ЧТОБЫ ПОМНИЛИ...
ВЛАДИМИР ТАБЛЕР (1957.02.02 - 2010.05.22)
Прошёл почти год...
В феврале вышла книга В. Таблера "Когда оглянешься". Стихи в неё отбирал Владимир сам. И вот остались в интернете стихотворения, которые не вошли в книгу. Решила их собрать и записать одним постом.
Первые три стиха написаны уже после составления книги. Это последние.
Остальные стихи из подборки, которую он называл "Второй эшелон". Туда он помещал свои творения, которые по каким-то причинам ему не совсем нравились. Некоторые постепенно дорабатывал, редактировал и потом включил в книгу. Здесь будут те, которые он не успел довести до совершенства. Но, повторюсь, это стихи, которые есть в интернете.
***
Клава была пьянчужкой. Хаживала к соседям.
- Мне б хоть одеколону. Зуб у меня, нет сил...
Кто прогонял, кто блеял - мол, ты кончала б с этим,
кто-то без слов горючие жидкости выносил.
На передок опять же очень была не стойкой.
Муж-дальнобойщик в рейсе - к ней за дружком дружок.
Эх, как они скрипели старой железной койкой,
с ритмов парадных маршевых срываясь в молдавский жок!
Многих она согрела встречных и поперечных.
Даже один на „Волге“ прикатывал гамадрил -
он ее сыну Вовке огромный, что тот скворечник,
фотик широкопленочный цейсовский подарил.
Вовка по кличке Хрюня - дырявы штаны и майка.
Щеки в соплях и грязи, но не гляди, что мал...
Тут один гад смеялся:
- Что, брат, блядует мамка?..
Вовка ему булыгою в темечко угадал.
Вылетит птичка вряд ли. Фигушки. Нет ей фарта.
Клава, в похмелье каясь, мечет с балкона вниз
брошки, сережки...Блещут в серой пыли асфальта
крупные слезы синие цейсовских фотолинз...
Муж как-то раз вернулся раньше на день из рейса...
Клава пьяна. И хахаль - кажется, сам завгар.
То есть - какая встреча, типа - зашел погреться...
Но из одежд на джентльмене - часы и густой загар.
Вот со своим загаром - эхом гремя подъездным,
с мордою свежебритой - вон со двора, ага!-
томных пугая школьниц незагорелым местом,
метко снабженным оттиском крупного сапога.
Через минуту Клава - эльф красоты и срама-
(ну- ка, оркестр,- крещендо, тутти, апофеоз!)
вылетела из дома вместе с оконной рамой
в брызгах стекла разбитого, крови и пьяных слез.
Сидя средь мятой клумбы выла, что муж убийца.
-Ой!-голосила.-Руки!..
-Ой!-повторяла.- Кровь!..
Он из подъезда вышел. Ликом черней нубийца.
Плюнул в цветник изгаженный, крякнул и был таков.
Клава, когда муж сгинул, точно в борще жиринка.
Вовсе умом стряхнулось, напрочь забыв про стыд.
- Дай на похмел мужчина! Или ты фря с ширинкой?..
- Ну, угости, соседушка! Насмерть не дай простыть...
Лет еще пять ли, шесть ли стружкой из-под рубанка
выкрутились, упали в мусор прошедших лет...
Помню - потом на лавке шамкала бабке бабка,
-Клавка-то, слышь, Петровна, наклюкалась - и привет.
Двух санитаров помню... - Ну, как ты несешь, задрыга!..
Вовка орал и рвался, был он не трезв чуток.
Помню нога торчала, помню в капроне - дырка.
Господи, и зачем же мне помнится тот чулок?..
***
Что виделось зернам под красной, как сердце, луной
на ветре озерном летящим к воде ледяной?
Что мнилось хвоинкам в паденья растянутый миг?
Да разве мы вникнем? Ужели мы вспомним о них?
Ведь мы-то весомей по правилам этой игры,
чем сонмы несомой цветной и живой мишуры.
Ведь мы сотворили и воду, и небо, и твердь.
И мы еще в силе придумывать жизнь, а не смерть.
Лишь мы и умеем, чтоб ухало эхо в лесу,
чтоб ветер по мелям и птичье перо на весу.
Ведь вызвана нашей любовью мелькнувшая ость
звезды этой падшей и нас проколовшей насквозь.
И ночь налетела, и след от заката угас
и два наших тела истаяли в клекот и газ,
и только мы сами всему двуединый творец
из плазмы касаний, из лунного света сердец...
Наверно мы тоже -соринки, живое ничто...
Но все же, но все же мы были на горнем плато.
И утро небесно. И медленный лебедя лет.
А все, что не песня пусть стихнет, угаснет, уйдет.
***
В том дворе, в том дворе на кудыкиной горе
есть качели, тополя и голубятня,
и песочницы две, а по яркой траве
раскидало лето солнечные пятна.
В том дворе, в том дворе спит Полкаша в конуре,
пес породы нашаобщаясобака -
сон послал песий бог без котов и без блох,
сон о суке из рабочего барака.
В том дворе, в том дворе с бутербродом в кобуре
участковый Николаев ходит длинный.
Что-то часто он тут, а причину зовут
из пятнадцатой квартиры Валентиной.
Мужики. Домино. Смотрит тетенька в окно.
- Да не пьем мы, чеснолово, что ты, Люся!
Не волнуйся ты зря. Разве три пузыря-
это доза для таких орлов. Дуплюся!
Коллективный портрет - малолетний контингент,
синяки, веснушки, кеды, самокаты.
Ни чинов, ни цены - так, щеглы, пацаны.
Заготовки судеб, полуфабрикаты...
И прожит, и протух сфабрикованный продукт.
Тот зарыт, тот позабыт, а тот на зоне.
Кто пропит, кто пропет, гор кудыкиных нет.
Только солнечные пятна на газоне.
Второй эшелон
***
Через сады вел путь
прямей тугой струны.
И был в садах надут
воздушный шар луны.
И света рыхлый пласт
лег фосфорной мукой
на теневой палас,
промерзший и сухой.
Средь черных, жутких див
заломленных ветвей
придумаю мотив
всех тише и плавней.
Он зазвучит о том
далекою трубой,
что в городе одном
мы встретимся с тобой,
что будет там бурлить
весна, как вар, как пар,
и ветер будет вить
шерсть облачных отар.
И будто повитель,
нас сблизят и овьют
растущие в апрель
растения минут.
Мир будет оборим
влечением в зенит,
где флюгер-серафим
в злаченый рог трубит.
И все - в рост силой всей,
все с тяготеньем в спор,
весна - как взрыв, как сель,
как воля и простор...
Пускай дудит в трубу,
тот ангел золотой...
Придумал я судьбу
и встретился с тобой
1981/2003
***
Лотосы
Я долго веду караван тоски
через барханы, через пески,
на миражи веду, на миражи,
а миражи исчезают во лжи.
Иду я, иду, а колодцев нет.
А мне уж, хлопцу, три тысячи лет.
Такой вот я бедуин- туарег.
Сморщено сердце, как грецкий орех.
Качаюсь промеж двух квелых горбов,
смотрю миражи про свою любовь.
зачем и откуда моя печаль?..
При чем тут лотосы озера Чад?..
Плыву так в жажде, сухи баклажки,
молчит, молчит мобильник на ляжке.
Емеля не мелет, часы стоят.
Пустыня, пустыня, песчаный ад.
Где ты, оазис зеленый мой,
чистой водой напои,умой.
Я сивка укатанный, вот он я,
стаей угаданный воронья.
Пеплом за мною оно - отребье,
ерошит о ветер густые перья.
Заплакать бы ,что ли, - засохла соль.
Смеяться - только под алкоголь.
Все горло, как в извести негашёной.
Кина не будет. Пример решенный.
Голос любимой, волосы...
Лотосы...
лотосы...
лотосы...
***
А.Тримайлову
Товарищ мой, товарищ,
испытанный мой друг!
Приходишь и спасаешь,
бросаешь в воду круг.
Ты скручиваешь пробку,
как нечисти башку.
И я под эту стопку
вот что тебе скажу...
Наш Рим был слеплен криво
и потому спален.
И средь развалин Рима
мы пьем наш самогон.
Пускай без загородки
мнут нивы и жнивье
различные подонки
и всякое жулье -
мы сами виноваты,
что не рвались во власть
в том, что не подловаты
и не умеем красть.
Не позволяет гордость
нам мордой в бисер лезть.
Зато спокойна совесть.
Зато еще есть честь.
Слинять бы за границы -
природа не дает.
Ведь нашенская птица
у них гнезда не вьет.
Нас не пускают силы,
что нам не одолеть -
пенаты и могилы...
любовь...
и жизнь...
и смерть...
Пусть протекает крыша,
пускай нелегок хлеб.
Фанера над Парижем
есть наш дворянский герб.
Но не кого не судим -
своя у всех судьба...
Давай, дружище,будем!
Давай, брат, за тебя!
***
Хроника одних суток
По-мышиному серым был этот денек.
Под машиной крутилось занудство дорог.
Приезжал, говорил, объяснял, что - куда,
совмещал пропитание с полостью рта,
снова мчался в железного зверя нутре,
прилипая к сиденью прыщом на бедре.
Штрафанул полицай за нелепый грешок.
Отслюнявил я день... и порвал корешок.
А мобильник молчит. А инбоксы пусты.
И до Стикса какой-то кусочек версты.
Вечер булькнул и канул. Икнул и замолк...
Ночь глодает гардины и лижет замок,
и течет, словно сера из чана в аду.
Как прожить эту жуть, вурдалачью страду?
Эта ночь не для сказок и не для волшебств.
В небе бред и безверье, крысиная шерсть.
Упыри в подворотнях насилуют фей.
Закопаться бы в сон - да сачкует Морфей.
В телевизоре звук полетел. Ни гу-гу.
Терминатор беззвучно бьет морду врагу.
Пианист месит тесто, а хлыщ-дирижер,
будто хвастаясь рыбой, ручищи простер.
В новостях - безголосые страсти земли.
Ничего не хочу, тараканюсь в щелИ.
И трусит одиноко, бежит под откос
жизнь печальная зебра - без белых полос.
Цирк
А как в нашем городе цирк осел бродячий,
транспарант повесили «Радость наш девиз!»
Фокусники, клоуны, акробатки...клячи
(можно запятую здесь, можно и дефис)
А вокруг вагончики, стенки сплошь в цветочках,
жирной краской писанных прямо по ржавью.
Был директор, потный весь, с носовым платочком,
песенку мурлыкал он:
-Бэби ай лав ю!
Поначалу дело шло хорошо, пожалуй,
ёкали сердчишки-то, хохот оглушал.
Но, как кобра оная яд пережилА свой,
цирк кураж свой пережил, утекла душа.
И директор вытер пот и, взломавши кассу,
неизвестным транспортом навсегда утёк.
И совсем тоска взяла цирковые массы.
Как же, будет смех, когда даже хлеба - йок.
Престидижитатору местные вломили,
мол, он в карты жульничал - джокер в рукаве.
Ходит он в миноре весь, словно лошадь в мыле,
гордо демонстрируя бинт на голове.
Лилупутка куксит свой лик иконостасный.
Ее пьяный фокусник в сундуке пилил.
Всю уже спилил подлец - метр всего остался.
Хорошо - ножовку он месяц, как пропил.
Акробатки жалятся, мол, их обижают
за бесплатно требуют занавес стирать.
Две антиподисточки вовсе убежали -
знать нашли где прибыльнее ноги задирать.
И грустят верблюдики, то бишь Фима с Зюзей.
А на представлениях в первый ряд плюют -
где сидит поп-корны жрет дядька толстопузый.
Ведь они-то пятый день ничего не жрут.
Лошадей продал завхоз на колхозном рынке.
Все, что заработают - тратят за постой.
Я сижу чего-то жду в опустевшем цирке.
Жизнь моя совсем как он - балаган пустой...
***
Качай меня, отчаянье,
на серенькой волне!
Благие начинания
скончалися во мне.
Я ими уже вымостил
стезю в куда-нибудь.
Не промысел, но вымысел
определил мой путь.
Душа с ее вместилищем
играют в болеболл.
Хоть счет большой,но жив еще
под сладкий валидол.
Существованья опытом
достигнут результат -
существованье хлопотно...
Не стоило затрат.
Цыганочка
Ничему уже не быть.
Азимут известен.
По инерции бежишь,
будто от пинка.
От любви не зазнобит.
Ну, а даже если,-
не любовь - похмелье лишь,
потребишь пивка.
Эх, раз, да еще раз,
oдевай противогаз!-
Лучше быть в противогазе,
чем подохнуть от зараз.
Дом - работа -магазин,
снова дом - работа.
Лямки, рамки, твою мать,
в роще соловей.
Праздник, пьянка -баргузин,
шевели чего-то,
постелите мне поспать
миску с оливье.
В жилах -бляшки,плешь в башке,
сны страшны и стрАнны,
электричество в крови,
а в руке стакан.
Муха плавает в борще-
все мы капитаны!
А ей крылья оторви -
будет таракан!..
Эх, раз!.
***
Какая весна приключилась тогда...
Хлестала капель, бликовали ручьи,
погода лучилась, блистала вода,
сок булькал в деревьях, ломая сучки.
И блеск отражался от глаз горожан -
от робких надежд подо льдом роговиц,
и город смеялся, и город дрожал
от смеха подростков и отроковиц.
И лопались клювы хрустальных синиц
от трелей, от жадных весенних страстей.
И радуги жили в решетке ресниц.
И не было в мире плохих новостей
Бог трубку курил и пускал облака.
Пах праздником город, бессмертьем, водой
И мы кувыркались, как два окунька,
в счастливой воде той весны золотой.
Какие подарки нам март раздавал!
Кружил нас по паркам, мостам, площадям.
И полы пальто ветерок раздувал.
И твои волосы лил по щекам...
Все позже весна каждый год настает.
И мизер мой ловлен. И тянет ко сну...
Вдруг чем-то повеет, вдруг что-то мелькнет.
И так и потянет пойти на блесну...
***
Бурлила магма, колыхалась,
творились, лопались миры,
кипел и вспучивался хаос
и освещался изнутри.
И тьма, и свет, закон и случай -
зачем-то было нужно всё -
короткий сверк звезды падучей,
орбит раскрученных лассо.
Зачем Земля?
Зачем амёба?
Зачем разинутый роток
и ненасытная утроба,
и пола зов, и кровоток?
Зачем копились прахи в гумус,
перепревали в мел и в нефть
иль погружались в недр угрюмость,
чтоб замереть, окаменев.
Зачем был проблеск первой мысли,
метнувшийся искрою вдруг
в глазах, над коими нависли
утесы двух надбровных дуг?..
И этот черный уголь в лапе...
и свет на узеньком челе...
И зверь, слюною брызжа в храпе,
рисует что-то на скале!
Вот он детеныша погладил
и, так потешно неумел,
он что-то завывать заладил,
да нет же, не завыл - запел!..
Зажглось в нем нечто и заныло,
метнулось, потянуло вверх
томленье непонятной силы...
Вот он был зверь - стал человек...
Все шло, прямоходящий малый,
от первых граммов вещества
к прекраснейшей из аномалий -
душе живого существа.
Весь ход миров - и нерв, и мускул,
вся неустроенная суть,
все лишь затем, смешной корпускул,
чтоб в твое тело душу вдуть!
Чтоб в вечный хоровод материй
вплести хоть тоненькую нить
желанья и уменья верить,
творить, надеяться, любить!..
***
Ты - в стране, где свет, а мне-
ночь да ночь.
На каком ее челне
превозмочь.
Я другого бы достиг
бережка-
я б тогда к тебе приник
бережно.
И как колкий холод пил
ключевой, -
я бы так тебя любил,
Боже мой...
Я б поплыл к тебе и плыл
до утра.
И я лодку выдолбил -
да утла.
Мне на берег заревой
не уплыть.
Тьма накрыла с головой
так и стыть.
2003
***
Хоть сном, хоть духом,
летучим пухом
к тебе, далекая, перенесусь,
к твоим печалям,
мостам, причалам.
И пусть все будет, как будет.
Пусть.
Я буду другом,
чуть-чуть - испугом,
теплом в морозы.
А летним днем.
Подставишь ковшик
своих ладошек,
и я нальюсь в них слепым дождем.
Ты мое чудо.
Я здесь.
Я всюду.
Я в волосах твоих ветерок.
Ты моя сказка,
зеленоглазка.
Я дотянулся.
Хоть так, но смог.
2003
Одной знакомой
Влюбись в меня сегодня, вдруг!
Смотри, какой хороший -
не лопоух, не тослстобрюх
и не отвратен рожей!
Еще порой бываю бодр,
(хоть лет обвешан грузом)
умел руками, сердцем добр.
И с правильным прикусом
Еще скакать могу начать,
почти подобно ветру,
коль меня б чем-то притачать
к коню-пенсионеру.
Имею трех больших детей.
Ты знаешь, ты ж рожала.
И хоть просил я дочерей-
ты резко возражала.
И вот сидят четыре лба
(и пятый - кот,Сережа).
И все-то мы - твоя судьба.
И ты судьба нам тоже.
Так что не можешь выбирать.
Влезай-ка в нашу лайбу!
Влюбись!
Поехали играть
серебряную свадьбу!
2002
***
Я остров открою и Трою отрою,
и нА гору влезу, и в бездну нырну
( и, кстати, узнаю, что там -за горою,
и что в этих безднах гуляет по дну).
На битву пойду или выйду на стражу.
В быту буду скромен, опрятен, побрит.
И тещу уважу, и двери покрашу,
и даже утюг починю, может быть.
Омаров куплю, и шампанского брюта,
Нажарю картошки и брошу курить.
И сделаю все я. И больше не буду.
И разрешу тебе шубу купить.
Я даже и сам не вполне ощущаю,
на что я сподоблюсь и как удивлю,
только б сказала ты :
-Ладно. Прощаю.
И позже добавила б:
-Ладно.Люблю.
2002
Вот весь "Второй эшелон" http://tabler-stihi.livejournal.com/1247.html#cutid1
Прошёл почти год...
В феврале вышла книга В. Таблера "Когда оглянешься". Стихи в неё отбирал Владимир сам. И вот остались в интернете стихотворения, которые не вошли в книгу. Решила их собрать и записать одним постом.
Первые три стиха написаны уже после составления книги. Это последние.
Остальные стихи из подборки, которую он называл "Второй эшелон". Туда он помещал свои творения, которые по каким-то причинам ему не совсем нравились. Некоторые постепенно дорабатывал, редактировал и потом включил в книгу. Здесь будут те, которые он не успел довести до совершенства. Но, повторюсь, это стихи, которые есть в интернете.
***
Клава была пьянчужкой. Хаживала к соседям.
- Мне б хоть одеколону. Зуб у меня, нет сил...
Кто прогонял, кто блеял - мол, ты кончала б с этим,
кто-то без слов горючие жидкости выносил.
На передок опять же очень была не стойкой.
Муж-дальнобойщик в рейсе - к ней за дружком дружок.
Эх, как они скрипели старой железной койкой,
с ритмов парадных маршевых срываясь в молдавский жок!
Многих она согрела встречных и поперечных.
Даже один на „Волге“ прикатывал гамадрил -
он ее сыну Вовке огромный, что тот скворечник,
фотик широкопленочный цейсовский подарил.
Вовка по кличке Хрюня - дырявы штаны и майка.
Щеки в соплях и грязи, но не гляди, что мал...
Тут один гад смеялся:
- Что, брат, блядует мамка?..
Вовка ему булыгою в темечко угадал.
Вылетит птичка вряд ли. Фигушки. Нет ей фарта.
Клава, в похмелье каясь, мечет с балкона вниз
брошки, сережки...Блещут в серой пыли асфальта
крупные слезы синие цейсовских фотолинз...
Муж как-то раз вернулся раньше на день из рейса...
Клава пьяна. И хахаль - кажется, сам завгар.
То есть - какая встреча, типа - зашел погреться...
Но из одежд на джентльмене - часы и густой загар.
Вот со своим загаром - эхом гремя подъездным,
с мордою свежебритой - вон со двора, ага!-
томных пугая школьниц незагорелым местом,
метко снабженным оттиском крупного сапога.
Через минуту Клава - эльф красоты и срама-
(ну- ка, оркестр,- крещендо, тутти, апофеоз!)
вылетела из дома вместе с оконной рамой
в брызгах стекла разбитого, крови и пьяных слез.
Сидя средь мятой клумбы выла, что муж убийца.
-Ой!-голосила.-Руки!..
-Ой!-повторяла.- Кровь!..
Он из подъезда вышел. Ликом черней нубийца.
Плюнул в цветник изгаженный, крякнул и был таков.
Клава, когда муж сгинул, точно в борще жиринка.
Вовсе умом стряхнулось, напрочь забыв про стыд.
- Дай на похмел мужчина! Или ты фря с ширинкой?..
- Ну, угости, соседушка! Насмерть не дай простыть...
Лет еще пять ли, шесть ли стружкой из-под рубанка
выкрутились, упали в мусор прошедших лет...
Помню - потом на лавке шамкала бабке бабка,
-Клавка-то, слышь, Петровна, наклюкалась - и привет.
Двух санитаров помню... - Ну, как ты несешь, задрыга!..
Вовка орал и рвался, был он не трезв чуток.
Помню нога торчала, помню в капроне - дырка.
Господи, и зачем же мне помнится тот чулок?..
***
Что виделось зернам под красной, как сердце, луной
на ветре озерном летящим к воде ледяной?
Что мнилось хвоинкам в паденья растянутый миг?
Да разве мы вникнем? Ужели мы вспомним о них?
Ведь мы-то весомей по правилам этой игры,
чем сонмы несомой цветной и живой мишуры.
Ведь мы сотворили и воду, и небо, и твердь.
И мы еще в силе придумывать жизнь, а не смерть.
Лишь мы и умеем, чтоб ухало эхо в лесу,
чтоб ветер по мелям и птичье перо на весу.
Ведь вызвана нашей любовью мелькнувшая ость
звезды этой падшей и нас проколовшей насквозь.
И ночь налетела, и след от заката угас
и два наших тела истаяли в клекот и газ,
и только мы сами всему двуединый творец
из плазмы касаний, из лунного света сердец...
Наверно мы тоже -соринки, живое ничто...
Но все же, но все же мы были на горнем плато.
И утро небесно. И медленный лебедя лет.
А все, что не песня пусть стихнет, угаснет, уйдет.
***
В том дворе, в том дворе на кудыкиной горе
есть качели, тополя и голубятня,
и песочницы две, а по яркой траве
раскидало лето солнечные пятна.
В том дворе, в том дворе спит Полкаша в конуре,
пес породы нашаобщаясобака -
сон послал песий бог без котов и без блох,
сон о суке из рабочего барака.
В том дворе, в том дворе с бутербродом в кобуре
участковый Николаев ходит длинный.
Что-то часто он тут, а причину зовут
из пятнадцатой квартиры Валентиной.
Мужики. Домино. Смотрит тетенька в окно.
- Да не пьем мы, чеснолово, что ты, Люся!
Не волнуйся ты зря. Разве три пузыря-
это доза для таких орлов. Дуплюся!
Коллективный портрет - малолетний контингент,
синяки, веснушки, кеды, самокаты.
Ни чинов, ни цены - так, щеглы, пацаны.
Заготовки судеб, полуфабрикаты...
И прожит, и протух сфабрикованный продукт.
Тот зарыт, тот позабыт, а тот на зоне.
Кто пропит, кто пропет, гор кудыкиных нет.
Только солнечные пятна на газоне.
Второй эшелон
***
Через сады вел путь
прямей тугой струны.
И был в садах надут
воздушный шар луны.
И света рыхлый пласт
лег фосфорной мукой
на теневой палас,
промерзший и сухой.
Средь черных, жутких див
заломленных ветвей
придумаю мотив
всех тише и плавней.
Он зазвучит о том
далекою трубой,
что в городе одном
мы встретимся с тобой,
что будет там бурлить
весна, как вар, как пар,
и ветер будет вить
шерсть облачных отар.
И будто повитель,
нас сблизят и овьют
растущие в апрель
растения минут.
Мир будет оборим
влечением в зенит,
где флюгер-серафим
в злаченый рог трубит.
И все - в рост силой всей,
все с тяготеньем в спор,
весна - как взрыв, как сель,
как воля и простор...
Пускай дудит в трубу,
тот ангел золотой...
Придумал я судьбу
и встретился с тобой
1981/2003
***
Лотосы
Я долго веду караван тоски
через барханы, через пески,
на миражи веду, на миражи,
а миражи исчезают во лжи.
Иду я, иду, а колодцев нет.
А мне уж, хлопцу, три тысячи лет.
Такой вот я бедуин- туарег.
Сморщено сердце, как грецкий орех.
Качаюсь промеж двух квелых горбов,
смотрю миражи про свою любовь.
зачем и откуда моя печаль?..
При чем тут лотосы озера Чад?..
Плыву так в жажде, сухи баклажки,
молчит, молчит мобильник на ляжке.
Емеля не мелет, часы стоят.
Пустыня, пустыня, песчаный ад.
Где ты, оазис зеленый мой,
чистой водой напои,умой.
Я сивка укатанный, вот он я,
стаей угаданный воронья.
Пеплом за мною оно - отребье,
ерошит о ветер густые перья.
Заплакать бы ,что ли, - засохла соль.
Смеяться - только под алкоголь.
Все горло, как в извести негашёной.
Кина не будет. Пример решенный.
Голос любимой, волосы...
Лотосы...
лотосы...
лотосы...
***
А.Тримайлову
Товарищ мой, товарищ,
испытанный мой друг!
Приходишь и спасаешь,
бросаешь в воду круг.
Ты скручиваешь пробку,
как нечисти башку.
И я под эту стопку
вот что тебе скажу...
Наш Рим был слеплен криво
и потому спален.
И средь развалин Рима
мы пьем наш самогон.
Пускай без загородки
мнут нивы и жнивье
различные подонки
и всякое жулье -
мы сами виноваты,
что не рвались во власть
в том, что не подловаты
и не умеем красть.
Не позволяет гордость
нам мордой в бисер лезть.
Зато спокойна совесть.
Зато еще есть честь.
Слинять бы за границы -
природа не дает.
Ведь нашенская птица
у них гнезда не вьет.
Нас не пускают силы,
что нам не одолеть -
пенаты и могилы...
любовь...
и жизнь...
и смерть...
Пусть протекает крыша,
пускай нелегок хлеб.
Фанера над Парижем
есть наш дворянский герб.
Но не кого не судим -
своя у всех судьба...
Давай, дружище,будем!
Давай, брат, за тебя!
***
Хроника одних суток
По-мышиному серым был этот денек.
Под машиной крутилось занудство дорог.
Приезжал, говорил, объяснял, что - куда,
совмещал пропитание с полостью рта,
снова мчался в железного зверя нутре,
прилипая к сиденью прыщом на бедре.
Штрафанул полицай за нелепый грешок.
Отслюнявил я день... и порвал корешок.
А мобильник молчит. А инбоксы пусты.
И до Стикса какой-то кусочек версты.
Вечер булькнул и канул. Икнул и замолк...
Ночь глодает гардины и лижет замок,
и течет, словно сера из чана в аду.
Как прожить эту жуть, вурдалачью страду?
Эта ночь не для сказок и не для волшебств.
В небе бред и безверье, крысиная шерсть.
Упыри в подворотнях насилуют фей.
Закопаться бы в сон - да сачкует Морфей.
В телевизоре звук полетел. Ни гу-гу.
Терминатор беззвучно бьет морду врагу.
Пианист месит тесто, а хлыщ-дирижер,
будто хвастаясь рыбой, ручищи простер.
В новостях - безголосые страсти земли.
Ничего не хочу, тараканюсь в щелИ.
И трусит одиноко, бежит под откос
жизнь печальная зебра - без белых полос.
Цирк
А как в нашем городе цирк осел бродячий,
транспарант повесили «Радость наш девиз!»
Фокусники, клоуны, акробатки...клячи
(можно запятую здесь, можно и дефис)
А вокруг вагончики, стенки сплошь в цветочках,
жирной краской писанных прямо по ржавью.
Был директор, потный весь, с носовым платочком,
песенку мурлыкал он:
-Бэби ай лав ю!
Поначалу дело шло хорошо, пожалуй,
ёкали сердчишки-то, хохот оглушал.
Но, как кобра оная яд пережилА свой,
цирк кураж свой пережил, утекла душа.
И директор вытер пот и, взломавши кассу,
неизвестным транспортом навсегда утёк.
И совсем тоска взяла цирковые массы.
Как же, будет смех, когда даже хлеба - йок.
Престидижитатору местные вломили,
мол, он в карты жульничал - джокер в рукаве.
Ходит он в миноре весь, словно лошадь в мыле,
гордо демонстрируя бинт на голове.
Лилупутка куксит свой лик иконостасный.
Ее пьяный фокусник в сундуке пилил.
Всю уже спилил подлец - метр всего остался.
Хорошо - ножовку он месяц, как пропил.
Акробатки жалятся, мол, их обижают
за бесплатно требуют занавес стирать.
Две антиподисточки вовсе убежали -
знать нашли где прибыльнее ноги задирать.
И грустят верблюдики, то бишь Фима с Зюзей.
А на представлениях в первый ряд плюют -
где сидит поп-корны жрет дядька толстопузый.
Ведь они-то пятый день ничего не жрут.
Лошадей продал завхоз на колхозном рынке.
Все, что заработают - тратят за постой.
Я сижу чего-то жду в опустевшем цирке.
Жизнь моя совсем как он - балаган пустой...
***
Качай меня, отчаянье,
на серенькой волне!
Благие начинания
скончалися во мне.
Я ими уже вымостил
стезю в куда-нибудь.
Не промысел, но вымысел
определил мой путь.
Душа с ее вместилищем
играют в болеболл.
Хоть счет большой,но жив еще
под сладкий валидол.
Существованья опытом
достигнут результат -
существованье хлопотно...
Не стоило затрат.
Цыганочка
Ничему уже не быть.
Азимут известен.
По инерции бежишь,
будто от пинка.
От любви не зазнобит.
Ну, а даже если,-
не любовь - похмелье лишь,
потребишь пивка.
Эх, раз, да еще раз,
oдевай противогаз!-
Лучше быть в противогазе,
чем подохнуть от зараз.
Дом - работа -магазин,
снова дом - работа.
Лямки, рамки, твою мать,
в роще соловей.
Праздник, пьянка -баргузин,
шевели чего-то,
постелите мне поспать
миску с оливье.
В жилах -бляшки,плешь в башке,
сны страшны и стрАнны,
электричество в крови,
а в руке стакан.
Муха плавает в борще-
все мы капитаны!
А ей крылья оторви -
будет таракан!..
Эх, раз!.
***
Какая весна приключилась тогда...
Хлестала капель, бликовали ручьи,
погода лучилась, блистала вода,
сок булькал в деревьях, ломая сучки.
И блеск отражался от глаз горожан -
от робких надежд подо льдом роговиц,
и город смеялся, и город дрожал
от смеха подростков и отроковиц.
И лопались клювы хрустальных синиц
от трелей, от жадных весенних страстей.
И радуги жили в решетке ресниц.
И не было в мире плохих новостей
Бог трубку курил и пускал облака.
Пах праздником город, бессмертьем, водой
И мы кувыркались, как два окунька,
в счастливой воде той весны золотой.
Какие подарки нам март раздавал!
Кружил нас по паркам, мостам, площадям.
И полы пальто ветерок раздувал.
И твои волосы лил по щекам...
Все позже весна каждый год настает.
И мизер мой ловлен. И тянет ко сну...
Вдруг чем-то повеет, вдруг что-то мелькнет.
И так и потянет пойти на блесну...
***
Бурлила магма, колыхалась,
творились, лопались миры,
кипел и вспучивался хаос
и освещался изнутри.
И тьма, и свет, закон и случай -
зачем-то было нужно всё -
короткий сверк звезды падучей,
орбит раскрученных лассо.
Зачем Земля?
Зачем амёба?
Зачем разинутый роток
и ненасытная утроба,
и пола зов, и кровоток?
Зачем копились прахи в гумус,
перепревали в мел и в нефть
иль погружались в недр угрюмость,
чтоб замереть, окаменев.
Зачем был проблеск первой мысли,
метнувшийся искрою вдруг
в глазах, над коими нависли
утесы двух надбровных дуг?..
И этот черный уголь в лапе...
и свет на узеньком челе...
И зверь, слюною брызжа в храпе,
рисует что-то на скале!
Вот он детеныша погладил
и, так потешно неумел,
он что-то завывать заладил,
да нет же, не завыл - запел!..
Зажглось в нем нечто и заныло,
метнулось, потянуло вверх
томленье непонятной силы...
Вот он был зверь - стал человек...
Все шло, прямоходящий малый,
от первых граммов вещества
к прекраснейшей из аномалий -
душе живого существа.
Весь ход миров - и нерв, и мускул,
вся неустроенная суть,
все лишь затем, смешной корпускул,
чтоб в твое тело душу вдуть!
Чтоб в вечный хоровод материй
вплести хоть тоненькую нить
желанья и уменья верить,
творить, надеяться, любить!..
***
Ты - в стране, где свет, а мне-
ночь да ночь.
На каком ее челне
превозмочь.
Я другого бы достиг
бережка-
я б тогда к тебе приник
бережно.
И как колкий холод пил
ключевой, -
я бы так тебя любил,
Боже мой...
Я б поплыл к тебе и плыл
до утра.
И я лодку выдолбил -
да утла.
Мне на берег заревой
не уплыть.
Тьма накрыла с головой
так и стыть.
2003
***
Хоть сном, хоть духом,
летучим пухом
к тебе, далекая, перенесусь,
к твоим печалям,
мостам, причалам.
И пусть все будет, как будет.
Пусть.
Я буду другом,
чуть-чуть - испугом,
теплом в морозы.
А летним днем.
Подставишь ковшик
своих ладошек,
и я нальюсь в них слепым дождем.
Ты мое чудо.
Я здесь.
Я всюду.
Я в волосах твоих ветерок.
Ты моя сказка,
зеленоглазка.
Я дотянулся.
Хоть так, но смог.
2003
Одной знакомой
Влюбись в меня сегодня, вдруг!
Смотри, какой хороший -
не лопоух, не тослстобрюх
и не отвратен рожей!
Еще порой бываю бодр,
(хоть лет обвешан грузом)
умел руками, сердцем добр.
И с правильным прикусом
Еще скакать могу начать,
почти подобно ветру,
коль меня б чем-то притачать
к коню-пенсионеру.
Имею трех больших детей.
Ты знаешь, ты ж рожала.
И хоть просил я дочерей-
ты резко возражала.
И вот сидят четыре лба
(и пятый - кот,Сережа).
И все-то мы - твоя судьба.
И ты судьба нам тоже.
Так что не можешь выбирать.
Влезай-ка в нашу лайбу!
Влюбись!
Поехали играть
серебряную свадьбу!
2002
***
Я остров открою и Трою отрою,
и нА гору влезу, и в бездну нырну
( и, кстати, узнаю, что там -за горою,
и что в этих безднах гуляет по дну).
На битву пойду или выйду на стражу.
В быту буду скромен, опрятен, побрит.
И тещу уважу, и двери покрашу,
и даже утюг починю, может быть.
Омаров куплю, и шампанского брюта,
Нажарю картошки и брошу курить.
И сделаю все я. И больше не буду.
И разрешу тебе шубу купить.
Я даже и сам не вполне ощущаю,
на что я сподоблюсь и как удивлю,
только б сказала ты :
-Ладно. Прощаю.
И позже добавила б:
-Ладно.Люблю.
2002
Вот весь "Второй эшелон" http://tabler-stihi.livejournal.com/1247.html#cutid1