Как же долго я искал Александра Щуплова! С 1980-х. И вот нашёл. А он умер ещё в 2006-м!
"С Сашей Щупловым я познакомилась в 1973 году, когда он работал в альманахе «Поэзия» помощником Николая Старшинова. Я тогда училась на 1-м курсе Литературного института и принесла в «Поэзию» свои стихи. Старшинов с Щупловым посмотрели их и тут же включили пять из них в альманах с как бы «несчастливым» числом, в 13-й номер, который оказался для меня счастливым. Там, в этой «чертовой дюжине», я и дебютировала в Москве в 1974 году как молодая поэтесса. И вошла в круг молодых авторов «Поэзии». Редакция альманаха располагалась на 6-м этаже, в тесной комнатке размером с две хрущевские кухни. Щуплов вопреки своей фамилии далеко не щуплый по своей комплекции, сидел всегда в правом углу за своим столом, около окна, яркого, как небо на картинах Юона. И почему-то больше всего тогда запомнился мне в красной рубашке, у которой он закатывал рукава до локтей. Я называла Щуплова: «Сашка - красная рубашка». Ему это нравилось. Один раз он сказал мне: «А ты знаешь, чем я здесь занимаюсь? Я рублю рукописи графоманов». - «А, так вот почему ты и носишь красную рубашку. Потому что ты, оказывается, палач с топором, который рубит рукописи графоманов, а палачи всегда носят красное. Так твоя рубашка - вся в крови твоих жертв», - сказала я ему. «Да», - ответил он.
Когда я окончила Литературный институт и вернулась к себе в свою Рязань, откуда и приехала в свое время в Москву, я поддерживала отношения с «Поэзией» в основном по почте, и со Старшиновым, и с Щупловым, и с Геннадием Красниковым, который тогда уже тоже работал там. В Москву я ездила раза два-три в год. И всегда забегала в альманах «Поэзия», где все встречали меня с распростертыми объятиями и водили обедать в столовую «Молодой гвардии», а потом еще усаживали пить чай с бутербродами, печеньями в своей же компании. Потом Щуплов вынужден был уйти из альманаха, потому что попал в скандальную историю, которая получила огласку.
В 1979 году он прислал мне свою книгу «Серебряная изнанка», которая вышла в «Молодой гвардии». В эту книгу кроме стихов вошла его поэма «Серебряная изнанка», которая потрясла меня как нечто совершенно новое не только в его поэзии и не только в молодой поэзии, но и во всей нашей русской поэзии, чего раньше ни у кого никогда не было: «Феерические сцены для балагана... история о посещении послами государя Алексея Михайловича Англии и ихнего государя Карлуса Стюверта; а также об Ивашке - красной рубашке, который был мастак загадки загадывать и сваху копченым льдом угощать; а также о столичной актерке Нелли Гвинт, что, пока с печи летела, 77 дум передумала...» Это такая новаторская фольклорная поэма, в которой силлаботоника сочетается с раешником и фразовиком, частушки со старинными русскими песнями, с элегиями и лирическими отступлениями, поэзия с прозой, которая в контексте поэмы тоже становится поэзией, с цитатами, извлечениями из древнерусских документов, и тут же из Плиния, Вольтера, Шамфора, Тревельяна, Франсуа Рабле, Пьера Ронсара, и тут же из Симеона Полоцкого, дьякона Федора, и тут же из Чехова, Маяковского, Ахматовой, и разные загадки с пословицами и присказками, русскими и английскими, причем иногда даже не разберешь, народные они или щупловские: «Пусти бабу в рай, она и корову за собою ведет». Поэму Щуплова «Серебряная изнанка» оценил «сам» Евгений Евтушенко. А это для молодых поэтов тогда было все равно, как если бы ее оценил сам Пушкин.
* * *
Щуплов писал и печатал в центральной периодике много статей о молодых поэтах того времени, о поэтах нашего поколения, которое тогда еще не сложилось, а только складывалось и которого вообще как бы еще и не было. И в каждой своей статье он писал и обо мне, упоминал меня в обойме лучших молодых поэтов и никогда не забывал вставить мое имя в эту самую обойму.
В 90-е годы, когда я уже переехала из Рязани в Москву, Щуплов работал в газете «Книжное обозрение». И я время от времени забегала туда к нему, приносила ему для печати, для «Ку-ку» (культурного курьера) какую-нибудь свою литературную информашку о каком-нибудь литературном вечере, о какой-нибудь презентации. И пила чай с ним и его коллегами. Щуплов никогда не сидел спокойно у себя в кабинете, а все время, каждую минуту что-то делал. То он звонил кому-то куда-то, то рылся в подшивках газеты и в рукописях, то принимал у себя авторов, то выбегал с ворохом бумаг куда-то из кабинета и прибегал назад, вертелся, как игрушечный железный волчок. Он называл меня птичкой, воробышком, а себя он называл дроздом. И всегда давал мне новые номера газеты, которые я добросовестно читала, в том числе и материалы самого Щуплова, его статьи, его обзоры книг, его интервью, огромные, размером с две полосы. Когда в 1995 году у меня вышла книга «Интим», Щуплов тут же написал и напечатал в «Книжном обозрении» свою рецензию на нее - «Стихи времен великой смуты┘»: «Книжка «Интим» полна на редкость целомудренно-бесстыдным откровением, которым, может быть, и является истинная поэзия».
* * *
Щуплов блестяще владел и техникой стиха, и художественными средствами поэзии. У него в стихах великолепные рифмы: Вертер - ветер, выход - выдох, щитов - счетов, врите - иврите; обалденные аллитерации - «в обалденном Болдине моем», «Нам подавай и кумыс, и КАМАЗ», и совершенно неожиданные неологизмы, и в форме эпитетов: «зафлаженные» волки, «преддуэльное» лицо, «предпортретное» полотно, и в форме существительных: «золушковость» дев, «зайчиковость» ног, есть у него лирические неологизмы, а есть и комические - «Бомж-Бруевич». Из Щуплова оригинальные словоформы и рифмы бьют петергофскими фонтанами.
Александр Щуплов в нашей поэзии - самый главный специалист по жаргону и сленгу, поэт-неформал. И не боялся использовать жаргон и сленг в своих стихах, причем иногда соединял его с возвышенно поэтическим слогом, и тогда из всего этого возникало нечто очень экстраординарное, как в стихотворении про Елену: «Любовь моя, мой свет Елена... гордячка в ангельском плаще... Нас ждет перепихон...» У каждого поэта свой юмор. У Александра Щуплова он свой. Он у него чаще всего, я бы сказала, лингвистический.
Есть такое выражение: от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Для поэзии оно совсем не годится. В поэзии от места слов в строке и в строфе, от порядка этих слов все меняется, да еще как. Если они стоят в одном порядке, там есть поэзия, а если их поменять местами, она оттуда исчезает. Вот в чем фокус. И Щуплов это знал. И умел расставить слова в нужном порядке, причем иногда варьировал порядок слов, и поэзия от этого только выигрывала. Как, например, в стихотворении про осень в Константинове, где он варьирует этот порядок в одной и в другой строке, и там возникает особая интонация, с музыкой дождя и переливанием струй не из пустого в порожнее: «Просто в Константинове такая осень,/ такая осень в Константинове». Щуплов приезжал в Константиново, на Есенинский праздник поэзии, в октябре 1979 года с Николаем Старшиновым и Николаем Дмитриевым - с двумя Николаями, тезками. И мог загадать между ними желание. Не знаю, загадал или нет.
Он был шебутным и шалопутным, но при этом и очень серьезным, только старался никому не показывать этого. Он переживал о своих «невзятых (в поэзии) планках». Он умел «держать удар, нацеленный (кем-то ему) под дых». Он учился у природы «нелегкому искусству выживать» в любых условиях и обстоятельствах. И у него самого каждый мог бы поучиться этому искусству.
В марте 2004 года я ездила в Польшу, на литературную конференцию в Оборах, под Варшавой. С компанией, в которую входили Леонид Бородин, Лола Звонарева, Александр Щуплов. В Польше я узнала его с каких-то новых для себя сторон. Я помню, что мне не хватило злотых, чтобы купить себе чай и булку в кафе, куда мы зашли всей нашей бригадой-ух. И я никому не сказала, что у меня нет денег. А просто сказала ребятам, что мне не хочется ни есть, ни пить. А он догадался, почему «я не хочу ни есть, ни пить», подошел ко мне и сказал мне: «Птичка, нам тебя не хватает за столом. Нам без тебя скучно. Иди к нам». И усадил меня за свой стол. И сказал: «Что-то я слишком много чая и булок себе набрал в буфете, а съесть и выпить все это не могу. Да мне и нельзя столько пить и есть. Я и так толстый, как бочонок. Птичка, помоги мне...» И он протянул мне большой-большой пышный гамбургер, в котором их было как бы даже целых четыре.
В марте 2006 года в «Литературной газете» появилась новая подборка стихов Щуплова. Среди них было стихотворение «Поколение», которое стало программным, потому что там он первый из всех поэтов заявил о литературном поколении семидесятников-восьмидесятников, которые, по выражению Николая Дмитриева, «в пятидесятых рождены» и к которым он и сам принадлежал и принадлежит. Ленин когда-то сказал: «Есть такая партия!» А Щуплов сказал: «Есть такое поколение! «Потерянное», но не потерявшееся. Критики считали, что его нет, а оно есть». И Саша как бы выстраивает поэтов своего поколения, как пионеров на пионерской линейке, и делает перекличку. Называет их по именам, всех, кто «летит во мгле от звезды к звезде», не всех, а некоторых из всех: Татьяну Бек, Юрия Полякова, Виктора Широкова, Ивана Жданова, Владимира Бондаренко, Николая Дмитриева... И меня!
Жданов никак не вырвется на Алтай.
Нина Краснова моет в гостях полы.
* * *
3 августа 2006 года Римма Казакова позвонила мне по телефону и сказала: «Нин, ты знаешь... Саша Щуплов умер...» - «Как? Он же вот только что выпустил свою новую книгу...» - «Вот он выпустил свою новую книгу и умер...» Эта книга называлась и называется «Стихи для тех, кто не любит читать стихи». Она вышла весной 2006 года в издательстве «Время», с предисловием Льва Аннинского. Про эту свою новую книгу Щуплов говорил: «После такой книги можно и умирать». И умер. Через несколько месяцев. Но, слава богу, что хоть успел подержать ее в руках и порадоваться ей. Эта книга - его прощание с этим светом и со своими друзьями. И поэтому он вставил туда много стихов с посвящениями своим друзьям, в число которых вхожу и я, чем и горжусь...."
/Нина Краснова//
Полностью статья по ссылке
https://www.ng.ru/fakty/2010-03-04/5_shchuplov.html