Память: старые задачи и новые технологии. Интервью с Сергеем Мироненко
Рубрика: ЛАБОРАТОРИИ БУДУЩЕГО
Память: старые задачи и новые технологии
Знание - Сила. - № 8. - 2015.
Государственный Архив Российской федерации (ГАРФ), предназначенный для хранения документов высших органов власти государства и считающийся главным его архивом, начал свою историю задолго до собственного возникновения в 1992 году. Его коллекция включает документы, хранившиеся в разное время в архивах, которых давно уже нет.
О сложной истории архива, его современном состоянии, о перспективах его развития и смыслах его существования директор ГАРФ - доктор исторических наук, профессор Сергей Мироненко рассказывает нашим корреспондентам Игорю Харичеву и Ольге Балла yettergjart aka gertman.
О. Балла: Сергей Владимирович, давайте начнём с того, что представляет собой Государственный архив Российской Федерации. В чём особенность его положения среди других архивов нашей страны? - Он же считается главным, не правда ли? - что его таковым делает? И как он вообще устроен?
С. Мироненко: Наш архив был создан распоряжением правительства 28 апреля 1992 года. В каком-то смысле он, действительно, главный архив страны - причём нового государства, Российской Федерации, возникшей после распада СССР. В 1994 году указом президента Ельцина мы были включены в состав особо ценных памятников нашей отечественной культуры наряду с двумя библиотеками, Третьяковской галереей, Русским музеем и Эрмитажем. Кроме нас, в этот список попали ещё несколько архивов. В том же 1994-м Международный совет архивов принял нас в свои ряды как национальный архив Российской Федерации.
Организован он вертикально - по центрам. Есть Центр комплектования, который работает с ведомствами, сдающими документы на государственное хранение; Центр хранения - самый большой; Научно-информационный центр - то, что раньше называлось «использованием», - это наш читальный зал, всё, что связывает нас с внешним миром. И, наконец, есть Центр изучений и публикаций документов.
Источники нашего комплектования - все высшие органы законодательной, исполнительной, судебной власти России, то есть администрация президента, Федеральное собрание, правительство, все министерства и ведомства. Они обязаны по прошествии известного времени сдавать свои материалы на государственное хранение.
Первые 15 лет документ ещё сохраняет свои функции, он может понадобиться в деятельности соответствующего органа власти и поэтому остаётся в ведомственном хранении. Затем он должен переходить в государственное хранилище. Раньше архивистам приходилось буквально выбивать материалы - ведомства передавали их очень неохотно.
Теперь всё иначе. У нас постоянно происходят реорганизации системы управления, а при реорганизации ведомства мы, по существующему законодательству, обязаны принять его архивы. И сейчас проблема уже не в том, чтобы получить материалы, а в том, где их разместить. Хранилище ГАРФ заполнено практически до отказа. В 1992-м году у нас было 4,5 миллиона дел. Сегодня - уже 7 миллионов. То есть, за эти годы мы увеличили хранение на треть.
У нас - все документы правительства РСФСР и СССР до 1991 года. Мы и сегодня регулярно получаем документы из правительства России, из администрации президента, Государственной Думы, Федерального собрание, Совет Федерации. Распоряжения и Указы президента по-прежнему хранятся в ведомственном архиве, архиве президента, но некоторые рассекреченные комплексы документов мы получаем и оттуда. Не говоря уже обо всех министерствах, федеральных агентствах, службах - за некоторыми исключениями. Депозитное право хранения на сто лет получили ФСБ, МИД, МВД, служба внешней разведки - всего более 15 ведомств. Но некоторые документы нам всё ЖЕ достаются и оттуда. В своё время мы, например, получили больше ста прекращённых уголовных следственных дел из ФСБ по Москве и Московской области - очень большой и важный комплекс документов…
Из хранящихся здесь семи миллионов дел - около миллиона дореволюционных. Как они сюда попали? Вообще, материалы русской истории периода империи разделены между двумя архивами: архивом древних актов в Москве и Российским государственным историческим архивом (РГИА) в Санкт-Петербурге. Вся история XIX-начала ХХ века - это документы РГИА.
Как вы знаете, в 1918 году все органы государственной власти оказались в Москве, и постепенно выяснилась необходимость в передаче сюда из Петрограда, прежде всего, материалов политического сыска. Почему? Потому что в 20-е годы активно искали провокаторов в революционной среде. И кто занимался этим? Ясно, органы НКВД, потом ОГПУ. Фонды департамента полиции Третьего отделения и вообще любых карательных органов, Верховного уголовного суда над декабристами, особого присутствия правительствующего Сената - все они были по решению советского правительства перевезены в Москву. Тогда же за ними потянулись и документы семьи Романовых. В 1918-м после убийства царской семьи сюда привезли большой архив Николая II, его детей, его жены. Был образован так называемый Новоромановский архив, он сначала хранился в Кремле, а с 1920-го - в созданном тогда Государственном архиве.
И. Харичев: А зачем большевистскому правительству были нужны документы царской семьи?
С.М.: Когда их привезли из Екатеринбурга в Москву, была создана специальная комиссия во главе с Михаилом Николаевичем Покровским. Было сделано заявление: вот, наконец, в руках советского правительства - тайные архивы семьи Романовых, и сейчас мы вам всем докажем, что они - немецкие шпионы, покажем, как они, кровопийцы и бандиты, Россию продавали. Действительно, началась публикация. Но когда стали всё это читать, выяснилось, что такоих материалов нет! Слухи о том, что императрица Александра Фёдоровна, немка по происхождению, шпионила в пользу противника России, оказались абсолютной ложью. А ведь ходили безумные слухи, будто из Царского села идёт прямой телеграфный провод в ставку кайзера. Ну, это понятно - хотели объяснить военные неудачи, которые преследовали Россию в ходе войны, предательством, трудно было поверить, что сами виноваты. И доходило ведь до совершенно чудовищного: когда императрица приезжала в Ставку, офицеры за завтраком молчали, потому что подозревали, что она шпионка. Оказалось, что всё это - неправда.
Во всяком случае, документы царской семьи стали концентрироваться здесь. Причём поступали они не сразу после революции. Только к концу 1920-х годов руки дошли до пригородных дворцов. Оказалось, там лежат нетронутые материалы - просто в ящиках письменных столов. Стали их выгребать. Куда их девать? Передавали сначала сюда, в Архив феодально-крепостнической эпохи, как он тогда назывался. Были фонды Ливадийского дворца, Гатчинского, Зимнего… А потом, перед войной, когда их передали в бывший архив Октябрьской революции, из них создали личные архивы русских императоров, членов семьи Романовых. Сейчас их больше сорока, и они тоже хранятся в ГАРФе. Сюда собирали и личные фонды видных революционеров: Кропоткина, Герцена, декабристов…
Когда к нам стали приезжать эмигранты, они говорили: мы думали, что у вас всё уничтожено. А тут - пожалуйста: вот архив Николая II, вот его дневники, его переписка с женой, дневники его детей… Как же это сохранилось?! - Ну, прежде всего, благодаря традиции - и несмотря на макулатурные кампании, которые были в 20-30-е годы, когда в стране не хватало бумаги. Что делали архивисты, чтобы выполнить план по макулатуре? В дореволюционном делопроизводстве было принято писать на одной стороне сдвоенного листа, а вторая оставалась чистой. Так вот, брали линеечку, чистый лист выдирали и сдавали в макулатуру, а документы оставляли…
И.Х.: Приходилось читать о том, что после 1991 года многие люди, работавшие в библиотеках, в музеях, в архивах, пользуясь ситуацией, когда контроль над ними был фактически потерян, стали продавать экспонаты, книги, архивные документы... Такое действительно было? И насколько наши архивы пострадали?
С.М.: Все эти рассказы - абсолютная ложь. Контроль над архивами не бывал потерян никогда. В архивах существовали коллективы, было коллективное управление. Да, при распаде СССР исчезло Главное архивное управление при Совете министров СССР, но в Российской Федерации был свой Комитет по делам архивов, там сидели опытные люди, такие же архивисты. Всего лишь поменялся орган управления. Из архивов ничего никогда не продавали. Кражи, действительно, были, но они, к сожалению, бывали и в советское время. После 1991-го они, конечно, увеличились, потому что возник антикварный рынок. Он был и при советской власти, только подпольный. Сейчас этот антикварный рынок растёт, и нечестные люди, увы, находятся. Скажем, в Историческом архиве в Санкт-Петербурге был сотрудник милиции, который просто пускал воров, когда никого не было, отключал сигнализацию. Нет предателя и вора хуже, чем свой, против таких очень трудно бороться. Но в целом и в 20-х годах, и в начале 90-х архивные сотрудники архивы берегли.
Сейчас как-то не принято хвалить Владимира Ильича, но декрет о централизации архивного дела, им подписанный, воплотил мечту дореволюционных архивистов. До революции не существовало системы публичных государственных хранилищ - всё было в ведомствах. Был, например, московский архив Министерства юстиции; архив Министерства императорского двора в Эрмитаже. Они были доступны, только, чтобы туда попасть, надо было получить разрешение соответствующих органов.
О.Б.: Насколько нам известно, указ Ельцина от 1992 года, в котором предписывалось в течение трёх месяцев рассекретить законодательные и иные акты, послужившие основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека, «независимо от времени их создания», - выполнен не был? Почему так вышло?
С.М.: Это не совсем так. В каком-то смысле он выполнен всё-таки был. На Лубянке, на Кузнецком мосту есть специальный читальный зал, куда можно прийти. Правда, всё это обставлено такими бюрократическими рогатками… Впрочем, не хочу упрекать наших коллег. Мы тесно взаимодействуем с архивной службой ФСБ, Министерства обороны, службы внешней разведки, и могу вам сказать, что всё-таки это (в отличие от ГАРФ!) - архивы, для публичного использования не предназначенные.
О.Б.: Как сегодня вообще обстоит дело с доступом в архивы, - в частности, в ваш?
С.М.: Сегодня читателем ГАРФ может стать любой гражданин России и любой иностранец, это установлено законодательством. Достаточно личного заявления. Конечно, мы просим, чтобы человек, который пришёл в архив, всё-таки подтвердил, что он пришёл с научными целями. Потому что если в библиотеках книги тиражированные, то архивные документы, как правило, уникальны, существуют в одном экземпляре. Мы должны быть уверены, что человек пришёл не со злым умыслом. Слава Богу, сейчас архивы оборудованы системами видеонаблюдения; у нас есть целая разработанная система обеспечения сохранности документов. Но и в Государственном архиве несколько раз предотвращали вынос из читального зала. Листы вырезают. Такое во всём мире делается, не только в России. В библиотеке Конгресса Соединённых Штатов, где хранятся архивы американских президентов, как мне рассказывал господин Биллингтон, однажды поймали известного конгрессмена, который письма Авраама Линкольна засовывал в носок, чтобы вынести. Так что да, бывают кражи, но в последние годы волна вроде бы схлынула…
И.Х.: А секретные документы у вас есть?
С.М.: Конечно. В любом национальном архиве всегда есть секретные документы. Их число, в общем, соответствует международным стандартам: на режиме секретного хранения у нас не более 4-5% от общего числа материалов хранилища.
Но, имея специальный допуск и соблюдая определённые процедуры, люди из соответствующих структур могут получить к этим документам доступ. Он тоже регламентирован, есть разные степени допуска.
Всё это - документы, имеющие признак государственной тайны. Причём важно, чтобы люди понимали, что засекречен не сам документ, а его содержание. Есть такие случаи: в деле лишь некоторые документов содержат государственную тайну. Тогда всё дело рассекречивается, а эти документы находятся на специальном хранении. Их не уничтожают, а просто зашивают, запечатывают в конверты.
И.Х.: Кто решает, что рассекретить, что нет - сам архив или какая-то внешняя структура?
С.М.: При правительстве существует специальная комиссия во главе с вице-премьером, которая занимается рассекречиванием материалов.
Я много раз говорил о том, что у нас не работают законы. Есть закон о государственной тайне, устанавливающий 30-летний срок секретности. По его истечении, насколько я понимаю, должно происходить новое засекречивание. То есть: сейчас 2015-й год, значит, соответствующие ведомства должны просмотреть документы за 1985-й и всё, что они не засекретили - автоматически открывается. Так поступают все государства. И только одно российское государство, безумно богатое, тратит невероятные деньги на создание комиссий и работу экспертов. Мы храним документы, предположим, правительства СССР. В подготовке постановления, которое имеет гриф секретности, участвовало 20 ведомств. Значит, должны прийти 20 экспертов: прочитать, написать заключение, потом ещё аппарат этой комиссии просмотрит, пропустит. Сложнейшая, затратная бюрократическая процедура. И, ну, до смешного дело доходит. Был юбилей перелёта Чкалова через Северный полюс. Создали специальную комиссию, чтобы рассекретить материалы.
Что, казалось бы, секретного в перелёте Чкалова через Северный полюс? Я внимательно читал материалы. Единственное, что мне пришло в голову, - это то, что пилоты не знали английского языка. Ну, то есть, как я понимаю, даже тот, кто их отправлял, не верил, что они долетят. Как они там приземлятся? Никто никого не предупреждал… Но специально ради этого создавать комиссию? Или, скажем, материалы о том, сколько сена заготавливали до войны. Сколько сена заготавливала Красная Армия? Секретно, потому что можно посчитать, сколько при этом потребовалось пар кальсон? Смешно. И это - теперь, когда мы продаём новейшие истребители за границу, когда уже все закрытые города рассекречены, когда прошло потрясающее рассекречивание советского атомного проекта. Я был свидетелем борьбы между физиками и разведчиками и того, какому прессингу при этом подвергались наши спецслужбы.
Рассекретили, например, удачную операцию советских спецслужб, которые путём вербовки получили чертежи первой американской атомной бомбы. Хорошо известно, что первая бомба была взорвана по материалам, которые предоставил нам участник манхэттенского проекта Фукс, немец по происхождению. Физики говорят: неправда! Мы сделали бомбу гораздо лучше, чем у американцев!..
О.Б.: Какие изменения произошли в архивном деле за последние 20-25 лет?
С.М.: Конечно, это, прежде всего, компьютеризация. Мы сканируем документы, перевели все заголовки дел в электронный формат. Все семь миллионов - в электронном формате и доступны он-лайн. Это сложная система.
Когда создавался Государственный архив, выяснилось, что у нас на специальном хранении - чуть ли не треть документов, по которым нет даже нормального путеводителя. И мы начали с того, что создали семитомный путеводитель по материалам архива. В нём описаны все наши фонды - нет ни одного фонда, который бы не был там назван.
И.Х.: Может быть, сегодня, когда все документы могут быть оцифрованы, людям уже нет смысла сюда ходить? - достаточно выйти на сайт архива, зарегистрироваться, открыть интересующий документ и ознакомиться с ним…
С.М.: Всё это было бы хорошо, если бы не было так дорого. Ни в одном архиве мира весь объём документов не переведён в электронный формат - это огромные деньги. Но, конечно, развитие компьютерных технологий - очень важная составляющая сегодняшнего мира вообще и архивного дела в частности. Мы уже лет 12-15 плотно этим занимаемся. Вначале мы думали, что вот сейчас одним махом всё компьютеризируем. Потом поняли, что сделать это будет очень сложно и, главное, затратно. И решили внедрять компьютерные технологии поэтапно, по модулям.
Сегодня нельзя стать читателем ГАРФ, просто придя и заполнив анкету от руки - надо зарегистрироваться в нашей компьютерной сети. С января этого года нельзя, как раньше, отправить написанное от руки требование: его надо набрать на компьютере и отправить сотруднику читального зала.
В читальном зале у нас каждое рабочее место оборудовано монитором и клавиатурой. Они подключены к мощному серверу, и вы, зарегистрировавшись, получив индивидуальный номер, только по этому номеру можете заказать документ.
Всё это требует денег. Надо было отремонтировать читальный зал, купить и установить мониторы, провести оптоволокно… Сегодня у нас, пока в тестовом режиме, работает электронная система слежения за делами. Заказ отправляется из читального зала по оптоволокну в хранилище. Там стоит компьютер и машина, которая делает штрих-коды. В хранилище достают необходимое дело, наклеивают на него штрих-код. В памяти компьютера записывается, что такое-то дело выдано такого-то числа, кому выдано, и оно отправляется в читальный зал. Его доставляют в читальный зал. Далее, читатель точно так же фиксирует, что дело выдано Иванову Ивану Ивановичу в 14 часов 51 минуту, и в 20 часов он его вернул. Таким образом, мы видим, где находится дело в любой момент, и это очень важно. В архиве страшны не столько кражи, сколько так называемые застановки, которые бывают куда чаще. Ну, работают девочка, у неё может быть плохое настроение, голова болит с утра. - она засунет случайно дело куда-нибудь, и оно там будет лежать, пока не дойдёт до проверки. А проверки хоть и периодичные, но всё-таки, знаете, фонд может не проверяться и 10, и 15 лет… Дело может быть в читальном зале, у сотрудника, в лаборатории, где его сканируют, может быть выдано в прокуратуру или в суд, - система всё отслеживает.
Я думаю, что с будущего года мы уже эту систему внедрим, и это будет большой шаг вперёд.
Можно ли сканировать весь архив? Опыт создания большого электронного архива у нас вообще-то есть. Мы вместе с немецкими коллегами 9 лет работали над созданием электронного архива советской военной администрации в Германии. Этот архив сканирован полностью - за исключением небольшой части документов, которые остаются там на режиме особого хранения. Это 9 тысяч дел - уникальное собрание документов. Поиск там теперь занимает доли секунды: по фамилии, по событию, по датам, как угодно.
В ГАРФ - семь миллионов дел. И если в каждом, в среднем, по сто листов - это уже астрономические цифры. А если листы ещё исписаны с двух сторон - тем более. Так что пока мы создали путеводитель, в котором описаны фонды. Следующий уровень описания - дела, которые эти фонды составляют. Сейчас у нас заголовки всех дел введены в эту систему. Дальше - сканирование. Человек уже сегодня может спокойно, сидя где-нибудь в Ханты-Мансийске, посмотрев заголовок дела и поняв, что это дело ему нужно, прислать заказ по электронной почте. Мы сканируем, отправляем ему. Но это услуга платная, по госрасценкам (на мой взгляд, они, может быть, иногда излишне высоки, но что делать). Кстати, мы от этого ничего не получаем. Архив сегодня - казённое учреждение, никакие внебюджетные средства нам не достаются. Всё, что человек платит за изготовление копий, уходит в казну.
Кроме того, архивисты всего мира раз в 4 года собираются на конгрессы. Ежегодно проходит так называемый «круглый стол» архивов. Существует Международный совет архивов. Мы постоянно общаемся с коллегами. И если вы, приезжая куда-то, не можете сделать электронную презентацию - вас просто не примут всерьёз, это непрофессионально.
И.Х.: Архив - это только склад документов (пусть очень специфический) или всё-таки тут что-то ещё происходит?
С.М.: Хороший вопрос. Действительно, существует проблема: должен ли архивист быть профессионалом в той области знания, документы которой хранятся в его архиве? Скажем, вы храните документы XIX века, - должны ли вы ориентироваться в этом, давать информацию? Или достаточно быть просто складским рабочим - снял, отдал и даже не заглянул в это дело?
Я глубоко убеждён: хранители должны знать, что они хранят. В российских архивах всегда работали выдающиеся историки: Евгений Викторович Тарле, академик, Сергей Фёдорович Платонов, тоже академик, многие другие.
Вот, например, есть такой спорный вопрос: пришёл человек, просит у вас копию документа, говорит, что он хочет её опубликовать. А вы хотите сами её опубликовать. Дадите вы исследователю эту копию или придержите её? На мой взгляд, никаких проблем, пожалуйста: пусть попробует сделать публикацию лучше, чем мы. Это нормальная, здоровая конкуренция.
А вообще в архивах традиционно, в том числе и в советские времена, существовали публикаторские отделы. Архивы публикуют документы - с комментариями, со вступительными статьями, где объясняется, почему издаётся эта, а не иная подборка документов; комментируются факты, которые должны быть понятны человеку, который берёт эту подборку в руки. Это большая, сложная работа. Мы её тоже делаем.
О.Б.: Что, например, было вами за двадцать три года существования архива опубликовано?
С.М.: Могу с гордостью сказать: мы сделали много фундаментальных публикаций. Издали семитомную историю сталинского ГУЛАГА. Завершаем издание материалов советской военной администрации в Германии. Возобновили многострадальную серию восстания декабристов и уже близки к её завершению. Вместе с украинскими коллегами мы только что выпустили огромный том «Украина и гетман Скоропадский» - это важный момент в истории Украины, 1918 год. Вместе с польскими коллегами готовим публикацию «Советское правительство. Эмигрантское правительство польское и армия Крайова», провели для неё рассекречивание в ФСБ, в МИД, в Министерстве обороны. Это период с 1943 по 1945 год. Будет три, а может, и четыре больших тома, чтобы раскрыть эту тему полностью.
И.Х. Как бы вы в понятной форме объяснили, зачем сейчас в принципе нужны архивы?
С.М.: Архивы - хранилища национальной памяти. Невозможно быть гражданином своей страны, не помня её истории. В советские времена нас национальной памяти лишили. Люди скрывали своё происхождение, меняли фамилии… Вот я, например, узнал от своей бабушки, что один из её братьев ушёл в Белую армию, только когда она умирала. Такое скрывалось абсолютно. Сегодня миллионы людей заняты восстановлением своих родословных. Любому понятно, что без архива их не восстановить. То же самое касается родословной государства. Тут - исторические корни, свидетельства того, каким образом мы стали теми, кто мы есть сейчас. Это крайне важно для самоидентификации, для понимания: кто мы? Куда мы? Зачем мы?
Память: старые задачи и новые технологии
Знание - Сила. - № 8. - 2015.
Государственный Архив Российской федерации (ГАРФ), предназначенный для хранения документов высших органов власти государства и считающийся главным его архивом, начал свою историю задолго до собственного возникновения в 1992 году. Его коллекция включает документы, хранившиеся в разное время в архивах, которых давно уже нет.
О сложной истории архива, его современном состоянии, о перспективах его развития и смыслах его существования директор ГАРФ - доктор исторических наук, профессор Сергей Мироненко рассказывает нашим корреспондентам Игорю Харичеву и Ольге Балла yettergjart aka gertman.
О. Балла: Сергей Владимирович, давайте начнём с того, что представляет собой Государственный архив Российской Федерации. В чём особенность его положения среди других архивов нашей страны? - Он же считается главным, не правда ли? - что его таковым делает? И как он вообще устроен?
С. Мироненко: Наш архив был создан распоряжением правительства 28 апреля 1992 года. В каком-то смысле он, действительно, главный архив страны - причём нового государства, Российской Федерации, возникшей после распада СССР. В 1994 году указом президента Ельцина мы были включены в состав особо ценных памятников нашей отечественной культуры наряду с двумя библиотеками, Третьяковской галереей, Русским музеем и Эрмитажем. Кроме нас, в этот список попали ещё несколько архивов. В том же 1994-м Международный совет архивов принял нас в свои ряды как национальный архив Российской Федерации.
Организован он вертикально - по центрам. Есть Центр комплектования, который работает с ведомствами, сдающими документы на государственное хранение; Центр хранения - самый большой; Научно-информационный центр - то, что раньше называлось «использованием», - это наш читальный зал, всё, что связывает нас с внешним миром. И, наконец, есть Центр изучений и публикаций документов.
Источники нашего комплектования - все высшие органы законодательной, исполнительной, судебной власти России, то есть администрация президента, Федеральное собрание, правительство, все министерства и ведомства. Они обязаны по прошествии известного времени сдавать свои материалы на государственное хранение.
Первые 15 лет документ ещё сохраняет свои функции, он может понадобиться в деятельности соответствующего органа власти и поэтому остаётся в ведомственном хранении. Затем он должен переходить в государственное хранилище. Раньше архивистам приходилось буквально выбивать материалы - ведомства передавали их очень неохотно.
Теперь всё иначе. У нас постоянно происходят реорганизации системы управления, а при реорганизации ведомства мы, по существующему законодательству, обязаны принять его архивы. И сейчас проблема уже не в том, чтобы получить материалы, а в том, где их разместить. Хранилище ГАРФ заполнено практически до отказа. В 1992-м году у нас было 4,5 миллиона дел. Сегодня - уже 7 миллионов. То есть, за эти годы мы увеличили хранение на треть.
У нас - все документы правительства РСФСР и СССР до 1991 года. Мы и сегодня регулярно получаем документы из правительства России, из администрации президента, Государственной Думы, Федерального собрание, Совет Федерации. Распоряжения и Указы президента по-прежнему хранятся в ведомственном архиве, архиве президента, но некоторые рассекреченные комплексы документов мы получаем и оттуда. Не говоря уже обо всех министерствах, федеральных агентствах, службах - за некоторыми исключениями. Депозитное право хранения на сто лет получили ФСБ, МИД, МВД, служба внешней разведки - всего более 15 ведомств. Но некоторые документы нам всё ЖЕ достаются и оттуда. В своё время мы, например, получили больше ста прекращённых уголовных следственных дел из ФСБ по Москве и Московской области - очень большой и важный комплекс документов…
Из хранящихся здесь семи миллионов дел - около миллиона дореволюционных. Как они сюда попали? Вообще, материалы русской истории периода империи разделены между двумя архивами: архивом древних актов в Москве и Российским государственным историческим архивом (РГИА) в Санкт-Петербурге. Вся история XIX-начала ХХ века - это документы РГИА.
Как вы знаете, в 1918 году все органы государственной власти оказались в Москве, и постепенно выяснилась необходимость в передаче сюда из Петрограда, прежде всего, материалов политического сыска. Почему? Потому что в 20-е годы активно искали провокаторов в революционной среде. И кто занимался этим? Ясно, органы НКВД, потом ОГПУ. Фонды департамента полиции Третьего отделения и вообще любых карательных органов, Верховного уголовного суда над декабристами, особого присутствия правительствующего Сената - все они были по решению советского правительства перевезены в Москву. Тогда же за ними потянулись и документы семьи Романовых. В 1918-м после убийства царской семьи сюда привезли большой архив Николая II, его детей, его жены. Был образован так называемый Новоромановский архив, он сначала хранился в Кремле, а с 1920-го - в созданном тогда Государственном архиве.
И. Харичев: А зачем большевистскому правительству были нужны документы царской семьи?
С.М.: Когда их привезли из Екатеринбурга в Москву, была создана специальная комиссия во главе с Михаилом Николаевичем Покровским. Было сделано заявление: вот, наконец, в руках советского правительства - тайные архивы семьи Романовых, и сейчас мы вам всем докажем, что они - немецкие шпионы, покажем, как они, кровопийцы и бандиты, Россию продавали. Действительно, началась публикация. Но когда стали всё это читать, выяснилось, что такоих материалов нет! Слухи о том, что императрица Александра Фёдоровна, немка по происхождению, шпионила в пользу противника России, оказались абсолютной ложью. А ведь ходили безумные слухи, будто из Царского села идёт прямой телеграфный провод в ставку кайзера. Ну, это понятно - хотели объяснить военные неудачи, которые преследовали Россию в ходе войны, предательством, трудно было поверить, что сами виноваты. И доходило ведь до совершенно чудовищного: когда императрица приезжала в Ставку, офицеры за завтраком молчали, потому что подозревали, что она шпионка. Оказалось, что всё это - неправда.
Во всяком случае, документы царской семьи стали концентрироваться здесь. Причём поступали они не сразу после революции. Только к концу 1920-х годов руки дошли до пригородных дворцов. Оказалось, там лежат нетронутые материалы - просто в ящиках письменных столов. Стали их выгребать. Куда их девать? Передавали сначала сюда, в Архив феодально-крепостнической эпохи, как он тогда назывался. Были фонды Ливадийского дворца, Гатчинского, Зимнего… А потом, перед войной, когда их передали в бывший архив Октябрьской революции, из них создали личные архивы русских императоров, членов семьи Романовых. Сейчас их больше сорока, и они тоже хранятся в ГАРФе. Сюда собирали и личные фонды видных революционеров: Кропоткина, Герцена, декабристов…
Когда к нам стали приезжать эмигранты, они говорили: мы думали, что у вас всё уничтожено. А тут - пожалуйста: вот архив Николая II, вот его дневники, его переписка с женой, дневники его детей… Как же это сохранилось?! - Ну, прежде всего, благодаря традиции - и несмотря на макулатурные кампании, которые были в 20-30-е годы, когда в стране не хватало бумаги. Что делали архивисты, чтобы выполнить план по макулатуре? В дореволюционном делопроизводстве было принято писать на одной стороне сдвоенного листа, а вторая оставалась чистой. Так вот, брали линеечку, чистый лист выдирали и сдавали в макулатуру, а документы оставляли…
И.Х.: Приходилось читать о том, что после 1991 года многие люди, работавшие в библиотеках, в музеях, в архивах, пользуясь ситуацией, когда контроль над ними был фактически потерян, стали продавать экспонаты, книги, архивные документы... Такое действительно было? И насколько наши архивы пострадали?
С.М.: Все эти рассказы - абсолютная ложь. Контроль над архивами не бывал потерян никогда. В архивах существовали коллективы, было коллективное управление. Да, при распаде СССР исчезло Главное архивное управление при Совете министров СССР, но в Российской Федерации был свой Комитет по делам архивов, там сидели опытные люди, такие же архивисты. Всего лишь поменялся орган управления. Из архивов ничего никогда не продавали. Кражи, действительно, были, но они, к сожалению, бывали и в советское время. После 1991-го они, конечно, увеличились, потому что возник антикварный рынок. Он был и при советской власти, только подпольный. Сейчас этот антикварный рынок растёт, и нечестные люди, увы, находятся. Скажем, в Историческом архиве в Санкт-Петербурге был сотрудник милиции, который просто пускал воров, когда никого не было, отключал сигнализацию. Нет предателя и вора хуже, чем свой, против таких очень трудно бороться. Но в целом и в 20-х годах, и в начале 90-х архивные сотрудники архивы берегли.
Сейчас как-то не принято хвалить Владимира Ильича, но декрет о централизации архивного дела, им подписанный, воплотил мечту дореволюционных архивистов. До революции не существовало системы публичных государственных хранилищ - всё было в ведомствах. Был, например, московский архив Министерства юстиции; архив Министерства императорского двора в Эрмитаже. Они были доступны, только, чтобы туда попасть, надо было получить разрешение соответствующих органов.
О.Б.: Насколько нам известно, указ Ельцина от 1992 года, в котором предписывалось в течение трёх месяцев рассекретить законодательные и иные акты, послужившие основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека, «независимо от времени их создания», - выполнен не был? Почему так вышло?
С.М.: Это не совсем так. В каком-то смысле он выполнен всё-таки был. На Лубянке, на Кузнецком мосту есть специальный читальный зал, куда можно прийти. Правда, всё это обставлено такими бюрократическими рогатками… Впрочем, не хочу упрекать наших коллег. Мы тесно взаимодействуем с архивной службой ФСБ, Министерства обороны, службы внешней разведки, и могу вам сказать, что всё-таки это (в отличие от ГАРФ!) - архивы, для публичного использования не предназначенные.
О.Б.: Как сегодня вообще обстоит дело с доступом в архивы, - в частности, в ваш?
С.М.: Сегодня читателем ГАРФ может стать любой гражданин России и любой иностранец, это установлено законодательством. Достаточно личного заявления. Конечно, мы просим, чтобы человек, который пришёл в архив, всё-таки подтвердил, что он пришёл с научными целями. Потому что если в библиотеках книги тиражированные, то архивные документы, как правило, уникальны, существуют в одном экземпляре. Мы должны быть уверены, что человек пришёл не со злым умыслом. Слава Богу, сейчас архивы оборудованы системами видеонаблюдения; у нас есть целая разработанная система обеспечения сохранности документов. Но и в Государственном архиве несколько раз предотвращали вынос из читального зала. Листы вырезают. Такое во всём мире делается, не только в России. В библиотеке Конгресса Соединённых Штатов, где хранятся архивы американских президентов, как мне рассказывал господин Биллингтон, однажды поймали известного конгрессмена, который письма Авраама Линкольна засовывал в носок, чтобы вынести. Так что да, бывают кражи, но в последние годы волна вроде бы схлынула…
И.Х.: А секретные документы у вас есть?
С.М.: Конечно. В любом национальном архиве всегда есть секретные документы. Их число, в общем, соответствует международным стандартам: на режиме секретного хранения у нас не более 4-5% от общего числа материалов хранилища.
Но, имея специальный допуск и соблюдая определённые процедуры, люди из соответствующих структур могут получить к этим документам доступ. Он тоже регламентирован, есть разные степени допуска.
Всё это - документы, имеющие признак государственной тайны. Причём важно, чтобы люди понимали, что засекречен не сам документ, а его содержание. Есть такие случаи: в деле лишь некоторые документов содержат государственную тайну. Тогда всё дело рассекречивается, а эти документы находятся на специальном хранении. Их не уничтожают, а просто зашивают, запечатывают в конверты.
И.Х.: Кто решает, что рассекретить, что нет - сам архив или какая-то внешняя структура?
С.М.: При правительстве существует специальная комиссия во главе с вице-премьером, которая занимается рассекречиванием материалов.
Я много раз говорил о том, что у нас не работают законы. Есть закон о государственной тайне, устанавливающий 30-летний срок секретности. По его истечении, насколько я понимаю, должно происходить новое засекречивание. То есть: сейчас 2015-й год, значит, соответствующие ведомства должны просмотреть документы за 1985-й и всё, что они не засекретили - автоматически открывается. Так поступают все государства. И только одно российское государство, безумно богатое, тратит невероятные деньги на создание комиссий и работу экспертов. Мы храним документы, предположим, правительства СССР. В подготовке постановления, которое имеет гриф секретности, участвовало 20 ведомств. Значит, должны прийти 20 экспертов: прочитать, написать заключение, потом ещё аппарат этой комиссии просмотрит, пропустит. Сложнейшая, затратная бюрократическая процедура. И, ну, до смешного дело доходит. Был юбилей перелёта Чкалова через Северный полюс. Создали специальную комиссию, чтобы рассекретить материалы.
Что, казалось бы, секретного в перелёте Чкалова через Северный полюс? Я внимательно читал материалы. Единственное, что мне пришло в голову, - это то, что пилоты не знали английского языка. Ну, то есть, как я понимаю, даже тот, кто их отправлял, не верил, что они долетят. Как они там приземлятся? Никто никого не предупреждал… Но специально ради этого создавать комиссию? Или, скажем, материалы о том, сколько сена заготавливали до войны. Сколько сена заготавливала Красная Армия? Секретно, потому что можно посчитать, сколько при этом потребовалось пар кальсон? Смешно. И это - теперь, когда мы продаём новейшие истребители за границу, когда уже все закрытые города рассекречены, когда прошло потрясающее рассекречивание советского атомного проекта. Я был свидетелем борьбы между физиками и разведчиками и того, какому прессингу при этом подвергались наши спецслужбы.
Рассекретили, например, удачную операцию советских спецслужб, которые путём вербовки получили чертежи первой американской атомной бомбы. Хорошо известно, что первая бомба была взорвана по материалам, которые предоставил нам участник манхэттенского проекта Фукс, немец по происхождению. Физики говорят: неправда! Мы сделали бомбу гораздо лучше, чем у американцев!..
О.Б.: Какие изменения произошли в архивном деле за последние 20-25 лет?
С.М.: Конечно, это, прежде всего, компьютеризация. Мы сканируем документы, перевели все заголовки дел в электронный формат. Все семь миллионов - в электронном формате и доступны он-лайн. Это сложная система.
Когда создавался Государственный архив, выяснилось, что у нас на специальном хранении - чуть ли не треть документов, по которым нет даже нормального путеводителя. И мы начали с того, что создали семитомный путеводитель по материалам архива. В нём описаны все наши фонды - нет ни одного фонда, который бы не был там назван.
И.Х.: Может быть, сегодня, когда все документы могут быть оцифрованы, людям уже нет смысла сюда ходить? - достаточно выйти на сайт архива, зарегистрироваться, открыть интересующий документ и ознакомиться с ним…
С.М.: Всё это было бы хорошо, если бы не было так дорого. Ни в одном архиве мира весь объём документов не переведён в электронный формат - это огромные деньги. Но, конечно, развитие компьютерных технологий - очень важная составляющая сегодняшнего мира вообще и архивного дела в частности. Мы уже лет 12-15 плотно этим занимаемся. Вначале мы думали, что вот сейчас одним махом всё компьютеризируем. Потом поняли, что сделать это будет очень сложно и, главное, затратно. И решили внедрять компьютерные технологии поэтапно, по модулям.
Сегодня нельзя стать читателем ГАРФ, просто придя и заполнив анкету от руки - надо зарегистрироваться в нашей компьютерной сети. С января этого года нельзя, как раньше, отправить написанное от руки требование: его надо набрать на компьютере и отправить сотруднику читального зала.
В читальном зале у нас каждое рабочее место оборудовано монитором и клавиатурой. Они подключены к мощному серверу, и вы, зарегистрировавшись, получив индивидуальный номер, только по этому номеру можете заказать документ.
Всё это требует денег. Надо было отремонтировать читальный зал, купить и установить мониторы, провести оптоволокно… Сегодня у нас, пока в тестовом режиме, работает электронная система слежения за делами. Заказ отправляется из читального зала по оптоволокну в хранилище. Там стоит компьютер и машина, которая делает штрих-коды. В хранилище достают необходимое дело, наклеивают на него штрих-код. В памяти компьютера записывается, что такое-то дело выдано такого-то числа, кому выдано, и оно отправляется в читальный зал. Его доставляют в читальный зал. Далее, читатель точно так же фиксирует, что дело выдано Иванову Ивану Ивановичу в 14 часов 51 минуту, и в 20 часов он его вернул. Таким образом, мы видим, где находится дело в любой момент, и это очень важно. В архиве страшны не столько кражи, сколько так называемые застановки, которые бывают куда чаще. Ну, работают девочка, у неё может быть плохое настроение, голова болит с утра. - она засунет случайно дело куда-нибудь, и оно там будет лежать, пока не дойдёт до проверки. А проверки хоть и периодичные, но всё-таки, знаете, фонд может не проверяться и 10, и 15 лет… Дело может быть в читальном зале, у сотрудника, в лаборатории, где его сканируют, может быть выдано в прокуратуру или в суд, - система всё отслеживает.
Я думаю, что с будущего года мы уже эту систему внедрим, и это будет большой шаг вперёд.
Можно ли сканировать весь архив? Опыт создания большого электронного архива у нас вообще-то есть. Мы вместе с немецкими коллегами 9 лет работали над созданием электронного архива советской военной администрации в Германии. Этот архив сканирован полностью - за исключением небольшой части документов, которые остаются там на режиме особого хранения. Это 9 тысяч дел - уникальное собрание документов. Поиск там теперь занимает доли секунды: по фамилии, по событию, по датам, как угодно.
В ГАРФ - семь миллионов дел. И если в каждом, в среднем, по сто листов - это уже астрономические цифры. А если листы ещё исписаны с двух сторон - тем более. Так что пока мы создали путеводитель, в котором описаны фонды. Следующий уровень описания - дела, которые эти фонды составляют. Сейчас у нас заголовки всех дел введены в эту систему. Дальше - сканирование. Человек уже сегодня может спокойно, сидя где-нибудь в Ханты-Мансийске, посмотрев заголовок дела и поняв, что это дело ему нужно, прислать заказ по электронной почте. Мы сканируем, отправляем ему. Но это услуга платная, по госрасценкам (на мой взгляд, они, может быть, иногда излишне высоки, но что делать). Кстати, мы от этого ничего не получаем. Архив сегодня - казённое учреждение, никакие внебюджетные средства нам не достаются. Всё, что человек платит за изготовление копий, уходит в казну.
Кроме того, архивисты всего мира раз в 4 года собираются на конгрессы. Ежегодно проходит так называемый «круглый стол» архивов. Существует Международный совет архивов. Мы постоянно общаемся с коллегами. И если вы, приезжая куда-то, не можете сделать электронную презентацию - вас просто не примут всерьёз, это непрофессионально.
И.Х.: Архив - это только склад документов (пусть очень специфический) или всё-таки тут что-то ещё происходит?
С.М.: Хороший вопрос. Действительно, существует проблема: должен ли архивист быть профессионалом в той области знания, документы которой хранятся в его архиве? Скажем, вы храните документы XIX века, - должны ли вы ориентироваться в этом, давать информацию? Или достаточно быть просто складским рабочим - снял, отдал и даже не заглянул в это дело?
Я глубоко убеждён: хранители должны знать, что они хранят. В российских архивах всегда работали выдающиеся историки: Евгений Викторович Тарле, академик, Сергей Фёдорович Платонов, тоже академик, многие другие.
Вот, например, есть такой спорный вопрос: пришёл человек, просит у вас копию документа, говорит, что он хочет её опубликовать. А вы хотите сами её опубликовать. Дадите вы исследователю эту копию или придержите её? На мой взгляд, никаких проблем, пожалуйста: пусть попробует сделать публикацию лучше, чем мы. Это нормальная, здоровая конкуренция.
А вообще в архивах традиционно, в том числе и в советские времена, существовали публикаторские отделы. Архивы публикуют документы - с комментариями, со вступительными статьями, где объясняется, почему издаётся эта, а не иная подборка документов; комментируются факты, которые должны быть понятны человеку, который берёт эту подборку в руки. Это большая, сложная работа. Мы её тоже делаем.
О.Б.: Что, например, было вами за двадцать три года существования архива опубликовано?
С.М.: Могу с гордостью сказать: мы сделали много фундаментальных публикаций. Издали семитомную историю сталинского ГУЛАГА. Завершаем издание материалов советской военной администрации в Германии. Возобновили многострадальную серию восстания декабристов и уже близки к её завершению. Вместе с украинскими коллегами мы только что выпустили огромный том «Украина и гетман Скоропадский» - это важный момент в истории Украины, 1918 год. Вместе с польскими коллегами готовим публикацию «Советское правительство. Эмигрантское правительство польское и армия Крайова», провели для неё рассекречивание в ФСБ, в МИД, в Министерстве обороны. Это период с 1943 по 1945 год. Будет три, а может, и четыре больших тома, чтобы раскрыть эту тему полностью.
И.Х. Как бы вы в понятной форме объяснили, зачем сейчас в принципе нужны архивы?
С.М.: Архивы - хранилища национальной памяти. Невозможно быть гражданином своей страны, не помня её истории. В советские времена нас национальной памяти лишили. Люди скрывали своё происхождение, меняли фамилии… Вот я, например, узнал от своей бабушки, что один из её братьев ушёл в Белую армию, только когда она умирала. Такое скрывалось абсолютно. Сегодня миллионы людей заняты восстановлением своих родословных. Любому понятно, что без архива их не восстановить. То же самое касается родословной государства. Тут - исторические корни, свидетельства того, каким образом мы стали теми, кто мы есть сейчас. Это крайне важно для самоидентификации, для понимания: кто мы? Куда мы? Зачем мы?