дворник
Узбекский дворник ненавидит снег.
И листья. И, особенно, - прохожих.
Покорный непоп-корный человек.
Метла, кровь, роллтон, сперма, кожа, рожа.
О! как он ненавидит снег, метель!
полет снежинок бесит, удручает.
Он так хотел бы (как бы он хотел!)
к себе на юг - мочить в зеленом чае
язык, желудок, душу… Но, увы,
домой нельзя несчастному узбеку.
Он врос в пейзаж заснеженной Москвы.
Он постепенно привыкает к снегу.
Он заполняет тот пробел в душе
столичной, что ответственна за ярость.
Но крайне скоро тот пробел уже
заполнится. Совсем чуть-чуть осталось.
Тогда узбекский дворник, как пузырь
(роняя лом, метлу, лопату) лопнет.
И город, захламленный, как пустырь,
себя увидит вдруг из окон комнат,
залюбовавшись снежной кутерьмой,
что заметает, обрывает, валит.
Ворвется хаос в белый город мой!
И в темноте тепло на душах станет.
И листья. И, особенно, - прохожих.
Покорный непоп-корный человек.
Метла, кровь, роллтон, сперма, кожа, рожа.
О! как он ненавидит снег, метель!
полет снежинок бесит, удручает.
Он так хотел бы (как бы он хотел!)
к себе на юг - мочить в зеленом чае
язык, желудок, душу… Но, увы,
домой нельзя несчастному узбеку.
Он врос в пейзаж заснеженной Москвы.
Он постепенно привыкает к снегу.
Он заполняет тот пробел в душе
столичной, что ответственна за ярость.
Но крайне скоро тот пробел уже
заполнится. Совсем чуть-чуть осталось.
Тогда узбекский дворник, как пузырь
(роняя лом, метлу, лопату) лопнет.
И город, захламленный, как пустырь,
себя увидит вдруг из окон комнат,
залюбовавшись снежной кутерьмой,
что заметает, обрывает, валит.
Ворвется хаос в белый город мой!
И в темноте тепло на душах станет.