руках он нёс дробовое ружьё, направленное на Райли, но, встретившись с парнем взглядом, дед заметно приувял.
- Чего тебе надобно, гадёныш?
- Я голоден, сэр.
- Землю жри, - отозвался жадный брюзга.
- Не стреляйте в меня, пожалуйста, - ответил Райли. Он искусно подражал мимике несчастного бездомного дитяти, - Я всего лишь мальчик вдали от дома.
Старик долго приглядывался к нему, затем покачал головой:
- Есть я тебе не дам, но и стрелять в тебя тоже не буду. А теперь убирайся отседа по добру, по здоровому.
- Вы очень добры, - сказал Райли. Его пистолет выпорхнул из кобуры шустрее куропатки, и он всадил старому скупердяю две пули в лоб. Дед, так и не поняв, что с ним произошло, рухнул на землю, окровавленный и угасший, пав жертвой своих косных взглядов на молодёжь.
Мы незамедлительно заняли дом. Это была всего лишь лачуга; я никогда бы не подумал, что за такое стоит проститься с жизнью. Выглянув в заднее окно, я увидел скачущую газелью по полям старушонку, каким-то образом снова обретшую свой девичий аллюр. Я не стал никому об этом говорить.
Мы наполнили мешки попавшимся под руку провиантом. Кофе мы не нашли, но обнаружили сухари, солёную кукурузу и бекон.
Задерживаться там значило испытывать судьбу, и поэтому мы подпалили сухое дерево стен и отправились на поиски более приятного места для нашего пикника.
Кабаньи тропы служили нам большой дорогой. Придерживаясь окольных путей, мы осторожно приближались к ферме Маккоркла; до неё оставалось несколько миль пути. Дорогу мы преодолевали с робостью, поскольку Тёрнеру было худо, и перспектива ввязаться в стычку не казалась нам привлекательной.
В мыслях у нас было только благополучие наших товарищей.
Мы с Джеком Буллом вели по дороге беседу.
- Хорошая это страна, - сказал я.
- Да, - ответил он, - Когда в ней спокойно. А такого ещё никогда не случалось.
- Когда-нибудь наступят такие времена, - сказал я. В некоторых отношениях я всё ещё оставался иммигрантом, и доказательством тому служил мой оптимизм.
- Навряд ли. Это не в нашем характере. Если бы Господь Бог устроил вечеринку, я бы взял старого ворчуна за пуговицу и втянул бы его в разговор. Я бы спросил у Него, чтó сулит нам судьба. Ответ, конечно, был бы известный: "Беда вас ждёт, сынок. Как водится, беда".
Уныние никогда не являлось типичной чертой Джека Булла, но пережитые приключения послужили ему наукой.
- Я бы спросил у Него не "что", - возразил я, - A "почему".
Джек Булл хмыкнул, как будто я был дураком или туго соображающим простофилей.
- Это ужe чересчур, - сказал он, - Чересчур. Столько спрашивать у Него или у кого другого.
Страна и правда была хорошая. Вода, всегда прозрачная и чистая, находилась обычно неподалёку. Холмы радовали глаз, но не обескураживали крутизной. Почва, тёмная и жирная, источала запах, вызывающий восхищение в мясной подливке. Пышные луга заставляли жалеть, что ты не травоядное животное. Дичи было, что тли на деревьях, и в лесах можно было заготовить стройматериалов достаточно, чтобы удовлетворить потребности империи.
Это была, в общем и целом, земля, за пребывание в которой мне хотелось выразить кому-то свою благодарность.
Исключая, конечно, из расклада беду.
С суматохой, оставшейся позади, запасы нашей бесшабашности снова пополнились. День подходил к концу, и к нам вернулась наша обычная манера себя вести. Кроме Тёрнера Роулса, чьё болезненное состояние приковывало к себе всё его внимание.
Мы ничем не могли его утешить, но мы поддерживали его в седле и помогали двигаться вперёд.
До места назначения оставалось ещё несколько миль, когда погода испортилась. На горизонте сгустилась чёрная муть бури. Поднялся ветер, и в его дыхании мы учуяли дурные вести. Буря - всего лишь буря, но оказаться застигнутым ею под открытым небом не пожелаешь никому.
Мы смотрели, как она атаковала нас с неба.
Малыш Хадспет выступил с предложением.
- Мне кажется, если только я правильно помню, что где-то в миле отсюда - дом мистера Дэйли. Я бывал у него раньше. Уверен, что я не заблудился. Дом там. Он - южанин, и широкой души человек.
Мы остановились поразмыслить над ним, но Тёрнер разразился чем-то вроде речи. Произношение его было теперь настолько обоюдопродырявленным и полуприкрытым струпьями, что расшифровать его смог бы только человек учёный. Судя по его жестикуляции, он полностью и безоговорочно поддерживал идею нанесения визита мистеру Дэйли.
Поэтому мы туда и направились.
После некоторого предварительного осторожничания Дэйли впустил нас в дом. Его ферма, когда-то процветающая, теперь превратилась в заросший сорняками схрон. Работать в полях, когда кругом так много дурных людей, стало слишком опасно.
- Добро пожаловать, - сказал Дэйли. Он был приземистым кривоногим крепышом с коротко остриженными седыми волосами. У него имелась жена, суетящаяся позади, и двое дочерей ещё в детском возрасте, - Что вы, ребята, поделывали в последнее время? Я слыхал, в Свит Спрингс была недурственная перестрелка.
- Мы были там, - сказал Джек Булл, - Они запомнят нас и за это.
- Ага, - обрадовался Дэйли. Он, по всей видимости, нами гордился, - Мне сказали, что вы прикончили Шмидта и Вила, и Огилви - это правда?
Джек Булл пожал плечами и повернулся ко мне.
- Это были мы? - спросил он, - Я знаю, что мы убили нескольких человек. Это я знаю.
- Шмидта точно, - сказал я, - Это тот, который убегал, - смерти немцев всегда чётко запечатлевались в моей памяти, - C Вилoм и Огилви, кажется, разбирался Кейв Уайатт.
- Уайатт, - сказал Дэйли, - Да, Кейв Уайатт. Славное это семейство, Уайатты, - Он кивнул несколько раз, - Замечательное семейство.
Ногу у Райли задело не очень сильно, поэтому он отвёл наших лошадей в амбар. Тёрнер уже растянулся на полу и видел горячечные сны, а остальные смотрели в разверзшиеся небеса, заливающие потоками воды хрупкие ветки и неплотно прибитые жерди изгороди. Ветер кромсал нежные почки в куски. Это было тёмное, захлёстывающее, грандиозное водяное извержение, напомнившее нам, с какой лёгкостью нас можно раздавить и уничтожить.
Война в сравнении с силами природы - крохотный клещ, но это слабое утешение для тех, кому повезло подхватить чесотку.
Наш хозяин проследил, чтобы нас накормили. Еды было не слишком много, лишь белка с лепёшками и жидкой мясной подливкой. Тем не менее, мы съели всё до последней крошки и осыпали миссис Дэйли комплиментами.
Она была нервная, невесёлая женщина, не испытывающая к нам большого доверия. Ей не было до нас никакого дела. Возможно, веселье с некоторого времени обходило её стороной, поскольку локомотив счастья давно уже пустили под откос в этих краях.
Стемнело, и пора уже было на боковую, но Дэйли, казалось, нравилась наша компания. Тёрнер то пил молоко, то переживал во сне лихорадочные, бормочущие драмы. Детей уложили спать подальше от нас, и, когда мать ушла к себе, Дэйли притащил нам кувшин доброго вина.
Мы пустили его по кругу и дали волю языкам. Дэйли рассказал, как он, будучи как-то в Нью-Орлеане, встретил женщину, у которой на теле не было ни единого волоска; она всё себе выбрила. В ней была этакая очищенная яблочность. Он так увлёкся, что начал говорить об этом, как если бы это была поющая песни собака, и не просто поющая, а проделывающая это со знанием дела.
- Гадость какая, - сказал Малыш Хадспет. Правда, при этом он рассмеялся, - А зачем она вообще это сделала?
Джек Булл в очередной раз проявил свою эрудицию:
- Затем, чтобы отличить одну шлюху от другой, Малыш. У продажных женщин такая манера показывать товар лицом.
Дэйли затряс головой и глотнул вина: "Однако зрелище занятное. Мне бы ещё раз показали - я бы посмотрел. Всё равно интересно".
Я так думаю, что, услышав это, мы расхохотались, потому что вошла миссис Дэйли и подхватила кувшин. У неё у самой волос в уныло сбившейся причёске было предостаточно.
- Ты у меня в доме напиваться не будешь, - сказала она, - Я, как баптистка, пьянства не потерплю.
Дэйли смутился. Ссутулившись на минуту, он поднялся и забрал кувшин у неё из рук.
- Я не пьян, - сказал он ей, - Я компанию развлекаю.
Она подбоченилась с видом мокрой курицы, какой у их сестры частенько можно увидеть.
- Ты пьян, Клод. Ясно как день, что ты пьян.
- Не, - проблеял он. Нагнувшись, он поставил кувшин на пол посередине комнаты.
- Не, я не пьян, Сал. Я слегка под хмельком, но совсем не пьян - разве может пьяный такое сделать?
Кувшин окружало несколько футов половиц, и Дэйли начал танцевать на открытом месте. Он плясал всё ближе и ближе к кувшину, замахиваясь на него ногами так, что носки его сапог свистели в воздухе, но не задевали его. Увесистые ступни поднимали пыль, притоптывая в джиге, и демонстрировали незамутнённое состояние ума своего владельца. Продолжая танцевать, он отбивал чечётку уже совсем рядом с нарушающим семейное спокойствие спиртным напитком. Его сапоги отмеряли чёткую каденцию. Завода в нём хватило надолго, чего нельзя было сказать с первого взгляда, и весь дом затрясся.
Миссис Дэйли молча наблюдала за ним. На её лице было написано всё, что угодно, но только не одобрение.
Под конец разгорячившийся Дэйли удовлетворённо завершил джигу ловким коленцем: "Видишь? Ни разу не задел".
- Срам какой, - сказала она, - Только пьяный станет так отплясывать.
Дэйли поразился её словам.
- Ну вот те раз, - воскликнул он. Подняв кувшин, он пoдал его мне.
Я проинспектировал передачу и доложил: "Ни единой трещинки".
Наступила тишина, и женщина воспользовалась паузой, чтобы снова покинуть нас. Однако все поняли, что она имела в виду. Мы ещё раз пустили угощение по кругу и собрались на покой. Нам не хотелось омрачать брачный союз дурным примером.
Мы с ребятами завернулись в одеяла на полу, но Дэйли никак не шёл спать. Он медлил, мямлил, затем вышел с кувшином на крыльцо один и, наверное, допил его, дуясь, до дна.
Я был поставлен в тупик. Я не мог понять, как мужчина и женщина могут договориться. Это была непостижимая для меня загадка. Я надеялся, что её всё же можно разгадать.
К утру все ручьи вздулись, и дорога утонула в вязкой грязи. Мы тащились по ней, забрызганные и злые. Настроение наше было паскудное, в чём не было ничего необычного.
Беспечные птицы, рассевшись по мокрым чёрным веткам, выводили свои глупые трели. Несмотря на слякоть, в воздухе ощущалась свежесть. Небо было начисто отстирано от облаков, и солнце провожало нас подобно улыбчивому лоточнику, готовому всучить вам редкое лекарство за полцены.
Но мы пребывали в паршивом расположении духа и ничего не желали замечать.
У бедняги Тёрнера Роулса вспухла челюсть, и разнесло её довольно сильно. Он был в ясном сознании, но испытывал постоянную боль. Жалоб от него не поступало, хотя, когда лошадь под ним сбивалась с шага, он охал каждый раз.
Обрубок пальца всё ныл и ныл, но я со временем к нему привык. На самом деле я привязался к своему раненому пенёчку, потому что думал, что он может зажить во что-нибудь примечательное.
Я чувствовал себя связанным узами товарищества с этими людьми. Куда они пойдут, туда пойду и я. Где они будут сражаться, там буду грозен и я, и где они умрут, там мне придётся о них горевать.
Я не был заносчив и не просил большего. Если мой гроб окажется длиннее пяти с половиной футов, значит, могильщик переправит меня в царствие небесное в высокой фетровой шляпе. Ибо ростом я невелик, но не настолько мелoк, чтобы ни на что не сгодиться. Если я и был недурён собой, об этом никто не знал, но я гордился тем, что выглядел славно меж двух огней.
Утро ещё не угасло, когда перед нами нарисовалась ферма Маккоркла. Дозоры спрашивали у нас пароль, мы отвечали им без ошибок.
- Кто идёт?
- Гонцы Усердного Труда.
- Ваше знамя?
- Чёрный Флаг.
В лагере мы обнаружили многих наших товарищей. На место встречи прибыл Джордж Клайд, удвоив таким образом численность нашего отряда. Клайд был крепким, крупным мужчиной с решительным лицом шотландца. Он был чрезвычайно популярен, поскольку в атаку шёл всегда первым, а в отступлении замыкал ряды. Его ребята, отчаянные сорвиголовы, были хорошими, преданными делу бойцами.
Малыш Хадспет нашёл там своего брата Рэя, и они бросились друг другу в объятья. Рэя задело пулей, но это была безболезненная царапина.
Привязав лошадей к колышкам и оставив их пастись, мы с Джеком Буллом пошли прогуляться по лагерю. Мы вглядываясь в лица, пытаясь понять, кого уже с нами не было. Билл Хауз был мёртв, убитый при попытке побега из дома Роулса, убиты были также Пит Кинни, Дэйв Лэйн, Джим Мартин и Кэсс Вудс. Хелмс и Лоусон изжарились под кроватью. В битве в лесу погиб ещё один человек, которого я не очень хорошо знал. Двое были тяжело ранены, но навряд ли смертельно. За ними ухаживали в тени деревьев.
По всеобщему подсчёту получилось, что мы убили шесть или восемь федералов и ранили намного больше. Мне казалось, что оценка была завышена. Атака была полной неожиданностью, и только вмешательство Божьего промысла или выпавшая на нашу долю исключительная удача спасли нас от полного уничтожения.
Кейв Уайатт, целый и невредимый, с тёплой улыбкой на широком бородатом лице хлопнул меня по спине, не скупясь на проявления дружеских чувств,:
- Очень рад, что ты живой, - сказал он, - Думал, нéкого мне теперь дразнить будет, ан нет, ты тут как тут.
- А многих уже нет, - ответил я.
- Да, но они погибли в честном бою. Лучшего пути на тот свет не сыскать.
Я кивнул, ибо только такую философию мог позволить себе борец за свободу, чтобы не сойти с ума.
- Давайте надеяться, что не все мы уйдём "лучшим путём", - сказал Джек Булл. Он хмуро рассматривал лагерь, без сомнения, размышляя о том, чтó он уже потерял в этой войне. Он лишился своего состояния, и ему, как человеку, рождённому в богатстве, нелегко было смириться с таким горьким жребием.
Мне было больно видеть безнадёжность, написанную на его мужественном лице, но я не мог изменить существующего положения дел.
Я провёл свой день, знакомясь с людьми Клайда. Они приготовили нам, ребятам Амброуза, сюрприз - четырёх военнопленных-федералов. Их взяли в плен из почтового конвоя недалеко от Канзас Сити.
Федералов, спутанных, как годовалых бычкoв, соединяла толстая верёвка, привязанная другим концом к стволу дерева. Пленников пробивала дрожь, и их боязливые взгляды избегали находить наши лица из опасения выглядеть слишком самоуверенно.
На земле сидело несколько человек из группы Клайда. Они сторожили федералов, терзая их злонамеренными шутками.
- Добрые на тебе сапоги, янк?
- Не знаю. Можбыть.
- Что-то бегают они не больно прытко.
- Не добежали на этот раз.
- Ну, больше-то тебе не придётся в них давать стрекача, правда ведь?
- Не придётся, как я погляжу.
- Хо, хо, хо. Высоко сидишь, далеко глядишь, верно ведь?
Один из тех, кто слонялся по лагерю, был самым немыслимым нашим товарищем. Это был ручной ниггер Джорджа Клайда, Холт. Его всегда звали Холт, у него при себе были пистолеты, и одевался он по-нашему. О нём говорили, что он был прекрасным следопытом и полезным разведчиком. Он выглядел, как любой другой ниггер, но отличался молчаливостью и тонкостью черт лица, что придавало ему смышлёный вид.
Защитой Холту служила репутация Клайда, хотя, благодаря своему поведению, ниггер и сам со временем поднялся в глазах окружающих. Он почти никогда и ни с кем, кроме Клайда, не заговаривал, потому что знал, что его мнением пренебрегут. Как и у большинства ниггеров, его жизнь, подобно марионетке, управлялась тонкими ниточками терпимости.
Согласно всеобщему мнению, он был хорошим походным поваром.
- Холт, - сказал я, вставая.
Его взгляд встретился с моим, и он его не отвёл. Затем он кивнул. Ясный блеск исходил из его глаз, как будто в нём пылало какое-то неистовое пламя. Он ничего не сказал.
- Джейкоб, слышь, Джейкоб, - кто-то обратился ко мне. Я медленно огляделся по сторонам в поиске источника обращения и обнаружил его среди пленных. Там, связанный по рукам и ногам вместе со своими так неудачно выбранными товарищами, сидел Алф Боуден, мой и Джека Булла сосед, живший неподалёку от Вэйверли.
- Здорово, Алф, - сказал я, - Ну и попал ты в переделку.
- Попал, - сказал он, - Ничего не попишешь, попал.
Гас Воун, здоровенный бушвакер, спросил меня: "Ты его знаешь?"
- Ну да, - сказал я. Я подошёл к Алфу и дотронулся до его плеча. Он казался на вид благодарным за проявленное участие. На его осунувшемся лице было написано ожидавшее его будущее, - Его домишко - недалеко от Чайлзов, чуть ниже по течению реки. Он коноплю выращивал.
Алф был впалогруд и тощ, как тростинка. В том, чтобы вот так встретиться с врагом, который в лучшие времена им не являлся, не было ничего необычного. Я как-то помог Боудену возвести амбар и танцевал с его сестрой до тех пор, пока её лицо не раскраснелось и оба мы не вспотели, но мы с ним не были друг у друга в долгу. Это война годилась для того, чтобы расплатиться с долгами пулей системы Минье или возмещающим ущерб пожаром. Немало долгов было уплачено сполна ещё до того, как их успели набрать, но щепетильной справедливости редко удавалось заставить молодую руку отклониться от цели.
Я посмотрел на Алфа. Видно было, что моё присутствие вселило в него надежду. К нам подошёл Джек Булл Чайлз, и Боуден растянул свою бледную физиономию в попытке изобразить улыбку.
- Джек Булл, - сказал он.
Глядя на кончик собственного носа, Джек Булл слегка кивнул, показав, что узнал его.
- Боуден, - сказал он, - Что-нибудь слышно из дома?
Маленький человечек начал было отрицательно качать головой, но его жест набрал обороты, и скоро всё его тело затряслось.
- Нет, нет, нет, - сказал он, - Всё по-прежнему, всё как было. Кого-то уже нет, но таких немного.
- Как там наши матери? - спросил Джек Булл.
- За ними следят, - сказал Боуден, скосив глаза к земле, - Сейчас за всеми отделенцами следят.
- А что с моим отцом? - спросил я. Не то, чтобы я горел желанием услышать новости о старом чужестранном джентльмене, но и пустяковым это любопытство назвать было нельзя.
- Он волен ходить, куда пожелает, как всегда. Его никто не трогает, никто ему не докучает. Но вы-то знаете, должны ведь знать, что всему городу известно, что вы тут, ребята, под чёрным флагом промышляете, - он, наконец, поднял глаза, - Может, друзей-то и поубавилось у ваших родных.
- Тебя кормили? - спросил Джек Булл.
- Вроде как нет.
- Я этим займусь.
Мы оставили нашего старого соседа под бдительным надзором Холта и других обитателей бивака. В лагере царило веселье. Ветер не принёс с собой ливня; в воздухе стоял только запах оттаявшей грязи и рано распустившихся бутонов, но ребята, проведя последние дни в праздности, превратили лагерь в деревенскую ярмарку. На свет выкатился кожаный мяч, и представители обеих группировок принялись награждать его пинками. Их топот взбил слякоть в клейстер, намертво засасывающий в себя наши сапоги.
- Его убьют? - спросил я Джека Булла.
- У него на это хорошие шансы, - ответил он, - Работа неприятная, но необходимая. Впрочем, их могут обменять. Ллойд и Кёртин, кажется, умудрились попасть в плен в Лексингтоне. Возможно, над этим обменом уже работают.
- Вот оно что, - сказал я. Обычно нас расстреливали на месте, и поэтому идея обмена военнопленными не приходила мне в голову. Я оглянулся на связанных по рукам и ногам юнионистов и, конечно, Алф Боуден не отрывал от меня глаз. Печально будет видеть его убитым, но в такие времена пышным цветом цвела как раз печаль.
Со стороны казалось, что обе комнады пинателей мяча твёрдо решили победить в игре. Они яростно толкались и очертя голову бросались в драку. Можно было подумать, что такое кроткое времяпрепровождение обладало успокаивающим воздействием, но виски оставалось мало, и это разожгло страсти. Малыш Райли Кроуфорд, годами ещё мальчишка, не был новичком в мире взрослых мужчин. Он энергично замахнулся ногой, но не по мячу, по которому у него не было никаких шансов попасть, а по ноге Большого Боба Флэннери. И вот что из этого получилось. Флэннери, взвыв, треснул Райли по ушам так, что они здорово покраснели. Райли лягнул его опять, на этот раз безо всякого спортивного притворства. Испустив новый вопль, далеко превосходящий первый накалом эмоций, Флэннери нацелился большим костистым кулаком парню в голову. Однако, он промахнулся, но, когда я заметил блеск стали в руке у Райли, тот уже полоснул Большого Боба ниже подмышки. Хлынувшая ручьём кровь расцветила рубашку Флэннери, и он, пошатнувшись, сделал шаг назад.
Райли сразу же понял, что он был неправ. Он отступил в сторону, пряча нож,
- О господи, нет, - сказал он.
- Я тебя сейчас покалечу, парень! - взревел Большой Боб, - Ты меня вынудил на это.
Мальчишка повернулся к нему лицом, искажённым бурей переживаний, на котором стыд и страх боролись с чувством собственного достоинства.
- Боб, прости, а? - выпалил он, - Я нечаянно. Оно как-то всё очень быстро получилось. И ты такой здоровый.
- Ха! - выговорил Флэннери, - Ты, значит, ещё и прощения просишь?
Зажимая подмышку, Большой Боб медленно прошествовал по грязи к лагерному костру. Райли запрыгал за ним, держась на безопасном расстоянии. Парень отчаянно пытался загладить вину перед своим товарищем.
- Я не хотел, Боб. Я тебе всё сейчас сделаю. Сам сделаю - я знаю как. Это просто порез. Просто чёртов порез, он на рубашку ещё пришёлся. Этого не должно было произойти.
Кое-кто из ребят выступил вперёд с намерением поспособствовать примирению конфликтующих сторон. Они напомнили Флэннери о прошлых испытаниях, выпавших на долю их обоих, и о привязанности, которую они питали друг к другу.
Я наблюдал за происходящим, размышляя над возможной развязкой. Исход мог оказаться как плохим, так и прекрасным. Через несколько минут миротворцы отошли от них. Мне было хорошо видно и парня, и рослого мужчину. Они стояли друг против друга, глядя, как братья, друг другу в глаза. Затем Большой Боб стянул через голову рубашку с каймой, обнажив белую грудь и узкую красную рану, и Райли расстелил на земле одеяло.
Большой Боб лёг на землю, казалось, получая удовольствие от оказываемого ему внимания. На лице его появилось что-то вроде улыбки. Рана была неглубокой, опасной скорее на вид, чем на деле. Райли принёс миску воды и, встав на колени, принялся ополаскивать её. Его молодые пальцы бережно промывали прощённый порез.
Эта сцена воодушевила меня. Она доказала мне, что нас объединяло что-то общее, что одиночество не будет нашим уделом. Мы умели прощать; замечательно было это осознавать. И я был очень рад за молодого Райли: он сделал ошибку, но ему без промедления дали шанс её исправить.
Хорошо, если бы и другие поступки можно было исправить тeм же путём. И хорошо, если бы и другие поступки можно было так же простить.