Книга февраля
Впереди февраль. Для меня этот месяц всегда непростой. Рука буквально тянется за чернилами, чтобы достать их и уже, наконец, поплакать. В этом году февраль длиннее на целый день - страшная несправедливость. Вот раз уж надо прибавлять раз в четыре года один день, почему бы его не прибавить в мае? Я бы в мае и пяток дней прибавила, лишними не будут. Предлагаю вынести этот вопрос на референдум.
Ну, если уж пока все сложилось именно так, и впереди нас ждут 29 февральских дней, могу поделиться настроениеподъемническим и настроениесоздающическим рецептом.
Туве Янсон «Дочь скульптора»
«Лето наступило так рано, что его можно было бы назвать почти весной, поэтому оно оказалось настоящим подарком, и ко всему, что бы ты ни делал, можно было относиться иначе. Стояла пасмурная и очень тихая погода».
Несмотря на то, что в этой книге Туве Янсон пишет о своем детстве, назвать ее автобиографией сложно. Это скорее автобиография самого понятия «детство». Слегка жутковатая, но очень яркая и теплая книга. И это не взгляд взрослого человека на «мир детства». Похоже, что Туве Янсон так никогда и не стала «взрослым человеком», так что картина мира, нарисованная в книге «Дочь скульптора» - это детство глазами очевидца, рассказ из первых рук. Я не знаю, писала ли Туве картины, но художественное чутье у нее, несомненно, было очень развито. У нее был особый талант - с помощью нескольких слов Туве Янсон могла создать почти осязаемую картинку. А уже с помощью этих картинок она выстроила на бумаге плотный и овеществленный мир детства.
Рекомендую читать в темные февральские вечера, обложившись кошками, подушками, пледами и чашками с какао.
Рекомендую дарить друзьям с памятными надписями на изнанке обложки (почему сейчас так никто, и я в том числе, не поступает?)
«Домик - серый, и небо, и море тоже серые, и луг - серый от росы. Время - четыре часа утра, и я выиграла целых три часа, которые очень важны и на которые рассчитываешь. А может, три с половиной. Я тоже светло-серая, правда, изнутри, потому что я в полной нерешительности плыву, как медуза, и ни о чем не думаю, а только чувствую».
«Повернув ключ, я стала ждать. Через некоторое время дверца сама собой отворилась, очень медленно, словно кто-то надавил на нее изнутри. Затем платяной шкаф выбросил черную тюлевую юбку, и дверца остановилась. Я повторила это множество раз. Всякий раз мамина тюлевая юбка из магазина на Микаэльсгатан вела себя, словно живая.
Это праздничная юбка, которую никогда не надевают, или, скорее, это десять или сто прозрачных праздничных юбок - одна над другой, это целая гора тюля, или дождевая туча, или, быть может, траурная одежда. Я влезла в шкаф под юбку и заглянула вверх в нее, и теперь она стала кабиной лифта, исчезавшей в темноте. Я чуточку потянула ее за подол. Тогда тюлевая юбка, слабо шурша, соскользнула мне на голову. Я слышала, как вешалка колышется и хрипит в шкафу. Я долго сидела тихо и пряталась. Потом я вылезла из шкафа, а юбка последовала за мной.
Я продолжила свой путь по коридору, окутанная дождевой тучей, которая шуршала и бормотала вокруг меня и, когда прижималась к моему лицу, казалась шероховатой. Дома никого не было. Когда я вошла в мастерскую, туча немного рассеялась, стала прозрачной и я увидела ножки скульптур и вращающихся шкивов, но все вместе взятое было серо-черным, как при солнечном затмении. Каждый цвет был затемнен, и на него словно накинули траурную вуаль, да и мастерская казалась совершенно новой, такой, в какой я никогда прежде не бывала».
«Когда мы подошли к какому-то чужому дому, снег начал падать по-новому. Множество усталых старых туч столпились над нашими головами и, как им заблагорассудилось, извергли сразу же огромную массу снега. То не были обыкновенные хлопья снега, они падали прямо вниз большими слипшимися между собой льдинами, они тут же сжимались, быстро опускаясь вниз. И были они не белыми, а серыми. Мир казался тяжелым, как свинец».
«Затем я поползла на четвереньках в ту последнюю комнату, влезла на стул и смотрела, как снег, опускаясь, движется мне навстречу. Теперь уже весь горизонт сполз вниз за край света. Ты не видел уже опушку леса, она соскользнула прочь. Мир перевернулся, он медленно опрокидывался, от этой мысли понемножку каждый день кружилась голова».
«И мы снова вернулись в дом, где было тепло, и она забыла, что собиралась рассказывать истории. А потом я пошла и легла спать. А на следующее утро свет во всей комнате был зеленым, таким, какой бывает лишь под водной гладью. Мама спала. Я встала, открыла дверь и увидела, что лампы во всех комнатах горели, несмотря на то, что было уже утро. Зеленый свет проникал сквозь снег, залепивший все окна снизу доверху. Теперь это случилось. Дом превратился в один-единственный большой сугроб, а земля находилась где-то высоко над крышей. Скоро деревья тоже сползут вниз в снег, так что только их верхушки будут торчать наружу, а потом исчезнут и они, и все выровняется и станет плоским. Я видела все это, я знала... Это было неизбежно и неумолимо».
«Чем ты меньше, тем больше становится Рождество. В доме, под елкой, Рождество непомерно велико. Это зеленые джунгли с красными яблоками и печальными прекрасными ангелами, которые кружатся вокруг самих себя на своих нитках, охраняя вход в первобытный лес. И первобытный лес тянется в бесконечность, отражаясь в стеклянных шариках. Благодаря ели Рождество - это абсолютная надежность».
P.S. В сборнике «Дочь скульптора» собраны еще несколько рассказов Туве Янсон для взрослой аудитории. Но я почему-то совсем не помню о чем в них речь. Помню, что очень понравились, но никакой конкретики. Надо бы перечитать. Вот и февраль впереди как раз маячит.