Уходят, уходят, уходят...
Я не писала тут тысячу лет, потому что низачем и ниочем. Но новость о гибели Славы С меня просто снесла. Мы не были друзьями, я была привередливая читательница, которая частенько его кусала за дискриминацию женщин. И он меня не любил.
У меня произошло много всего. Умерла моя мама. Сначала ее залечили в овощ, будь прокляты все врачи в их день и ежедневно. Настолько залечили, что я перестала с ней справляться, я разбила в кашу свои колени, и теперь у меня не действует почти правая рука. Я повелась на уговоры шефини и дочери и поместила мою бедную маму в пансионат. Он стоил как две моих зарплаты. Там царило настоящее гестапо. Я разговаривала с ней каждый день и чувствовала что что-то не то, не то. А видания были запрещены через ковид. Я насиловала директрису каждый день, и каждый день она меня успокаивала, что все в порядке.
Я действительно не могла бы обеспечить ей такого ухода. В четыре часа дня я с ней разговаривала, а в шесть она умерла. Как мне жить дальше.
И еще моя дура дочь решила разводиться. Разлюбила. Какая чушь... Любовь - это Летучий Голландец. Вот она есть и ее уже нет. Это вообще не важно по жизни.
Боже, сколько раз мне клялись в любви, что-то там обещали, и все это было вранье. Я, относясь к мужчинам, как к существам жадным, подлым, слабым и лживым, не беру все это в голову. Лишь бы трахался прилично. А так они мне зачем? Я зарабатываю, и не хочу работать помойным ведром для слива негатива про плохую жену. Дорогой, ты сам ее выбрал и не уйдешь от нее даже под расстрелом. Что тебе от меня надо?! Я не хочу тебя в мужья.
Моя дочь воображает, что за ней стоит очередь олЕархов, чтобы взять ее чужим ребенком. Я пыталась ее разочаровать. Не стоит. Вообще, путевых мужчин мало. А твой - не самый поганый. Просто его сразу же подберут и он забудет и тебя и ребенка.
И не надо ломиться в мою квартиру. Я не люблю детей.Я не хочу нянчиться, не хочу становиться кошельком, уборщицей, нянькой и кухаркой. Не хочу и все. Я никогда не просила внуков, мне, извините, на работе интереснее.
Она разверещалась, что будет судиться за квартиру. Я ответила ей:
- Судись, тварь.
Больше я не позволяю никому собой манипулировать.
Я любила ее, готова была сделать для нее все. Но, извините, ставить на своей жизни крест я не готова. Она более, чем взрослая, и я не хочу ублажать ее фантазии и блажи.
Мне безумно тяжело. Похоронить мать - это горе, которое надо переболеть.