Не знаю, что в последний раз
мне нравилось так, как "Событие".
И какое-то странное ощущение, что в тот же день утром я думала о 8 октября.
Уважительное и бережное отношение не только к тексту Набокова, но и к самой его литературной сути. Ко всем его иголкам, аллюзиям и грусти. У Набокова очень много во всех произведениях своего личного, он пишет то, что волнует его, а не класс-общество-эпоху. По-моему, как раз Гончаров (как раз в том смысле, что он учитель Богомолова) в своей книге говорил о том, что создавать надо только и исключительно волнующее тебя. И КБ делает именно то, что. Это чувствуется. А злости, которой дышала "Чайка" здесь совсем почти нет, а если где-то и есть, то совсем иная. От другого и для другого.
Количество общедоступных параллей зашкаливает, от чего зритель не может не балдеть. Алексей Максимыч и Антонина Павловна, три сестры, чайка, вишнёвый сад, ружьё, Бунин, Онегин и проч.
Если сравнивать с "Чайкой", кстати, то почему-то видеоряд кажется неожиданным. Впрочем, с "Чайкой" лучше просто не сравнивать. Она меня не покоряет и не зацепляет, как ни странно, хотя там много всего интересного, но по сути - это то же, что и всегда было в этой пьесе. Не то же только у Бутусова. Имхо. Огромное, килограммовое имхо. Но про "Чайку" в другой раз, сейчас всё-таки про "Событие".
Мальчик-Эммочка.
И жуткий псих-сыщик из "Казни" приехал тоже. Из того мира.
И мёртвые и брат-близнец. Из набоковского мистическо-театрального трагифарса, которым ему зачастую представлялась окружающая жизнь.
Но голуби, ходящие по крыше - совсем уже не тамошнее. Это из сокровенного и шепчущего мира, мира сцен внутренних и не гадких, мира переглядываний главных героев, когда остальные лишь маски второстепенной трагедии. Вот главная, наверно, удача спектакля - показать все пласты текста. Как же Набоков точен, как же точен! Каждым словом.
И похоронные тексты на именинном кексе. Что, кстати, напоминает ритуал перед шаббатом.
Знаменитые обманки Набокова с иллюзорными ожиданиями и притворными переживаниями вырастают в огромную трагедию, в главную, наверно трагедию. Когда подозвало, подпустило и обмануло, выпив тебя.
Много цветной гитлеровской хроники. Много песен СС. Много смерти.
И второй этаж с улицей, чтобы история не превращалась в каменную, камерную.
Очаровательнейший, обаятельный Семчев. Таким он не создаётся у Набокова, такой он у Богомолова. А Чонишвили почти что из "Метода Грёнхольма". Им нужно дно, актёрам, чтобы быть крепче в этом сложнейшем течении мысли и эмоции, чтобы двигаться свободно по вектору, заданному Набоковым и нарисованному Богомоловым.
Потрясающий спектакль, я не знаю. Вот. Не знаю. Потрясающий. Медленный-тихий-домашний-без шока напоказ. Внутренний. Русский психологический театр, однако, не здесь.
И какое-то странное ощущение, что в тот же день утром я думала о 8 октября.
Уважительное и бережное отношение не только к тексту Набокова, но и к самой его литературной сути. Ко всем его иголкам, аллюзиям и грусти. У Набокова очень много во всех произведениях своего личного, он пишет то, что волнует его, а не класс-общество-эпоху. По-моему, как раз Гончаров (как раз в том смысле, что он учитель Богомолова) в своей книге говорил о том, что создавать надо только и исключительно волнующее тебя. И КБ делает именно то, что. Это чувствуется. А злости, которой дышала "Чайка" здесь совсем почти нет, а если где-то и есть, то совсем иная. От другого и для другого.
Количество общедоступных параллей зашкаливает, от чего зритель не может не балдеть. Алексей Максимыч и Антонина Павловна, три сестры, чайка, вишнёвый сад, ружьё, Бунин, Онегин и проч.
Если сравнивать с "Чайкой", кстати, то почему-то видеоряд кажется неожиданным. Впрочем, с "Чайкой" лучше просто не сравнивать. Она меня не покоряет и не зацепляет, как ни странно, хотя там много всего интересного, но по сути - это то же, что и всегда было в этой пьесе. Не то же только у Бутусова. Имхо. Огромное, килограммовое имхо. Но про "Чайку" в другой раз, сейчас всё-таки про "Событие".
Мальчик-Эммочка.
И жуткий псих-сыщик из "Казни" приехал тоже. Из того мира.
И мёртвые и брат-близнец. Из набоковского мистическо-театрального трагифарса, которым ему зачастую представлялась окружающая жизнь.
Но голуби, ходящие по крыше - совсем уже не тамошнее. Это из сокровенного и шепчущего мира, мира сцен внутренних и не гадких, мира переглядываний главных героев, когда остальные лишь маски второстепенной трагедии. Вот главная, наверно, удача спектакля - показать все пласты текста. Как же Набоков точен, как же точен! Каждым словом.
И похоронные тексты на именинном кексе. Что, кстати, напоминает ритуал перед шаббатом.
Знаменитые обманки Набокова с иллюзорными ожиданиями и притворными переживаниями вырастают в огромную трагедию, в главную, наверно трагедию. Когда подозвало, подпустило и обмануло, выпив тебя.
Много цветной гитлеровской хроники. Много песен СС. Много смерти.
И второй этаж с улицей, чтобы история не превращалась в каменную, камерную.
Очаровательнейший, обаятельный Семчев. Таким он не создаётся у Набокова, такой он у Богомолова. А Чонишвили почти что из "Метода Грёнхольма". Им нужно дно, актёрам, чтобы быть крепче в этом сложнейшем течении мысли и эмоции, чтобы двигаться свободно по вектору, заданному Набоковым и нарисованному Богомоловым.
Потрясающий спектакль, я не знаю. Вот. Не знаю. Потрясающий. Медленный-тихий-домашний-без шока напоказ. Внутренний. Русский психологический театр, однако, не здесь.