Из коллективного сборника "Все в саду", 2015 г. - 27 (окончание)
Начало см. https://zotych7.livejournal.com/6226005.html и далее в архиве
Путешествие из Тифлиса в Тбилиси
Игорь Оболенский
Туманный день. Я и не думал, что такое бывает, - на небе солнце, а город словно погружен в марево. Когда спускался с горы и видел лежащий у подножия Тбилиси, еще подумалось, будто это смог над домами. А потом присмотрелся - такие же белые жидкие облака лежали и среди сосен. Выходит, бывает и так. А еще не думал, что в Тбилиси такие сады и парки.
Случайно забрел в парк Ваке и едва не потерялся в его аллеях, тоже залитых солнцем и туманом. Как здесь покойно: на деревьях, еще по-мартовски голых, поют птицы; городские счастливцы, а может просто бездельники, играют в пинг-понг; молодые мамаши разгуливают с колясками и малышами за ручку, что-то объясняя им тихим голосом; видел даже пару совсем не пенсионного возраста мужчин, степенно совершающих дневной моцион по шуршащему под ногами гравию дорожек.
Бывший дворцовый сад уютнее парка Ваке. Он расположен в самом центре, но и здесь - покой, солнце и обаяние тумана.
На какое-то время забыл, где нахожусь, - то мог быть Лондон, обитель туманов, или любой другой город, где счастье принадлежит тем, кто никуда не спешит и успевает жить.
… Их посадили почти двести лет назад. Выходит, эти две сосны - ровесницы проспекта Руставели, главной улицы грузинской столицы. Они помнят всё - и строительство дворца для губернатора, которого затем сменил царский наместник, и возделывание дворцового сада.
Многое изменилось - Тифлис стал Тбилиси, великие князья остались в прошлом, да и дворец давно уже именуется Домом творчества молодежи. Но сад остался. И две сосны, которые, кажется, невозможно обхватить, тоже целы.
Сад начали разбивать еще в начале девятнадцатого столетия, когда Грузия только стала частью Российской империи. Для губернатора, назначенного из Петербурга, принялись возводить дворец. Одновременно занялись и садом.
Это сегодня проспект Руставели - центр города, а в 1816 году всё только начиналось. Район застраивался неспешно, и садовники работали едва ли не проворнее архитекторов. Бережно высаживали в пусть и южную, но знающую снега почву всё, что только могли достать, не задумываясь особо, приживется или нет.
Место оказалось благодатным. И потом, что бы ни случалось, а пережить Тифлису и Тбилиси довелось немало, ветви пальм и жасмина плавно качались, словно маятник, и кивали - спорьте, спорьте, время рассудит.
Дорожки сада можно обойти минут за десять, раньше территория была побольше. Сегодня дворцовый сад окружают улица Ингороква, бывшая Петра Великого, и проспект Руставели. Рядом станция метро, напротив национальный музей. А всё начиналось с плаца, на котором проводили разводы караула и парады.
Главный герой здесь, конечно, дворец, чье белоснежное здание, возведенное в 1868 году архиектором Симонсом, умудрилось сохранить былое великолепие. Словно заговоренное, оно уцелело даже во время гражданской войны в девяностых годах, когда от многих домов на проспекте Руставели остались лишь обгоревшие стены.
Борис Пастернак, навещавший в Тбилиси художника Ладо Гудиашвили, чей дом здесь же, почти напротив, восхищался архитектурой города. А еще поэту нравились торты, которые пекла жена Ладо. “Ниночка, это же сахарный Парфенон”, - говорил он. Оказываясь под колоннадой балкона дворца, я всегда вспоминаю Пастернака. Пусть не сахарный, но почти Парфенон!
Губернаторов и великих князей охраняли традиционно - выкрашенная в черно-белую полоску будка караульного у ворот и ажурная решетка ограды, опоясывавшая сад. Когда менялась власть (а с 1918 по 1921 год Грузия получила независимость и имела свой парламент), никакого штурма не было. Накануне прихода 11-й армии под командованием Орджоникидзе правительство, депутаты и семьи дворянства уехали в эмиграцию, оставив почти всю обстановку и имущество. Входи и живи.
Новые хозяева отказываться не стали. Правда, в самом дворце после великих князей жила только Екатерина Джугашвили, мать Сталина, рассказ о которой еще впереди.
Мне давно хотелось увидеть интерьеры дворца. Погулять по саду может каждый, это я знаю. А вот как взглянуть на него из окон бывшего кабинета наместника? Оказывается, это доступно любителям английского - в кабинете великого князя сегодня размещается школа иностранного языка.
Вообще переступить порог дворца могут лишь дети. Рассказывают, что после смерти матери Сталина дворец хотели предложить под квартиру Лаврентию Берии, тогдашнему правителю Тбилиси. Но будущий нарком ответил лозунгом “Всё лучшее - детям”. Так с советских времен здесь и размещается дворец пионеров, теперь переименованный в дворец молодежи.
Мне обещали показать интерьеры, я открываю массивные двери и на входе говорю охраннику о назначенной встрече. Прохожу мимо родителей, терпеливо ожидающих своих детей на стульчиках в холле, под украшенным лепниной потолком. Работники дворца честно говорят: и лепнина, и мрамор на лестницах, и бронзовая люстра - результат недавнего ремонта.
А так хочется верить, что всё осталось еще с тех времен, когда в залах горели свечи и по паркету ступали легендарные гости этого благословенного края.
Поднимаюсь по мраморной лестнице, разглядывая сквозь мозаичные окна украшенный узорами в персидском стиле зал. Мечтаю об одном: только бы дорога до кабинета, где меня ждут, была как можно длиннее, чтобы успеть рассмотреть и в одиночестве пофантазировать, что происходило здесь раньше.
Зеркальный зал поражает воображение. Об интерьерах можно судить по фильму Георгия Данелии “Не горюй”, именно здесь режиссер поселил генерала Вахвари, который нанес смертельное оскорбление герою в исполнении Вахтанга Кикабидзе. Помните сцену мести, когда доктор Глонти получает сатисфакцию от генерала в виде поцелуя в то место, на котором сидят? Так вот она была снята как раз в этих стенах.
Ну и пусть потом был ремонт, пусть что-то закрасили. Но стены-то те же, и филигранная резьба на деревянных дверях, и кружевные узоры массивных бронзовых люстр. Всё это точно так же восхищало тех счастливчиков, кто был удостоен чести получить приглашение на прием.
Один из самых красивых вечеров случился в 1828 году, когда главнокомандующий на Кавказе генерал Паскевич устроил бал в честь венчания Александра Грибоедова и Нино Чавчавадзе. Веселье происходило не только во дворце (то здание, придуманное архитектором Семеновым, несколько отличается от нынешего авторства Симонсона), но и в саду, который был празднично украшен.
Предложение устроить свадебный банкет во дворце стало для Грибоедова неожиданностью. Недавно полученная должность царского посланника в Персии всё равно не давала права рассчитывать на такую честь - принимать гостей в стенах дворца главнокомандующего. Но отгадка проста: жена Паскевича приходилась автору “Горя от ума” двоюродной сестрой. Семейные связи всё и решили.
После обильного, даже чересчур, ужина гости смогли выйти в сад, дорожки которого были засыпаны гравием, так уютно поскрипывавшим под ногами свидетелей красивой истории любви.
Александр и Нина только стали мужем и женой, всё еще было впереди. Но Грибоедов уже всё знал. А потому смутил юную жену неожиданной просьбой. Отведя ее в заросли жасмина и указывая на возвышающийся над садом монастырь Святого Давида на Мтацминде, сказал: “Если со мной что-то случится, похорони меня там”.
Шестнадцатилетняя Нина растерялась и уже хотела было заплакать, но муж приложил палец к ее губам и повторил дающее надежду “Если”.
Чавчавадзе улыбнулась и, вернувшись в бальный зал, вскоре забыла об этом разговоре. А уже совсем скоро ей предстоит исполнить волю Грибоедова…
Расцвет сада, во всех смыслах этого слова, связан с именем царского наместника князя Михаила Воронцова. Светлейший говорил, что “маленькая Грузия должна стать самым красивым, самым ярким парчовым узором на пяльцах российской вышивки”. И делал всё, чтобы так оно и случилось.
Столько прошло даже не десятилетий, а почти столетий, а о нем вспоминают с любовью и называют Мишей.
Когда мои провожатые по дворцу рассказывали о том, как “Миша заботился о саде и пытался высаживать в нем виноградные лозы”, я подумал, что мне о Саакашвили говорят, так в Грузии называли и бывшего президента. Но речь шла о “президенте” времен Александра Второго.
Жена Воронцова была больна туберкулезом, и для того чтобы она могла совершать прогулки и дышать чистым воздухом, царский наместник распорядился, чтобы дворцовый сад не уступал садам в его южных имениях.
Любимым цветком княгини была ромашка, и все клумбы были усажены ею. Жена наместника ввела традицию благотворительных вечеров, на которых собирали деньги в фонд больных туберкулезом. По завершении вечера делалась групповая фотография.
Традиция прижилась. Снимки со стоящими амфитеатром рядами серьезных мужчин с белыми цветками на лацканах пиджаков можно и сегодня отыскать на “блошином” рынке в Тбилиси.
А ромашек на клумбах больше нет, да и сад теперь не имеет отношения к дворцу. Сотрудники переживают: не могут высаживать то, что считают нужным, и не имеют возможности провести паспортизацию редких растений, многие из которых занесены в Красную книгу.
Территория, на которой располагаются сад и сам дворец, такая же горбатая, уходящая то вверх, то вниз, как и весь город. А потому, лишь войдя во внутренний дворик, можно разглядеть второе строение, параллельное выходящему на проспект Руставели зданию, за ним - бывший конюшенный двор, теперь здесь гаражи.
Меня сопровождает комендант. Спрашиваю, как зовут. “Зураб, - отвечает невысокий седой мужчина, похожий на Шарля Азнавура. - Зураб Ильич, - а потом добавляет: - Зураб Ильич купил «Москвич»”.
Проходим короткой дорогой через анфиладу комнат, в которых всё приспособлено для занятий школьников. Доски с химическими формулами, обитый бордовым плюшем зал для кукольного театра, просторная комната с лепниной на стенах, где отдают гулом шаги по паркету.
“Двери те самые?” - спрашиваю у коменданта. “Обижаете”, - отвечает Зураб Ильич.
Из залов дворца мы то и дело попадаем во внутренний дворик, где тоже разбит маленький садик, в центре которого - чаша выкрашенного голубой краской бассейна. Одна из сотрудниц говорит, что во времена ее детства здесь еще расхаживали павлины.
Останавливаюсь на мгновение. Сквозь высокие кипарисы пробивается солнце, блестит крытая листовым железом башенка домашней обсерватории, по дворику бегают дети, и, кажется, время останавливается.
Вот и сад. Сосны и сирень, вишня и персики, пальмы и кипарисы, магнолия и виноградник. Бродишь по аллеям, которые сегодня уже не такие длинные (еще в советские годы часть территории забрал себе КГБ, чья высотка тут же, забор в забор), проходишь мимо окон, пытаясь заглянуть в них, и, кажется, так просто представить, чьи тени мелькали за ними на протяжении почти полутора столетий…
Только что закончился бал у Воронцова. После изысканного угощения гости выходят в празднично иллюминированный сад. На приемы к светлейшему князю мечтало попасть всё общество. А те, кому это удавалось, оставляли подробнейшее описание увиденного. Полковник Арнольд Зиссерман вспоминал: “Обеды у графа Воронцова начинались ровно в шесть часов, при свечах; приглашенных каждый день было не менее 25-30 человек, граф садился посредине стола на одной, графиня на другой стороне; ближе к ним садились, кому они сами укажут, прочие размещались, соблюдая между собою принятую последовательность по чинам; обед продолжался ровно час; разговоры велись, конечно, негромкие, но оживленные, и только когда граф Михаил Семенович что-нибудь начинал рассказывать, наступало общее молчание. После обеда, когда обносили кофе, которого граф никогда не пил, он обходил своих гостей, кому говорил какую-нибудь любезность, предлагал вопрос или вспоминал что-нибудь деловое и велел являться на другой день; затем уходил в гостиную, садился за карты, большей частью с постоянными партнерами, играл в ломбер, шутил с садившимися около него дамами, обыкновенно проигрывал и расплачивался всё гривенниками и пятачками; изредка закуривал пахитосу, иногда брал щепотку из лежавшей около него золотой табакерки с портретом императора Александра I и как будто нюхал. Всё у него выходило просто, но вместе с тем как-то особенно величаво, если можно так выразиться, не так, как у обыкновенных, виденных мною до того людей. Чрезвычайно доволен бывал граф, если около него садились княгиня - умнейшая из туземок Мария Ивановна Ор-бельян (впоследствии теща фельдмаршала князя Барятинского), Манана Орбельян или Елена Эристова”.
Впрочем, находились и такие, кто всеми силами старался избежать визита во дворец. Внучка начальника судебной палаты даже нарочно опускает ногу в кипяток, только бы не надевать бальное платье и не идти к наместнику То был первый из череды оригинальных поступков Елены Блаватской, часто гостившей у бабушки с дедушкой в Тифлисе со своим кузеном, будущим царским премьером Сергеем Витте.
Приемы бывали столь щедрыми, что застолья выдерживали не все. Тех, кто не справлялся с угощениями, выводили освежиться в сад. Писателю Александру Дюма, даром что тот слыл гурманом, почти час пришлось простоять, прижавшись к сосне. Так француз пытался прийти в себя после застолья, за которым он на спор выпил несколько бутылок вина, чем произвел впечатление на бывалых кутил и даже получил соответствующую справку.
Ее выдал Иван Кереселидзе, прапрапредок грузинской девушки Любы, ставшей спутницей жизни и музой еще одного сказочника, Григория Горина.
“Еще одного” - потому что Дюма, написав по возвращении с Кавказа одноименную книгу, перенесет на ее страницы массу баек, часть которых ему нашептали за обедами, а часть, думаю, он досочинил сам. Чего стоит его пассаж о том, что единица измерения в Грузии - это носы.
В апреле 1866 года в дворцовом саду устроили фейерверк. Тифлис салютовал в честь рождения у наместника на Кавказе, великого князя Михаила Николаевича, сына Александра, будущего автора мемуаров и тестя знаменитого Феликса Юсупова. О появлении на свет еще одного великого князя город узнал, улышав 101 пушечный выстрел, прозвучавший из тифлисской крепости.
Сандро, так на грузинский манер назвали великого князя, обожал Тифлис. Он вспоминал, что, когда его братьев повезли в Петербург, он из-за болезни был вынужден остаться в Грузии на попечении слуг. И это были лучшие дни его детства.
Любимым временем года для великокняжеских детей были весна и лето, потому что зимой им позволяли выйти в сад всего на один час. На улицу они могли смотреть лишь из окна отцовского кабинета. Того самого кабинета, где сегодня учат спрягать английские глаголы.
Оказавшись в вынужденной эмиграции, великий князь находил утешение, совершая мысленное путешествие по маршрутам своего детства: “Кабинет была огромная комната, покрытая удивительными персидскими коврами и украшенная по стенам кавказскими саблями, пистолетами и ружьями. Окна кабинета выходили на Головинский проспект (главная улица Тифлиса), и из них можно было наблюдать интересные картины восточного быта.
Громада Казбека, покрытого снегом и пронзающего своей вершиной голубое небо, царила над узкими, кривыми улицами, которые вели к базарной площади и были всегда наполнены шумной толпой. Только мелодичное журчание быстрой Куры смягчало шумную гамму этого вечно кричащего города…
Мы любили Кавказ и мечтали остаться навсегда в Тифлисе. Европейская Россия нас не интересовала. Наш узкий кавказский патриотизм заставлял нас смотреть с недоверием и даже с презрением на расшитых золотом посланцев Санкт-Петербурга. Российский монарх был бы неприятно поражен, если бы узнал, что ежедневно от часу до двух и от восьми до половины девятого вечера пятеро его племянников строили на далеком юге планы отделения Кавказа от России.
К счастью для судеб империи, наши гувернеры не дремали, и в тот момент, когда мы принимались распределять между собой главные посты, неприятный голос напоминал нам, что нас ожидают в классной комнате неправильные французские глаголы… ”
Со своим кузеном, будущим императором Николаем Вторым, Сандро не раз говорил о Кавказе. Государю Тифлис придется по душе. Он приедет сюда в 1914 году.
В честь высочайшего визита тогдашний наместник, великий князь Николай Николаевич, устроит обед. А с утра император побывал в институте благородных девиц имени святой Нино, где своей простотой влюбил в себя институток.
Девушки, оказавшись за спиной императора, выдергивали из его папахи волоски на память. Одна из учениц в своих воспоминаниях опишет тот день. Почувствовав, что кто-то касается его головного убора, Николай Второй обернулся и, поняв в чем дело, улыбнулся и протянул папаху, позволив выдернуть столько волосков, чтобы каждая сумела получить “царский сувенир”. Потом оказалось, что для дочерей грузинской знати были приготовлены и настоящие подарки - бонбоньерки со сладостями от лучшего тифлисского кондитера.
Из института святой Нино царь отправился открывать храм воинской славы, разместившийся здесь же, на Головинском проспекте (теперь это проспект Руставели). Спускающегося по парадной лестнице императора увидел Нико Пиросманишвили, по совпадению тоже выходящий из здания напротив, где только что продал очередную клеенку.
“Какая печальная судьба ждет моего тезку”, - сказал Нико своему спутнику. Откуда он мог знать это за четыре года до кровавой ночи в подвале Ипатьевского дома?
Открытие храма воинской славы было посвящено окончанию многолетней кавказской войны. Здание цело и сегодня, оно стоит там же, наискосок от дворца. Сегодня здесь национальная картинная галерея, один из залов которого посвящен Пиросмани.
Во дворе храма славы был разбит сад, который в память о визите в Тифлис Александра Третьего назвали Александровским. Каждый день в 12 часов там стреляли из пушек, извещая: в городе полдень. За деревьями следил специальный садовник, Генрих Шерер, чей домик располагался здесь же.
Вечером у Николая Второго состоялась встреча с грузинским дворянством. Приглашенные так хотели курить, что стали раздумывать, под каким бы предлогом покинуть вечер. Достать сигарету при императоре никто не решался.
Ситуацию спасла княгиня Нино Церетели, красота которой произвела впечатление еще на отца высокого гостя. Император Александр Третий на вопрос о том, что ему больше всего понравилось в Грузии, ответил:”Кахетинское вино, Церетели Нино”. И преподнес красавице усыпанный драгоценными камнями портсигар со своим портретом.
Его-то княгиня и протянула Николаю Второму:
- Ваше Величество, угощайтесь, это подарок, преподнесенный Его Величеством Александром Третьим.
- С превеликим удовольствием, - ответил Николай и закурил.
Тут же с радостью и облегчением задымили и гости…
В годы независимости Грузии во дворце проходили всевозможные собрания, здесь заседал парламент республики. В этих стенах в 1918 году было объявлено о независимости Грузии, Армении и Азербайджана.
После 1921 года на мраморных лестницах слышались шаги уже совсем других людей. А потом в его стенах и вовсе появился жилец.
Поселить в царских покоях мать Сталина предложил Лаврентий Берия. Поначалу женщину хотели перевезти в Москву, в Кремль. Но Кеке ответила категорическим отказом. “Не захотела в Кремле, будет в сырой земле”, - сказал тогда Берия и приказал оборудовать квартиру во дворце.
От спальни великого князя Кеке тоже отказалась и согласилась лишь на три небольшие комнатки на первом этаже, окна которых выходили во внутренний дворик.
Рассказывают, что в одной из комнат стояли клетки с курами. Кеке каждый день ждала в гости сына, а время коротала, болтая с подругами и ухаживая за птицей.
Наконец настал радостный день - Иосиф приехал в Тбилиси. Но в комнатку матери зашел лишь затем, чтобы сфотографироваться. Обедали в том самом зале, где за сто лет до этого танцевали гости Грибоедова. А потом мать с сыном отправились на прогулку.
Сад по периметру был оцеплен людьми в форме. Подойти нельзя, но любопытные тифлисцы всё равно сквозь ветви могли разглядеть две фигуры, обе практически одного роста - мужскую во френче и женскую в черном одеянии.
Здесь, на дорожках дворцового сада, Кеке и произнесла фразу, которая так понравилась Иосифу, что ее вскоре узнала вся страна. “Лучше бы ты стал священником”, - сказала Екатерина Джугашвили.
Это была последняя встреча матери с сыном. Потом Кеке навещали лишь внуки. Она угощала их сладостями, плакала и жалела, что не может поговорить со Светланой и Василием, грузинский язык знал только старший Яков.
Когда в 1937 году ее не стало, Сталина ждали на похороны, сад и дворец привычно были оцеплены. Но вождь не приехал, в Тбилиси он прислал Ворошилова. Близился процесс над Тухачевским, было уже не до матери.
Из этого дворца ее и хоронили. Одна тбилисская старушка рассказывала мне, какое на нее, тогда девятилетнюю девочку, произвел впечатление топот десятка сапог по горбатой брусчатке, поднимающейся вдоль дворцового садика в сторону Мтацминды. Это сотрудники НКВД на своих руках несли гроб с телом Кеке на Святую гору, где ее предали земле неподалеку от могил Грибоедова и его Нино.
С 1937 года хозяевами дворца стали пионеры. Часть обстановки и посуды отдали в музей, часть куда-то исчезла. От былого великолепия оставались лишь воспоминания.
Держался лишь сад, за которым ухаживали по-прежнему на совесть: кустарники аккуратно подстригали, на клумбы высаживали цветы, дорожки посыпали гравием.
Горожане любили это место, удобно же - самый центр, а свернешь с проспекта - и вроде бы где-то за городом.
Имена тех, кто прогуливался под дворцовыми соснами, можно было видеть на афишах, расклеенных по городу. В 1941-м на низких лавочках вполголоса беседовали Ольга Книппер-Чехова и Владимир Немирович-Данченко, находившиеся вместе с Художественным театром в Тбилиси в эвакуации.
Путь от гостиницы до сада по проспекту Руставели они старались проделать как можно быстрее. Но всё равно приходилось останавливаться - Немирович встречал одноклассников, с которыми учился в местной гимназии, и пройти мимо и не обменяться хотя бы парой фраз было невозможно.
Мимо великих мхатовцев, сокращая дорогу до проспекта Руставели, не раз пробегал живший по соседству Микаэл Таривердиев, чей дом окнами выходит аккурат на дворцовый сад. О славе композитора он тогда только мечтал. Хотя уже бегал тропинками Чайковского.
Петр Ильич любил дворцовый сад, жил неподалеку. Дом его брата Анатолия, служившего на Кавказе прокурором окружного суда, а потом вице-губернатором, сохранился. Он стоит на улице, носящей сегодня имя Чайковского. Композитор любил выйти на балкон и сыграть на скрипке.
Когда спустя десятилетие на скамейках этого сада будет сидеть другой актер, о громкой славе он даже не мечтал. В русский драматический театр имени Грибоедова в Тбилиси Павел Луспекаев приехал потому, что никакой другой театр Советского Союза не хотел видеть его в своей труппе.
От театра имени Грибоедова до сада пара шагов. А потому самое место для отдыха после репетиции. Интересно, сколько идей родилось во время прогулок по этим дорожкам у молодого режиссера “грибоедовского” Георгия Товстоногова?
А не придумать что-то здесь нельзя, недаром в Грузии каждый второй либо художник, либо поэт, либо певец. Среди такой-то красоты!
Птицы поют, кажется, даже зимой. Замолчали они лишь в 1991-м, во время гражданской войны. На память от той страшной зимы осталась гильза, которая застряла в стволе вековой сосны.
…В бывшем кабинете наместника загорается свет, на балконе открывается дверь, и выходит женщина с лейкой. В Тбилиси вечереет, становится прохладно, и парочки на скамейках плотнее прижимаются друг к другу…
http://flibusta.site/b/581831/read