Велк съЁживается
Иногда, примерно раз в году, Велк устраивает весёлый праздник ПирУма. Он переодевается в какое-нибудь чудновище и ходит вечером по деревне, заглядывая в окна домов и удивляя их обитателей, дрожжащих в углу у печки. После такого обхода у Велка бывает чудесное настроение - весёлое, подёрнутое лёгкой меланхолинкой. Он острее ощущает свою непохожесть на других, не знающих этого праздника. Праздник же называется Пир-Ум из-за того, что обход даёт Велку пищу для размышлений, и даже для много-раз-мышлений. А иногда Велк пользуется этим действом, чтоб выпустить накопившийся в уме пар. Дым идёт тогда из его ушей, пока он шествует по деревне, а праздник получает также название ПарУма.
Наряд Велка на каждом таком празднике зависит от того, что в нём накопилось за прошедшее время. В этот раз он был недоволен миром и поэтому обернулся ежом. Ежищем-страшищем с косматыми нечёсаными иглами. Всласть нагулявшись, наворчавшись, наворочавшись и насопевшись, он вернулся домой заподночь и сразу лёг спать, не поддумав даже и минуты. Всю ночь ему снилась темнота, но не кромешная.
Утро, как иногда, пришло к нему раньше, чем ко всей деревне. Ещё сипели первые утранние птицы, а Велк уже топорщил одеяло, по обыкновению тёр головой жёсткую подушку и сладко, в голос, зевал. Только сегодня всё было как-то непривычно. Подушка вдруг охнула и пухнула вбок облачком перьев. Одеяло не топорщилось, а торчало. Зёв почему-то задействовал не верхнюю челюсть, как положено, а щёки. Тут Велк углядел своё тело и обмелел: он был не он. Вместо привычного "лапы-туловище-лапы", он увидал какой-то бесформенный пуфяк, сдобренный слипками шерсти, подозрительно напоминающими иголки. Да это и были иголки.
"Боже же", подумал Велк, "что же же приклячилось со мной же?" - он всегда жепелявил, когда волновался. Но особо проверять было нечего. Всё и так ясно - он съЁжился. (Так случается иногда с одинокими животными - они переодеваются и забывают, как выглядели раньше, и некому взглянуть на них со стороны и напомнить им.) Велк обхватил лапками голову, больно уколов ладошки, и, смешно семеня, вразвалочку подбежал к зеркалу. Из зеркала на него выглядела добродушная мордочка умненького ёжика. "Вот напасть", пропыхтело отражение умильным ротиком. Велк с досады хотел плюнуть в зеркало, но раздумал - предмет не виноват. Никто кроме него не виноват. Надо было вспомнить себя перед сном, увлёкся, заигрался. Но что же же теперь же делать же?
Велк осмотрелся - в избе вроде ничего не изменилось. Значит объЕжение зашло не так уж далеко. "Только зеркало всё подсовывавает милюпусенькую физиономию... А-а-а... Бухты-барахты!", - в сердцах вскрикнул Велк, но из сердец вынеслось только миловидное пыхтение. Именно эта миловидность и угнетала Велка больше всего. Он даже взметнулся было намылить себе рожу, чтоб перемениться на мыловидность, но понял что сейчас не время полумерзостей. Надо было или спастись или спасовать.
По закону жанра, Велк просто забыл, как он выглядел раньше. Для того же чтоб разъЁжиться, надо было, чтоб кто-то вспомнил Велка и этим вернул ему облик. И случилось так, что именно в тот день Джамы и Чуулка (да, они подружились, невзирая на нематериальную природу последнего и строгий, последовательный материализм первого: жизнь - свинья-копилка парадоксов) разучивали вместе стишки древних русских академиков. Когда отчаявшийся (две чашки крепкого цейлонского не смогли помочь беде) Елк (его имя уже начало трансформироваться из "Велк" в "Ёж") выпал (дверь отказалась держаться при виде ежа, то есть хранила верность хозяину) из избушки (тоже начавшей попахивать норяными запахами)... - привет, Вы почти добрались до середины предложения, поздравляю! - ... так вот, выпав наружу (В)Елк(ж) вдруг услыхал звонкий сдвоенный голос, декламирующий: "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и ..." -
"... Лая-я-я-я-й", подхвавыл Велк, теперь уже снова Велк, ибо при этих словах его прежний облик встал перед его мысленным взором, как лист перед мачтой-спичкой в игрушечном кораблике, сделанном из коробка. И Велк снова стал собой, даже быстрее, чем была дочитана предыдущая фраза. А вечером они устроили утренник памяти допушкинской поэзии.
Такие дела. А ёж ещё попробует вернуться в следующей серии.
Н.Б. Для любопытников: Кто такой Велк? А это...
Наряд Велка на каждом таком празднике зависит от того, что в нём накопилось за прошедшее время. В этот раз он был недоволен миром и поэтому обернулся ежом. Ежищем-страшищем с косматыми нечёсаными иглами. Всласть нагулявшись, наворчавшись, наворочавшись и насопевшись, он вернулся домой заподночь и сразу лёг спать, не поддумав даже и минуты. Всю ночь ему снилась темнота, но не кромешная.
Утро, как иногда, пришло к нему раньше, чем ко всей деревне. Ещё сипели первые утранние птицы, а Велк уже топорщил одеяло, по обыкновению тёр головой жёсткую подушку и сладко, в голос, зевал. Только сегодня всё было как-то непривычно. Подушка вдруг охнула и пухнула вбок облачком перьев. Одеяло не топорщилось, а торчало. Зёв почему-то задействовал не верхнюю челюсть, как положено, а щёки. Тут Велк углядел своё тело и обмелел: он был не он. Вместо привычного "лапы-туловище-лапы", он увидал какой-то бесформенный пуфяк, сдобренный слипками шерсти, подозрительно напоминающими иголки. Да это и были иголки.
"Боже же", подумал Велк, "что же же приклячилось со мной же?" - он всегда жепелявил, когда волновался. Но особо проверять было нечего. Всё и так ясно - он съЁжился. (Так случается иногда с одинокими животными - они переодеваются и забывают, как выглядели раньше, и некому взглянуть на них со стороны и напомнить им.) Велк обхватил лапками голову, больно уколов ладошки, и, смешно семеня, вразвалочку подбежал к зеркалу. Из зеркала на него выглядела добродушная мордочка умненького ёжика. "Вот напасть", пропыхтело отражение умильным ротиком. Велк с досады хотел плюнуть в зеркало, но раздумал - предмет не виноват. Никто кроме него не виноват. Надо было вспомнить себя перед сном, увлёкся, заигрался. Но что же же теперь же делать же?
Велк осмотрелся - в избе вроде ничего не изменилось. Значит объЕжение зашло не так уж далеко. "Только зеркало всё подсовывавает милюпусенькую физиономию... А-а-а... Бухты-барахты!", - в сердцах вскрикнул Велк, но из сердец вынеслось только миловидное пыхтение. Именно эта миловидность и угнетала Велка больше всего. Он даже взметнулся было намылить себе рожу, чтоб перемениться на мыловидность, но понял что сейчас не время полумерзостей. Надо было или спастись или спасовать.
По закону жанра, Велк просто забыл, как он выглядел раньше. Для того же чтоб разъЁжиться, надо было, чтоб кто-то вспомнил Велка и этим вернул ему облик. И случилось так, что именно в тот день Джамы и Чуулка (да, они подружились, невзирая на нематериальную природу последнего и строгий, последовательный материализм первого: жизнь - свинья-копилка парадоксов) разучивали вместе стишки древних русских академиков. Когда отчаявшийся (две чашки крепкого цейлонского не смогли помочь беде) Елк (его имя уже начало трансформироваться из "Велк" в "Ёж") выпал (дверь отказалась держаться при виде ежа, то есть хранила верность хозяину) из избушки (тоже начавшей попахивать норяными запахами)... - привет, Вы почти добрались до середины предложения, поздравляю! - ... так вот, выпав наружу (В)Елк(ж) вдруг услыхал звонкий сдвоенный голос, декламирующий: "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и ..." -
"... Лая-я-я-я-й", подхвавыл Велк, теперь уже снова Велк, ибо при этих словах его прежний облик встал перед его мысленным взором, как лист перед мачтой-спичкой в игрушечном кораблике, сделанном из коробка. И Велк снова стал собой, даже быстрее, чем была дочитана предыдущая фраза. А вечером они устроили утренник памяти допушкинской поэзии.
Такие дела. А ёж ещё попробует вернуться в следующей серии.
Н.Б. Для любопытников: Кто такой Велк? А это...