"Z" Д.Туленков и др. 1
"Z" Д.Туленков, А.Добрый и другие авторы о СВО
Я лежу в холодном, сыром блиндаже, укрытый мокрым, испачканным землёй спальником. Здесь темно.
Тяжёлые веки слипаются, но я не сплю.
Рука лежит на стволе автомата.
Я снова один, как тогда, в Н-ке.
Я возвращаюсь на точку спешки. Ночью я сильно ушиб колено и голень в перепаханной артиллерией лесополке, командир отправил меня обратно.
На рассвете я добрел до этого укрытия, и залёг здесь на день.
Дальше идти днём нельзя.
Скайнет не дремлет. Его машины противно зудят в сыром сером небе, выискивая людей.
Люди предпочли бы скрываться от них в руинах высокотехнологичного мегаполиса на берегу Тихого океана, как в саге старины Джеймса, но приходится довольствоваться руинами одичавшей провинции Третьей римской империи, сырыми холодными блиндажами и расплывшимися канавами разбитых окопов.
Два месяца меня не было здесь, "на земле". Здесь, где покрытая грязью пехота, холодная, мокрая и смертельно уставшая - решает судьбу смертоносной кампании. Ведёт схватку с безликим скайнетом, окопавшемся в уютных офисах Сити и Уолл стрит, его зудящими в небе машинами, и армией злых, бесхвостых обезьян, пригнанных в чахлые лесополки и такие же грязные, чавкающие траншеи, раскинувшиеся в ста метрах отсюда.
Два месяца передышки, в теплом, натопленном доме с пиликающими азартами. Два месяца, посланные мне для того, что бы я собрал воедино, и запечатлел в слове все пережитое.
Учебка. Звёздное небо в первую ночь на передке. Сухая трава. Акация, цепляющаяся за ремень автомата. Вьющиеся ленты окопов. Лесополки, лесополки, лесополки... Щучье тело бронетранспортера, несущего нас на броне прямо в челюсти к сатане, прямо туда, в преисподнюю...
Два месяца какого-то непонятного безвременья. Канал в телеграмме, сорок тысяч подписчиков, какие-то отзывы, отклики, одобрительные заметки, фантастическая литературная премия...
И все это разом, как морок, развеялось, обратилось в дым, и вот больше нет ничего.
Сырой блиндаж, чахлая лесополка, вода, грязь, прилеты и выходы.
Видимо, это был сон.
Наверное, с каким-то смыслом.
Безусловно, со смыслом.
Все в этом мире имеет смысл.
Ничего не напрасно и ничего не просто так.
По серости я двинулся дальше.
Сон в блиндаже остался лежать на мокром спальнике, а я шагнул дальше, в реальность.
В мою реальность - чавкающей грязи, пеньков и сучков изуродованной декабрьской лесополки.
Ничего ещё не закончилось.
Битва со скайнетом и полчищами его злых обезьян продолжается.
Я - здесь.
***
Даниил Туленков
_____
Некоторое время назад на позициях N-ского полка, противник предпринял попытку штурма силами военнослужащих-женщин.
Украинских амазонок набили в Брэдли и отправили захватывать лесополку.
Брэдли был незамедлительно подбит, а амазонки высыпались наружу.
Несколько самых сообразительных заскочили, как перепуганные кошки, под какую-то сгоревшую технику, стоящую рядом, а остальные заметались по полю.
Их появление сперва вызвало фурор. Эфир взорвался сальными шуточками и весельем.
Когда ошалевшее от страха бабье накрыли из миномёта, и белоснежные титьки, вскормленные борщом и галушками, полетели по чернозему кровавыми ошметками, эфир стих и погрузился в мрачную, односложную перекличку.
Русский солдат непривычен убивать женщин.
Даже если женщина - враг.
Даже если она одета в военную форму и держит в руках оружие.
Даже если она несёт опасность.
Так мы устроены, так устроен наш менталитет.
Да, в русской армии тоже есть женщины. Но их единичность и точечность лишь подчёркивают особенность их статуса и экзотичность самой их фигуры на фронте.
И в русской армии немыслим штурм вражеских позиций посредством женщин-солдат.
Он не мыслим нигде, ни в одной стране, ни в одной армии мира, где нация бережет свой генофонд.
О какой защите национальных интересов Украины может идти речь тогда, когда убивают и гробят самое ценное, что есть у нации?
Женщина - сложнейшая биохимическая лаборатория. Носитель и созидатель человеческой жизни. Существо - природно более сложное, чем мужчина.
Существо, которое требуется в массе своей опекать и хранить.
Это - основной инстинкт нации.
Джентельментство в стиле "Титаника" - спасать в первую очередь женщин и детей, имеет в своей основе глубочайший, первородный стимул.
Спасая их, человечество спасает свое будущее.
Отправить женщин на убой может только внешняя сила, чужая и равнодушная, взявшая под контроль какое-то количество биомассы и превратившая ее в своих рабов.
Как марсиане в романе Уэллса, эта сила опутала несколько десятков миллионов человек своими щупальцами и сосет из них кровь.
Эти люди не имеют для своих хозяев никакой ценности.
Они и не люди в их глазах вовсе.
Президент Зеленский не принадлежит к украинскому народу.
Он часть другой нации.
Носитель ее кодов и архетипов, выразитель и защитник, проводник ее интересов.
Кто-то скажет, что эта нация сама ставит под ружье своих женщин.
Это будет лишь полуправдой.
Эта нация ставит под ружье своих женщин исключительно в рамках своей цитадели, своего государственного очага.
Большая часть этой нации живёт в формате диаспор, разбросанных по всему миру.
Живёт в безопасности, используя все блага окружающих и приютивших их народов.
Ее генофонд в безопасности.
Украинская биомасса черпается как ковшом, без остатка. Тотально и без оглядки, без прицела на будущее.
Хозяева Украины готовы выжрать и расплескать по лесополкам все ее биоресурсы, без остатка.
Ставки много больше чем будущее (да и само существование), какого-то восточнославянского племени, добровольно присягнувшего Новому Вавилону в обмен на эфемерные блага.
Это племя расчеловечено, превращено в армию обезьян, подчинённых глобальной, роботизированной сети.
Бездушные машины, от спутников до маленьких дронов, ведут войну против человеческих легионов, а воинственных обезьян держат в окопах и гонят на мясные штурмы, неважно - самок или самцов.
Марсиане Уэллса не разбирали, кого загрести своими щупальцами - женщин или мужчин.
Эта система, описанная гениальным англичанином в 1895 году, воплощена ныне в жизнь.
Вот против кого мы воюем.
Я не расчеловечиваю противника, как бы кто не хотел мне это предъявить.
Противник расчеловечен системой, в которую сам же себя и встроил в рамках угодничества перед ней и стремления в неё.
Глобальная система слежения и связи: спутники, компьютеры, дроны, поставленные с Запада танки, БМП и ракетно-артиллерийские системы - не инструмент, который обслуживает ВСУ.
Сами ВСУ являются обслугой этой системы.
А ошмётки украинской государственности и не успевший разбежаться по миру ее биоресурс, это субъект кормления и подпитки этой системы.
Не более чем.
Отправляя на убой женщин, матерей своей нации и хранительниц ее домашних очагов, современная Украина расписывается в своем политическом банкротстве окончательно и бесповоротно.
Это зависимая, находящаяся во внешнем управлении территория, руководимая людьми, которым на нее наплевать.
Ее патриотические декларации и слова о защите земли и нации не стоят даже бумаги, на которых они написаны, электричества, затраченного на набор этого порожнякового текста.
Не с кем разговаривать.
Не с кем договариваться.
Враг не на Банковой. На Банковой клоун и наркоман, низовой менеджер, оператор торгового зала.
Враг сидит дальше и глубже.
Достать его тяжело.
Но не о нем пока речь.
Пока мы говорим о техническом противнике, гниющем в окопах напротив.
О его сути и сущности. О его статусе.
Это все надо понимать четко и ясно.
Чтобы окончательно изжить рефлексии и нытье о "мы пришли в их страну".
У них нет никакой страны.
Теперь у них нет даже собственных женщин.
Какой же у них может быть собственный дом?
***
Даниил Туленков
***
От себя:
1. Я не считаю женщин «биохимическими лабораториями», хранителями и носителями. Женщина есть то, кем она хочет быть в этой жизни. Это не обсуждается.
2. Людям, отправляющим женщин в штурма, я готов выковырять потроха ложкой. Сие не есть фигура речи.
______________
Александр Добрый "Мой второй день рождения"
Я бежал, бежал вниз по яркому, цветущему холму, благоухающему и сочному, такому мягкому, что я почти не чувствовал ног, а свежий ветер в лицо создавал ощущение полёта. Ярко светило солнце, воздух звенел запахами весны, молодых цветов и трав. А простор манил и звал далеко-далеко, к самому горизонту, по пологим холмам, в безумстве красок и оттенков, наполняющих взор бесконечным и таким осязаемым восторгом, что захватывало дух от счастья и хотелось петь, столь же чисто и восторженно, как пели мириады птиц и цикад вокруг.
Я уже был здесь, определённо был! Мне до боли знакомы эти холмы, этот цветущий луг, ещё немного и я достигну своей цели, вернусь домой, откроется дверь, а за ней… И я вспомню что-то очень важное и нужное, но это будет потом, вот-вот, а сейчас я наслаждался предвкушением своего возвращения и само это чувство переполняло меня блаженством и радостью! Это чувство ни с чем не перепутаешь и порой оно восхитительнее самой встречи… Я буквально парил над землёй легко и невесомо… Вдруг кто-то схватил меня за плечи и потянул назад.
Перехватило горло и вместо льющейся песни глухо заклокотало, захрипело. Я попытался вырваться из цепких пальцев, но меня уже опрокинули навзничь и придавили к земле. Не хватало сил даже пошевелиться, я зло и недовольно осматривался, с трудом ворочая зрачками и напрягая память, чтобы запечатлеть ускользающую картину счастья, которая рвалась и расплывалась, превращаясь в кляксы меняющихся пятен. Разом потемнело небо, затихли птицы и навалилась безмерная усталость. Тупая, нудная боль давила на грудь, низкий серый потолок, казалось физически, мешал дышать и открытый рот всё никак не мог схватить этот тяжёлый, густой воздух. Как я здесь оказался, столь неожиданно и неотвратимо? В нос ударил острый запах нашатыря, горели щёки от ударов, а в уши ворвался бессвязный женский голос. Две белые фигуры тщетно пытались затащить меня на каталку, дёргая за руки и что-то объясняя… Как я был зол! Кто они такие, почему вцепились в меня и чего хотели? А главное, куда делся мой прекрасный мир, такой светлый и понятный, в котором я вот-вот должен был вспомнить что-то очень-очень важное и счастливое?
Наступил октябрь, ещё сухой и солнечный, но по утрам уже ложился иней, а над ставком клубился пар, поднимаясь к небу под первыми лучами. Мы уже две недели ходили здесь по серой зоне, создавая напряжение, вдоль и поперёк прочесали зелёнки до позиций противника и немного вглубь. Результатов никаких, слабым утешением был вынужденный отход противника из выдвинутой вперёд укрепки, куда мы заползли следом, взяв в свой боевой музей красно-чёрную тряпку, брошенную владельцами, посмотрев на два чучела в касках и срисовав расположение окопов, блиндажей и огневых точек, вполне возможно типовых.
Подобных укрепок - квадратных бассейнов для орошения полей было несколько. Определили проходы, ловушки и растяжки, которые аккуратно переступали или ныряли под натянутыми на уровне груди. Поставили свои сюрпризы и ушли.
Вчера прибыли две группы под вполне реальную задачу, но они полночи гудели, что-то отмечали с криками и стрельбой, мешали спать и изрядно разозлили.
Я проснулся от топота и фырканья, быстро подтянул свой АК, с которым каждую ночь спал в обнимку, снял с предохранителя и поднял голову, напряжённо всматриваясь в предрассветный туман. Раздвигая заиндевелую траву, прямо на меня деловито и неспешно вышел здоровый ёж, задумчиво посмотрел мне в глаза и пошёл дальше. Он охотился на мышей, которых расплодилось необыкновенное множество на неубранных полях, они были везде: в РД-шках, на спальниках, под спальниками, на деревьях, с громким писком падали с веток и не боялись ничего… На противоположной стороне тоже страдали от мышей, поэтому мы их считали за союзников, памятуя о мышином вкладе в развал армии Карла ХII и предателя Мазепы.
Я встал, натянул берцы и пошёл к ставку умываться. Холодная вода согнала остатки сна и успокоила нервы, которые опять стали шалить по событиям этой ночи. Шёл второй год войны, люди уже напрочь потеряли чувства меры, страха и опасности. Ходили по краю так долго, что плевать хотели на сам риск и свою жизнь. Я понимал всё это, но сегодня было не до философии. Вполголоса матерясь, прошёл между спящими и растолкал свою группу. Быстро позавтракав, мы легко и привычно вошли в броники и разгрузки. Надёжная тяжесть доспехов придавала силы и уверенность. В отличие от пехоты, сидевшей в окопах порой с одним магазином и приказом: «Не отвечать на провокации», мы несли всё, что могли унести, сами определяя количество БК и вооружения, а также необходимость его применения. На противоположной стороне мы наблюдали такую же картину, когда простые ВСУ-шники меняли друг друга на постах, передавая один и тот же автомат с одним магазином, но были и отлично вооружённые и экипированные группы, противостоять которым и входило в наши обязанности. Мы попрыгали, проверили оружие и выдвинулись навстречу двум местным разведчикам, с которыми работали уже две недели. Напоследок подняв командиров оставшихся групп, молча вышли. До нашего опорника было километра четыре. Уставшие глаза замёрзших часовых встретили и проводили нас, внезапно появившись и так же внезапно исчезнув за спиной.
Туманная зелёнка терялась вдали, адреналин заставлял сердце работать быстрее и быстрее, солнечный свет уже подкрасил облака над горизонтом. Шаг в шаг, беззвучно и медленно силуэты таяли один за другим, оборачиваясь в бестелесные тени. Мы прошли свои мины и превратились в слух и зрение - здесь земля ничья… За спиной осталась первая поперечная зелёнка, впереди замаячила вторая, которая служила разделительной чертой. С нашей стороны была наша тропа, а с другой, буквально в шести метрах - тропа противника. Продольные зелёнки тянулись от наших позиций к вражеским километра на три - их разделяло метров восемьсот поля, а соединяли как раз поперечные. Так мы и ходили с противником по лесопосадкам, каждую секунду ожидая засаду, ставя свои ловушки и избегая чужие, сталкиваясь в ожесточённых перестрелках, а порой, при молчаливом согласии и общей оторванности от тылов, расходясь миром.
Я лежу в холодном, сыром блиндаже, укрытый мокрым, испачканным землёй спальником. Здесь темно.
Тяжёлые веки слипаются, но я не сплю.
Рука лежит на стволе автомата.
Я снова один, как тогда, в Н-ке.
Я возвращаюсь на точку спешки. Ночью я сильно ушиб колено и голень в перепаханной артиллерией лесополке, командир отправил меня обратно.
На рассвете я добрел до этого укрытия, и залёг здесь на день.
Дальше идти днём нельзя.
Скайнет не дремлет. Его машины противно зудят в сыром сером небе, выискивая людей.
Люди предпочли бы скрываться от них в руинах высокотехнологичного мегаполиса на берегу Тихого океана, как в саге старины Джеймса, но приходится довольствоваться руинами одичавшей провинции Третьей римской империи, сырыми холодными блиндажами и расплывшимися канавами разбитых окопов.
Два месяца меня не было здесь, "на земле". Здесь, где покрытая грязью пехота, холодная, мокрая и смертельно уставшая - решает судьбу смертоносной кампании. Ведёт схватку с безликим скайнетом, окопавшемся в уютных офисах Сити и Уолл стрит, его зудящими в небе машинами, и армией злых, бесхвостых обезьян, пригнанных в чахлые лесополки и такие же грязные, чавкающие траншеи, раскинувшиеся в ста метрах отсюда.
Два месяца передышки, в теплом, натопленном доме с пиликающими азартами. Два месяца, посланные мне для того, что бы я собрал воедино, и запечатлел в слове все пережитое.
Учебка. Звёздное небо в первую ночь на передке. Сухая трава. Акация, цепляющаяся за ремень автомата. Вьющиеся ленты окопов. Лесополки, лесополки, лесополки... Щучье тело бронетранспортера, несущего нас на броне прямо в челюсти к сатане, прямо туда, в преисподнюю...
Два месяца какого-то непонятного безвременья. Канал в телеграмме, сорок тысяч подписчиков, какие-то отзывы, отклики, одобрительные заметки, фантастическая литературная премия...
И все это разом, как морок, развеялось, обратилось в дым, и вот больше нет ничего.
Сырой блиндаж, чахлая лесополка, вода, грязь, прилеты и выходы.
Видимо, это был сон.
Наверное, с каким-то смыслом.
Безусловно, со смыслом.
Все в этом мире имеет смысл.
Ничего не напрасно и ничего не просто так.
По серости я двинулся дальше.
Сон в блиндаже остался лежать на мокром спальнике, а я шагнул дальше, в реальность.
В мою реальность - чавкающей грязи, пеньков и сучков изуродованной декабрьской лесополки.
Ничего ещё не закончилось.
Битва со скайнетом и полчищами его злых обезьян продолжается.
Я - здесь.
***
Даниил Туленков
_____
Некоторое время назад на позициях N-ского полка, противник предпринял попытку штурма силами военнослужащих-женщин.
Украинских амазонок набили в Брэдли и отправили захватывать лесополку.
Брэдли был незамедлительно подбит, а амазонки высыпались наружу.
Несколько самых сообразительных заскочили, как перепуганные кошки, под какую-то сгоревшую технику, стоящую рядом, а остальные заметались по полю.
Их появление сперва вызвало фурор. Эфир взорвался сальными шуточками и весельем.
Когда ошалевшее от страха бабье накрыли из миномёта, и белоснежные титьки, вскормленные борщом и галушками, полетели по чернозему кровавыми ошметками, эфир стих и погрузился в мрачную, односложную перекличку.
Русский солдат непривычен убивать женщин.
Даже если женщина - враг.
Даже если она одета в военную форму и держит в руках оружие.
Даже если она несёт опасность.
Так мы устроены, так устроен наш менталитет.
Да, в русской армии тоже есть женщины. Но их единичность и точечность лишь подчёркивают особенность их статуса и экзотичность самой их фигуры на фронте.
И в русской армии немыслим штурм вражеских позиций посредством женщин-солдат.
Он не мыслим нигде, ни в одной стране, ни в одной армии мира, где нация бережет свой генофонд.
О какой защите национальных интересов Украины может идти речь тогда, когда убивают и гробят самое ценное, что есть у нации?
Женщина - сложнейшая биохимическая лаборатория. Носитель и созидатель человеческой жизни. Существо - природно более сложное, чем мужчина.
Существо, которое требуется в массе своей опекать и хранить.
Это - основной инстинкт нации.
Джентельментство в стиле "Титаника" - спасать в первую очередь женщин и детей, имеет в своей основе глубочайший, первородный стимул.
Спасая их, человечество спасает свое будущее.
Отправить женщин на убой может только внешняя сила, чужая и равнодушная, взявшая под контроль какое-то количество биомассы и превратившая ее в своих рабов.
Как марсиане в романе Уэллса, эта сила опутала несколько десятков миллионов человек своими щупальцами и сосет из них кровь.
Эти люди не имеют для своих хозяев никакой ценности.
Они и не люди в их глазах вовсе.
Президент Зеленский не принадлежит к украинскому народу.
Он часть другой нации.
Носитель ее кодов и архетипов, выразитель и защитник, проводник ее интересов.
Кто-то скажет, что эта нация сама ставит под ружье своих женщин.
Это будет лишь полуправдой.
Эта нация ставит под ружье своих женщин исключительно в рамках своей цитадели, своего государственного очага.
Большая часть этой нации живёт в формате диаспор, разбросанных по всему миру.
Живёт в безопасности, используя все блага окружающих и приютивших их народов.
Ее генофонд в безопасности.
Украинская биомасса черпается как ковшом, без остатка. Тотально и без оглядки, без прицела на будущее.
Хозяева Украины готовы выжрать и расплескать по лесополкам все ее биоресурсы, без остатка.
Ставки много больше чем будущее (да и само существование), какого-то восточнославянского племени, добровольно присягнувшего Новому Вавилону в обмен на эфемерные блага.
Это племя расчеловечено, превращено в армию обезьян, подчинённых глобальной, роботизированной сети.
Бездушные машины, от спутников до маленьких дронов, ведут войну против человеческих легионов, а воинственных обезьян держат в окопах и гонят на мясные штурмы, неважно - самок или самцов.
Марсиане Уэллса не разбирали, кого загрести своими щупальцами - женщин или мужчин.
Эта система, описанная гениальным англичанином в 1895 году, воплощена ныне в жизнь.
Вот против кого мы воюем.
Я не расчеловечиваю противника, как бы кто не хотел мне это предъявить.
Противник расчеловечен системой, в которую сам же себя и встроил в рамках угодничества перед ней и стремления в неё.
Глобальная система слежения и связи: спутники, компьютеры, дроны, поставленные с Запада танки, БМП и ракетно-артиллерийские системы - не инструмент, который обслуживает ВСУ.
Сами ВСУ являются обслугой этой системы.
А ошмётки украинской государственности и не успевший разбежаться по миру ее биоресурс, это субъект кормления и подпитки этой системы.
Не более чем.
Отправляя на убой женщин, матерей своей нации и хранительниц ее домашних очагов, современная Украина расписывается в своем политическом банкротстве окончательно и бесповоротно.
Это зависимая, находящаяся во внешнем управлении территория, руководимая людьми, которым на нее наплевать.
Ее патриотические декларации и слова о защите земли и нации не стоят даже бумаги, на которых они написаны, электричества, затраченного на набор этого порожнякового текста.
Не с кем разговаривать.
Не с кем договариваться.
Враг не на Банковой. На Банковой клоун и наркоман, низовой менеджер, оператор торгового зала.
Враг сидит дальше и глубже.
Достать его тяжело.
Но не о нем пока речь.
Пока мы говорим о техническом противнике, гниющем в окопах напротив.
О его сути и сущности. О его статусе.
Это все надо понимать четко и ясно.
Чтобы окончательно изжить рефлексии и нытье о "мы пришли в их страну".
У них нет никакой страны.
Теперь у них нет даже собственных женщин.
Какой же у них может быть собственный дом?
***
Даниил Туленков
***
От себя:
1. Я не считаю женщин «биохимическими лабораториями», хранителями и носителями. Женщина есть то, кем она хочет быть в этой жизни. Это не обсуждается.
2. Людям, отправляющим женщин в штурма, я готов выковырять потроха ложкой. Сие не есть фигура речи.
______________
Александр Добрый "Мой второй день рождения"
Я бежал, бежал вниз по яркому, цветущему холму, благоухающему и сочному, такому мягкому, что я почти не чувствовал ног, а свежий ветер в лицо создавал ощущение полёта. Ярко светило солнце, воздух звенел запахами весны, молодых цветов и трав. А простор манил и звал далеко-далеко, к самому горизонту, по пологим холмам, в безумстве красок и оттенков, наполняющих взор бесконечным и таким осязаемым восторгом, что захватывало дух от счастья и хотелось петь, столь же чисто и восторженно, как пели мириады птиц и цикад вокруг.
Я уже был здесь, определённо был! Мне до боли знакомы эти холмы, этот цветущий луг, ещё немного и я достигну своей цели, вернусь домой, откроется дверь, а за ней… И я вспомню что-то очень важное и нужное, но это будет потом, вот-вот, а сейчас я наслаждался предвкушением своего возвращения и само это чувство переполняло меня блаженством и радостью! Это чувство ни с чем не перепутаешь и порой оно восхитительнее самой встречи… Я буквально парил над землёй легко и невесомо… Вдруг кто-то схватил меня за плечи и потянул назад.
Перехватило горло и вместо льющейся песни глухо заклокотало, захрипело. Я попытался вырваться из цепких пальцев, но меня уже опрокинули навзничь и придавили к земле. Не хватало сил даже пошевелиться, я зло и недовольно осматривался, с трудом ворочая зрачками и напрягая память, чтобы запечатлеть ускользающую картину счастья, которая рвалась и расплывалась, превращаясь в кляксы меняющихся пятен. Разом потемнело небо, затихли птицы и навалилась безмерная усталость. Тупая, нудная боль давила на грудь, низкий серый потолок, казалось физически, мешал дышать и открытый рот всё никак не мог схватить этот тяжёлый, густой воздух. Как я здесь оказался, столь неожиданно и неотвратимо? В нос ударил острый запах нашатыря, горели щёки от ударов, а в уши ворвался бессвязный женский голос. Две белые фигуры тщетно пытались затащить меня на каталку, дёргая за руки и что-то объясняя… Как я был зол! Кто они такие, почему вцепились в меня и чего хотели? А главное, куда делся мой прекрасный мир, такой светлый и понятный, в котором я вот-вот должен был вспомнить что-то очень-очень важное и счастливое?
Наступил октябрь, ещё сухой и солнечный, но по утрам уже ложился иней, а над ставком клубился пар, поднимаясь к небу под первыми лучами. Мы уже две недели ходили здесь по серой зоне, создавая напряжение, вдоль и поперёк прочесали зелёнки до позиций противника и немного вглубь. Результатов никаких, слабым утешением был вынужденный отход противника из выдвинутой вперёд укрепки, куда мы заползли следом, взяв в свой боевой музей красно-чёрную тряпку, брошенную владельцами, посмотрев на два чучела в касках и срисовав расположение окопов, блиндажей и огневых точек, вполне возможно типовых.
Подобных укрепок - квадратных бассейнов для орошения полей было несколько. Определили проходы, ловушки и растяжки, которые аккуратно переступали или ныряли под натянутыми на уровне груди. Поставили свои сюрпризы и ушли.
Вчера прибыли две группы под вполне реальную задачу, но они полночи гудели, что-то отмечали с криками и стрельбой, мешали спать и изрядно разозлили.
Я проснулся от топота и фырканья, быстро подтянул свой АК, с которым каждую ночь спал в обнимку, снял с предохранителя и поднял голову, напряжённо всматриваясь в предрассветный туман. Раздвигая заиндевелую траву, прямо на меня деловито и неспешно вышел здоровый ёж, задумчиво посмотрел мне в глаза и пошёл дальше. Он охотился на мышей, которых расплодилось необыкновенное множество на неубранных полях, они были везде: в РД-шках, на спальниках, под спальниками, на деревьях, с громким писком падали с веток и не боялись ничего… На противоположной стороне тоже страдали от мышей, поэтому мы их считали за союзников, памятуя о мышином вкладе в развал армии Карла ХII и предателя Мазепы.
Я встал, натянул берцы и пошёл к ставку умываться. Холодная вода согнала остатки сна и успокоила нервы, которые опять стали шалить по событиям этой ночи. Шёл второй год войны, люди уже напрочь потеряли чувства меры, страха и опасности. Ходили по краю так долго, что плевать хотели на сам риск и свою жизнь. Я понимал всё это, но сегодня было не до философии. Вполголоса матерясь, прошёл между спящими и растолкал свою группу. Быстро позавтракав, мы легко и привычно вошли в броники и разгрузки. Надёжная тяжесть доспехов придавала силы и уверенность. В отличие от пехоты, сидевшей в окопах порой с одним магазином и приказом: «Не отвечать на провокации», мы несли всё, что могли унести, сами определяя количество БК и вооружения, а также необходимость его применения. На противоположной стороне мы наблюдали такую же картину, когда простые ВСУ-шники меняли друг друга на постах, передавая один и тот же автомат с одним магазином, но были и отлично вооружённые и экипированные группы, противостоять которым и входило в наши обязанности. Мы попрыгали, проверили оружие и выдвинулись навстречу двум местным разведчикам, с которыми работали уже две недели. Напоследок подняв командиров оставшихся групп, молча вышли. До нашего опорника было километра четыре. Уставшие глаза замёрзших часовых встретили и проводили нас, внезапно появившись и так же внезапно исчезнув за спиной.
Туманная зелёнка терялась вдали, адреналин заставлял сердце работать быстрее и быстрее, солнечный свет уже подкрасил облака над горизонтом. Шаг в шаг, беззвучно и медленно силуэты таяли один за другим, оборачиваясь в бестелесные тени. Мы прошли свои мины и превратились в слух и зрение - здесь земля ничья… За спиной осталась первая поперечная зелёнка, впереди замаячила вторая, которая служила разделительной чертой. С нашей стороны была наша тропа, а с другой, буквально в шести метрах - тропа противника. Продольные зелёнки тянулись от наших позиций к вражеским километра на три - их разделяло метров восемьсот поля, а соединяли как раз поперечные. Так мы и ходили с противником по лесопосадкам, каждую секунду ожидая засаду, ставя свои ловушки и избегая чужие, сталкиваясь в ожесточённых перестрелках, а порой, при молчаливом согласии и общей оторванности от тылов, расходясь миром.