Иконы Серафима Саровского списаны с картины Михаила Нестерова
История создания картины Михаила Нестерова «Пустынник», первого полотна принесшего ему в одночасье славу, общеизвестна.
Работая над ней, Михаил Васильевич писал: «Я давно уже наметил себе у Троицы идеальную модель для головы „Пустынника“. Это был старичок монах, постоянно бывавший у ранней литургии, стоявший слева у клироса Большого Троицкого собора... Эта детская улыбка и светящиеся бесконечной добротой глазки... Мой старичок открыл мне какие-то тайны своего жития. Он со мной вел беседы, открывал мне таинственный мир пустынножительства, где он, счастливый и довольный, восхищал меня своею простотою».
Готовую работу двадцатисемилетний художник, получивший известность своими историческими картинами, предложил в 1889 году на XVII Передвижную выставку, где «Пустынника» ждал заслуженный успех и громкая слава. Еще до открытия выставки картина была приобретена за 500 рублей Павлом Михайловичем Третьяковым, что позволило Нестерову отправился в первое заграничное путешествие по Европе, где он посетил Австрию, Италию, Францию и Германию.
Самобытность и глубина таланта художника проявились именно в его «старообрядческих» полотнах, первым из которых с полным правом можно назвать «Пустынника», представляющего собой собирательный образ смиренного инока-старообрядца. И не только из-за того, что тот держит в левой руке традиционную старообрядческую лестовку, а губами словно бы непрестанно повторяет Исусову молитву. Иные могут возразить, что клобук-де у него нестарообрядческий. Художник Нестеров (и не только он один) не всегда был точен в деталях, особенно в своих ранних работах. Если бы он оказался немного повнимательнее, то пустынник выглядел бы, например, таким образом, подлинно «древлеблагочестиво»:
Архетипичный образ седенького ветхого смиренного инока, слегка согбенного, в бедном одеянии, в полумантии, в лапоточках, с посошком, оказался столь удачен, что сама композиция послужила в последующем протообразом для целой галереи парсунных изображений курского купеческого сына Прохора Исидоровича Мошнина, более известного под именем Серафима Саровского:
То же направление движения, тот же поворот головы, та же согбенность (только нарочитая), та же палочка, даже четки в левой руке тоже имеются. Правда, на первой парсуне вместо четок топор, что тоже - символ: «Руби наши головы, не тронь наши бороды», - кричали в лицо никонианским инквизиторам люди древлего благочестия. Однако до совершенства нестеровского протообраза парсунные изображения Серафима Саровского явно не дотягивают. Во-первых, это всего лишь жалкие эпигонские подобия безупречно аскетичного архетипа, намеренно выполненные в манере примитивизма, а во-вторых, в них нет той умилительной и светлой молитвенности «Пустынника», его «стеснительной» улыбки, скорее наблюдается хмурая суровость и даже угрожающая гордыня (топор!).
Живописное полотно Михаила Нестерова «Пустынник» представляется более благочестивым, чем рассмотренные здесь иконописные эпигонские изображения Серафима Саровского. Это и называется - талант, ибо «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать».