Атлантиды
Когда Лагутенко дотянул последний припев Невесты, я услышала, что проезжаю Люберцы-2. Хотя, обычно, на моем пути должны встречаться только первые Люберцы. Вот и выскочила на пустую платформу под названием Кренево, с которой последняя электричка должна уходить в 23.47 (слава Богу, на часах 37 минут). Подергалась, попрыгала, посетовала на жизнь...
0 градусов. Люди ютятся у турникетов, не выходят на платформу, ожидая электричку. Люди ютятся в переполненных вагонах метро, греясь от ненавистных дыханий друг друга, нарушающих эти 20 см, которые должны считаться личным пространством, и которых нет ни у одного из них. Люди ютятся. Прячутся, вздрагивают, бегут, не удивляются тому, что похоже на снег в октябре.
Чьи-то незнакомые ловкие руки на клавишах за моей спиной. Затылок следит за ними. Глаза цепляются за старые пластинки на полках под потолком. Коленки задевают другие коленки, тысячное "извини", тысячное ерзание, единственное двусмысленное мимолетное касание к щиколотке приравнивается к двусмысленному мимолетному касанию к талии - каждый раз, как будто нож в ямку между ключиц.
У меня есть мои 20 сантиметров, они вытягиваются и заканчиваются на согнутых локтях.
Чьи-то кисти рук рассекают воздух за моей спиной, жестикулируют, вторя песне на нескладном английском.
Чьи-то ладони по очереди раскрываются над огнем, пальцы пытаются его коснуться, задумываются, пританцовывают, ложатся на стол, потом снова вскакивают, теребят тонкие золотистые проволочки колечек.
Чьи-то руки скользят по бумаге. Пожалуй, так же ловко, как те, что подчиняют себе музыку, которую ощущает мой затылок. Невидимый грифель незамысловато выплясывает по только что появившемуся овалу лица, рисует веки, наделяет разрез глаз зрачками, рисует линию носа.
Чьи-то подушечки указательного и большого пальцев сливаются с геометрической фигурой пачки сигарет. 6 оборотов, пауза, 5 оборотов, пауза, 7 оборотов, громкая пауза.
Чьи-то пальцы впиваются в свитер или в горящие щеки.
Я все думаю, как так может быть. Как можно обнять кого-то, не найдя места для объятия. Не найдя плеча подбородком, не найдя замыкающихся рук спиной, не найдя спину руками. Как будто прикасаешься к воздуху, потому что можешь трогать только знакомый запах, но его теперь так мало, что это все равно, что трогать пустоту. Теперь, чтобы почувствовать себя живым, нужна тяжелая артиллерия. Эмоциональный винегрет с горячими овощами.
Встретила А.В. и во мне что-то перевернулось. В кратце рассказала ему о том-о сем, оправдываюсь, говорю, что не пишу аналитику, а другие и в Коммерсанте, и в РБК, и тут и там, а я-то что? Сначала поэзия, потом мода, потом Останкино, потом дети, потом Житомер с Кайеном, потом опять мода, о которой и то писать нечего. Зато можно участие принимать. Да, типа модель, все так любят говорить. Нет, ничего толкового я не пишу. Ничего толкового не делаю. Разве делаю? Где вы читали? И что же там? Куча девичьих соплей? Но цепляет? И красиво? Так ведь сейчас все красиво. А если нет, то... все равно красиво.
Пишите, говорит, пишите, оно от вас уже никуда не денется. И делайте то, что вам нравится. Тогда все обязательно будет толково.
Больше всего на свете мне не хочется жалеть. Не в плане, о чем-то жалеть, - это полбеды. Не хочется жалеть себя или кого-то. Хочется быть супер-сильной, хочется, чтобы все вокруг меня были супер-сильными и уверенными. От этого всегда слепнешь и млеешь, как когда чьи-то уверенные пальцы крепко хватают тебя за воротник и, кажется, никуда и никогда не отпустят; так крепко, что не ослабят хватки, но и не порвут, не оставят тебя без куртки в холод. Вот такой я хочу быть. Такой, как эти уверенные пальцы. И обладать такими руками: подчиняющими, мягкими, сдержанными, скульптурными, разрезающими воздух, ласкающими огонь, разглаживающими бумагу, чувствующими любые перемены ветра, создающими нечто гениальное. Таких рук я пока не знаю, - это как взять у каждого человека по чему-то хорошему и вложить в одного, в нового - в сверхчеловека.
Хочется такой невозможной непресыщенной Атлантиды. Быть человеком - Атлантидой, встречать людей-Атлантид, иметь атлантические руки, атлантическую голову и душу.
Но не надо путать с идеализацией всего и вся. Я, кстати, хотела об этом написать. Но, видимо, в другой раз.
Пора спать, давно пора спать.
0 градусов. Люди ютятся у турникетов, не выходят на платформу, ожидая электричку. Люди ютятся в переполненных вагонах метро, греясь от ненавистных дыханий друг друга, нарушающих эти 20 см, которые должны считаться личным пространством, и которых нет ни у одного из них. Люди ютятся. Прячутся, вздрагивают, бегут, не удивляются тому, что похоже на снег в октябре.
Чьи-то незнакомые ловкие руки на клавишах за моей спиной. Затылок следит за ними. Глаза цепляются за старые пластинки на полках под потолком. Коленки задевают другие коленки, тысячное "извини", тысячное ерзание, единственное двусмысленное мимолетное касание к щиколотке приравнивается к двусмысленному мимолетному касанию к талии - каждый раз, как будто нож в ямку между ключиц.
У меня есть мои 20 сантиметров, они вытягиваются и заканчиваются на согнутых локтях.
Чьи-то кисти рук рассекают воздух за моей спиной, жестикулируют, вторя песне на нескладном английском.
Чьи-то ладони по очереди раскрываются над огнем, пальцы пытаются его коснуться, задумываются, пританцовывают, ложатся на стол, потом снова вскакивают, теребят тонкие золотистые проволочки колечек.
Чьи-то руки скользят по бумаге. Пожалуй, так же ловко, как те, что подчиняют себе музыку, которую ощущает мой затылок. Невидимый грифель незамысловато выплясывает по только что появившемуся овалу лица, рисует веки, наделяет разрез глаз зрачками, рисует линию носа.
Чьи-то подушечки указательного и большого пальцев сливаются с геометрической фигурой пачки сигарет. 6 оборотов, пауза, 5 оборотов, пауза, 7 оборотов, громкая пауза.
Чьи-то пальцы впиваются в свитер или в горящие щеки.
Я все думаю, как так может быть. Как можно обнять кого-то, не найдя места для объятия. Не найдя плеча подбородком, не найдя замыкающихся рук спиной, не найдя спину руками. Как будто прикасаешься к воздуху, потому что можешь трогать только знакомый запах, но его теперь так мало, что это все равно, что трогать пустоту. Теперь, чтобы почувствовать себя живым, нужна тяжелая артиллерия. Эмоциональный винегрет с горячими овощами.
Встретила А.В. и во мне что-то перевернулось. В кратце рассказала ему о том-о сем, оправдываюсь, говорю, что не пишу аналитику, а другие и в Коммерсанте, и в РБК, и тут и там, а я-то что? Сначала поэзия, потом мода, потом Останкино, потом дети, потом Житомер с Кайеном, потом опять мода, о которой и то писать нечего. Зато можно участие принимать. Да, типа модель, все так любят говорить. Нет, ничего толкового я не пишу. Ничего толкового не делаю. Разве делаю? Где вы читали? И что же там? Куча девичьих соплей? Но цепляет? И красиво? Так ведь сейчас все красиво. А если нет, то... все равно красиво.
Пишите, говорит, пишите, оно от вас уже никуда не денется. И делайте то, что вам нравится. Тогда все обязательно будет толково.
Больше всего на свете мне не хочется жалеть. Не в плане, о чем-то жалеть, - это полбеды. Не хочется жалеть себя или кого-то. Хочется быть супер-сильной, хочется, чтобы все вокруг меня были супер-сильными и уверенными. От этого всегда слепнешь и млеешь, как когда чьи-то уверенные пальцы крепко хватают тебя за воротник и, кажется, никуда и никогда не отпустят; так крепко, что не ослабят хватки, но и не порвут, не оставят тебя без куртки в холод. Вот такой я хочу быть. Такой, как эти уверенные пальцы. И обладать такими руками: подчиняющими, мягкими, сдержанными, скульптурными, разрезающими воздух, ласкающими огонь, разглаживающими бумагу, чувствующими любые перемены ветра, создающими нечто гениальное. Таких рук я пока не знаю, - это как взять у каждого человека по чему-то хорошему и вложить в одного, в нового - в сверхчеловека.
Хочется такой невозможной непресыщенной Атлантиды. Быть человеком - Атлантидой, встречать людей-Атлантид, иметь атлантические руки, атлантическую голову и душу.
Но не надо путать с идеализацией всего и вся. Я, кстати, хотела об этом написать. Но, видимо, в другой раз.
Пора спать, давно пора спать.