"На дне литературы". Приглашение к дискуссии
О современной литературе
Сейчас зародилось течение, которое окрестило себя «новый реализм». Но это чистой воды политический реализм. Новшество заключается лишь в том, что декорациями ему служат последние события. Да и новшество ли это? Русские классики описывали реальность, выходящую за пределы окружавшей реальности, и это возвысило их книги до общечеловеческих. Трудно вообразить, что герои Толстого львиную долю времени проводят в размышлении о недостатках царского режима, рассуждают об аграрном вопросе или сравнивают эсеров с октябристами. Сегодняшний реализм - это новостная лента, мелькающие на экране лица и прогнозы партийных лидеров. В сущности, круг ассоциаций ограничен виртуальной реальностью газет и телевидения, и в этом смысле приверженцев такого направления лучше назвать «новыми виртуальными реалистами».
Реализм - в сущности всего лишь общепринятая, устоявшаяся за последние столетия манера письма, и он мало связан с сюжетом и описываемыми событиями. Это не более чем форма подачи материала, так что «Дон Кихот» - произведение фантасмагорическое, а почти всё современное «фэнтези» - реалистично. Насколько он отражает время можно сделать вывод, вспомнив, как мы представляем 1812 год - по документально реалистичным сочинениям современных авторов (например, дневники Победоносцева «О московском разорении») или по «Войне и миру», появившемуся семьдесят лет спустя?
В отсутствие цензуры сегодня пишут о чём угодно. И как угодно. Но причём здесь искусство? Это Кафка считал, что надо сосредоточиться, сидя в тишине за столом, и мир непременно откроет свои тайны. Но сегодня у писателей, похоже, нет времени, поэтому их трудно упрекнуть в лицемерии, они пишут о том, что слышат, и по-другому не умеют. Чтобы писать по-другому, надо быть другим.
Отсутствие стиля относится в искусстве к числу смертных грехов. Но сравнив произведения, победившие в различных номинациях российских премий, имя которым легион, можно подумать, что у них один автор, работающий под множеством псевдонимов. В литературном пространстве господствуют два-три «субъязыка», которыми легко овладеть, преобладающими являются письмо, близкое Интернет-сленгу, или осовремененное феней продолжение советской «деревенской» прозы. Я не знаю ни одной честной премии, ни одного конкурса, где бы художественные достоинства произведений играли хоть какую-нибудь роль. Как при этом становятся лауреатами, как попадают «в обойму» - для широкой публики тайна за семью печатями. Вчера никому не известное имя, попав в информационные потоки, сегодня у всех на слуху. Что стоит за этим квантовым скачком? Талант? Увы, непременное условие сегодняшней известности - его отсутствие. Иначе заклюют, как белую ворону. А вот толкачи из редакционно-издательского интернационала, деньги тех или иных сообществ, так или иначе, стоят за каждым. Популярность современных писателей напоминает славу Белки и Стрелки, которых запустили в космос.
За известными литературными именами, ничтожными с точки зрения искусства, сегодня стоят и еврейские деньги. Так пишется еврейская история русского искусства. Я, безусловно, в неё не попаду. Или попаду, благодаря подобным высказываниям, как антисемит. Учитывая также уровень современного читателя, моя литература вряд ли будет востребована. Так что я пишу для прошлых поколений. Или, возможно, будущих.
Вырождение современного искусства прослеживается буквально во всём. Так «толстые» журналы, в которых окопались представили тёплого междусобойчика, пичкают своих немногочисленных подписчиков произведениями, которые пестрят несогласованными предложениями (впрочем, после отмены обязательного обучения русскому языку в школах это уже мало кто замечает). А Союз Писателей России превратился в приют для престарелых, в геронтологическое отделение нервной клиники.
О круглых столах
Когда в студенчестве мы знакомились с девушками, у нас была разработана целая программа их завлечения. Мы читали стихи, а наши экспромты оттачивались годами. Это называлось крутить пластинку. При этом сценарий был разветвлённый, на все вопросы были заготовлены ответы, так что, попав в сеть, было уже не вырваться. За круглыми столами - та же пластинка, то же актёрство, та же отрепетированная роль. Имитируя диалог, вас также загоняют в лабиринт, в котором сами прекрасно ориентируются. А главное, слова также прикрывают иное…
Чтобы принимать участие в круглых столах, надо на курсах психологического тренинга освоить прежде ролевые игры.
О кредо в искусстве
Я вполне разделяю пушкинское: «гений - парадоксов друг». На мой взгляд, хорошую книгу отличает присутствие глубинной парадоксальности, главным образом, языковой, в идеале наличествующей в каждой фразе. Если хорошая поэзия, по замечанию Бодлера, всегда пьянит, то проза должна расщеплять сознание, разрывая круг привычных ассоциаций, расширять горизонты. Её воздействие психическое, в этом отношении вся литература - нейролингвистическое программирование. Из других книг, как говорил Набоков, можно сложить вавилонскую башню.
Критерием значимости книги является то, воспринимают ли её два-три поколения после написания. В сущности, это и есть время её жизни. Классические же произведения, существование которых длят искусственные стимуляторы академических изданий, неподдельный интерес могут вызвать разве у историков литературы. И набить оскомину студентам-филологам. Столпы культуры, они представляют собой парадигмы традиционного образования, воспитания в рамках породившей их цивилизации.
Писать надо так, чтобы было интересно не только носителям твоего языка, но и иностранцам, чтобы быть узнаваемым даже в переводе.
Меня часто сравнивают с Борхесом. И здесь есть доля правды. При этом Борхес считал себя больше читателем, чем писателем. Я прочитал не меньше. А выдумал больше. Я, вообще, равнодушен к критике, исходящей от людей, которым самим нечего предъявить. И очень жалею, что не услышу мнение Бунина, Павича или Казакова. Вот к кому бы я прислушался! Из живущих меня интересовали бы, пожалуй, только Зюскинд и Маркес. Хотя, что бы это изменило? Стиль нарабатывается всю жизнь, его невозможно исправить. Как сказал один знакомый с моим творчеством поэт: «Борхес - могильщик литературы, а Зорин - реаниматор».
В российской литературе все едят кашу из одного котла. И ею же кормят читателя. Сегодня не сочиняют как прежде, а на манер американцев делают литературу. Это сплошной конвейер однотипных «читбургеров», которыми завалены полки современных книжных макдональдсов. А я - кустарь, надеющийся победить фабричное производство, уловив дух времени, я обречённо зажимаю нос.
Статья с сайта ГЛФР
Сейчас зародилось течение, которое окрестило себя «новый реализм». Но это чистой воды политический реализм. Новшество заключается лишь в том, что декорациями ему служат последние события. Да и новшество ли это? Русские классики описывали реальность, выходящую за пределы окружавшей реальности, и это возвысило их книги до общечеловеческих. Трудно вообразить, что герои Толстого львиную долю времени проводят в размышлении о недостатках царского режима, рассуждают об аграрном вопросе или сравнивают эсеров с октябристами. Сегодняшний реализм - это новостная лента, мелькающие на экране лица и прогнозы партийных лидеров. В сущности, круг ассоциаций ограничен виртуальной реальностью газет и телевидения, и в этом смысле приверженцев такого направления лучше назвать «новыми виртуальными реалистами».
Реализм - в сущности всего лишь общепринятая, устоявшаяся за последние столетия манера письма, и он мало связан с сюжетом и описываемыми событиями. Это не более чем форма подачи материала, так что «Дон Кихот» - произведение фантасмагорическое, а почти всё современное «фэнтези» - реалистично. Насколько он отражает время можно сделать вывод, вспомнив, как мы представляем 1812 год - по документально реалистичным сочинениям современных авторов (например, дневники Победоносцева «О московском разорении») или по «Войне и миру», появившемуся семьдесят лет спустя?
В отсутствие цензуры сегодня пишут о чём угодно. И как угодно. Но причём здесь искусство? Это Кафка считал, что надо сосредоточиться, сидя в тишине за столом, и мир непременно откроет свои тайны. Но сегодня у писателей, похоже, нет времени, поэтому их трудно упрекнуть в лицемерии, они пишут о том, что слышат, и по-другому не умеют. Чтобы писать по-другому, надо быть другим.
Отсутствие стиля относится в искусстве к числу смертных грехов. Но сравнив произведения, победившие в различных номинациях российских премий, имя которым легион, можно подумать, что у них один автор, работающий под множеством псевдонимов. В литературном пространстве господствуют два-три «субъязыка», которыми легко овладеть, преобладающими являются письмо, близкое Интернет-сленгу, или осовремененное феней продолжение советской «деревенской» прозы. Я не знаю ни одной честной премии, ни одного конкурса, где бы художественные достоинства произведений играли хоть какую-нибудь роль. Как при этом становятся лауреатами, как попадают «в обойму» - для широкой публики тайна за семью печатями. Вчера никому не известное имя, попав в информационные потоки, сегодня у всех на слуху. Что стоит за этим квантовым скачком? Талант? Увы, непременное условие сегодняшней известности - его отсутствие. Иначе заклюют, как белую ворону. А вот толкачи из редакционно-издательского интернационала, деньги тех или иных сообществ, так или иначе, стоят за каждым. Популярность современных писателей напоминает славу Белки и Стрелки, которых запустили в космос.
За известными литературными именами, ничтожными с точки зрения искусства, сегодня стоят и еврейские деньги. Так пишется еврейская история русского искусства. Я, безусловно, в неё не попаду. Или попаду, благодаря подобным высказываниям, как антисемит. Учитывая также уровень современного читателя, моя литература вряд ли будет востребована. Так что я пишу для прошлых поколений. Или, возможно, будущих.
Вырождение современного искусства прослеживается буквально во всём. Так «толстые» журналы, в которых окопались представили тёплого междусобойчика, пичкают своих немногочисленных подписчиков произведениями, которые пестрят несогласованными предложениями (впрочем, после отмены обязательного обучения русскому языку в школах это уже мало кто замечает). А Союз Писателей России превратился в приют для престарелых, в геронтологическое отделение нервной клиники.
О круглых столах
Когда в студенчестве мы знакомились с девушками, у нас была разработана целая программа их завлечения. Мы читали стихи, а наши экспромты оттачивались годами. Это называлось крутить пластинку. При этом сценарий был разветвлённый, на все вопросы были заготовлены ответы, так что, попав в сеть, было уже не вырваться. За круглыми столами - та же пластинка, то же актёрство, та же отрепетированная роль. Имитируя диалог, вас также загоняют в лабиринт, в котором сами прекрасно ориентируются. А главное, слова также прикрывают иное…
Чтобы принимать участие в круглых столах, надо на курсах психологического тренинга освоить прежде ролевые игры.
О кредо в искусстве
Я вполне разделяю пушкинское: «гений - парадоксов друг». На мой взгляд, хорошую книгу отличает присутствие глубинной парадоксальности, главным образом, языковой, в идеале наличествующей в каждой фразе. Если хорошая поэзия, по замечанию Бодлера, всегда пьянит, то проза должна расщеплять сознание, разрывая круг привычных ассоциаций, расширять горизонты. Её воздействие психическое, в этом отношении вся литература - нейролингвистическое программирование. Из других книг, как говорил Набоков, можно сложить вавилонскую башню.
Критерием значимости книги является то, воспринимают ли её два-три поколения после написания. В сущности, это и есть время её жизни. Классические же произведения, существование которых длят искусственные стимуляторы академических изданий, неподдельный интерес могут вызвать разве у историков литературы. И набить оскомину студентам-филологам. Столпы культуры, они представляют собой парадигмы традиционного образования, воспитания в рамках породившей их цивилизации.
Писать надо так, чтобы было интересно не только носителям твоего языка, но и иностранцам, чтобы быть узнаваемым даже в переводе.
Меня часто сравнивают с Борхесом. И здесь есть доля правды. При этом Борхес считал себя больше читателем, чем писателем. Я прочитал не меньше. А выдумал больше. Я, вообще, равнодушен к критике, исходящей от людей, которым самим нечего предъявить. И очень жалею, что не услышу мнение Бунина, Павича или Казакова. Вот к кому бы я прислушался! Из живущих меня интересовали бы, пожалуй, только Зюскинд и Маркес. Хотя, что бы это изменило? Стиль нарабатывается всю жизнь, его невозможно исправить. Как сказал один знакомый с моим творчеством поэт: «Борхес - могильщик литературы, а Зорин - реаниматор».
В российской литературе все едят кашу из одного котла. И ею же кормят читателя. Сегодня не сочиняют как прежде, а на манер американцев делают литературу. Это сплошной конвейер однотипных «читбургеров», которыми завалены полки современных книжных макдональдсов. А я - кустарь, надеющийся победить фабричное производство, уловив дух времени, я обречённо зажимаю нос.
Статья с сайта ГЛФР