Три поэта. Выпуск третий. Петровский-Петровых-Петрова
Заканчивается воскресенье, все нормальные люди уже готовятся отдыхать и знать ничего не желают о том, что я собираюсь рассказывать. А это значит, что пришло самое время для очередной лекции из цикла "Три поэта".
Сегодня у нас в гостях один из нахлебников Дмитрий Петровский, девушка, которую читала Ахматова - Мария Петровых, а также создатель одного-единственного хита Зоя Петрова.
Когда-то в стародавние времена, когда "Левый фронт искусств" (или ЛЕФ) ещё гнездился в головах Маяковского, а Хлебников, которого родители по ошибке назвали Велемиром, ещё не совсем умер, жил на свете паренёк, которого звали Дмитрием Петровским. В далёком 1916 году он познакомился с Хлебниковым, и настолько тот ему понравился, что Петровский больше ничего не писал без эдаких футуристических штучек.
Фотографии Петровского я не нашёл, потому посмотрите на котяток, они очень милые:
Особенно вот этот рыженький!
Вскоре после знакомства Хлебников умер. Пневмония, все дела. Чтобы не болтаться без дела, Петровский примкнул к ЛЕФу.
Вскоре после примыкания ЛЕФ распался. Ну что за невезуха? Петровский тем не менее продолжал писать, всё более совершенствуясь в области футуризма.
Вскоре после описанных событий футуризм вышел из моды. Кто бы мог подумать? Петровский погоревал-погоревал, и к 1955 году помер. Вот такие дела.
Чтобы примерно понять, почему произошли все эти печальные вещи, можно попытаться прочитать и проанализировать его стихотворения. Например, вот это:
[Бродяжье утро]
Бродяжье утро
Еще над городом бродяжье утро,
Зевают зябнущие парки: осень.
И памятник, бессонно бронзой перемучась,
Почти на голову свой плед набросил.
Он выгорел, он порыжел от изморози,
И челюстей свести не может долго,
Раскашлявшись в рассвет, - седой от сырости
Сжигавший рукописи сада Гоголь.
Мы вместе черные черновики читали:
Ломали целыми деревьями страницы,
Не признаваясь в том еще, что дале
Они черней чернил, ночей черницы.
...Как будто все... За что-ж еще страданье, -
Сидеть, косясь на Знаменку, на Реввоенсовет
И вздрагивать мишенью на подрамнике,
Пока в Арбат прогромыхнет стрелец.
Его знобит. Он кутается вороном
И вдруг, взмахнув, взлетит черно закаркав
И чудится проснувшемуся городу, -
Нет больше носа Гоголя над парком.
Он 20 лет сидел по дням, ночами-ж
Быть может в плащ укутавшись летал он,
Добившись сходства с вороном печали,
Туда в свою Диканьку и Полтаву.
Сегодня в ночь за черный почерк веток,
Выдерживающих сезонное изданье,
Горстями медно-золотых монеток,
Просыпан гонорар на пьедестале.
Доставлен уличным посыльным - ветром
(Листом оплачен мертвый день с листа-ли?)
Он в кулаке зажатом прячет за жилет -
Монету пущенную в ход садами.
Но рядом на скамье - (над городом еще бродяжье утро), -
Иззяб скелетом, а не бронзой, нищий
Грозит - ему-ль (редактору-ль) - кому-то,
На сон о золоте - (обман осенний) разозлившись.
Тяга Петровского к формализму так и не прошла. Его ругали за отсутствие простоты, за слабую художественность, за импрессионистичность. Как бы то ни было, супер-текстов у него не получилось. Зато он прожил 63 года - роскошь, доступная не всякому поэту.
В то же время (то есть, имеется в виду начало того же времени. Или даже точнее чуть меньше чем середина, но чуть больше, чем... Ай, неважно, просто запомните: 1908 год) в небольшом посёлке близ Ярославля в семье Петровых родилась девочка Маша. Вот она, в википедии, с ямочкой на подбородке.
Думаю, это всё причёска: она её старит.
У Маши было сразу два дяди-великомученика. Неплохо для её возраста, учитывая что у многих из нас до сих пор нет ни одного. Правда, в том далёком 1908 никто из них ещё ни о чём не догадывался.
Девочка Маша стихи начала писать с раннего детства. В четырнадцать - когда я, например, рифмовал любовь и кровь, она уже посещала собрания союза поэтов. К семнадцати она простилась со своими родителями и дядями-великомучениками и отправилась в Москву, где решила посещать Высшие государственные литературные курсы (как звучит!). Примерно в этом время Дмитрий Петровский посещал ЛЕФ, и потому они не пересеклись. Ну и слава богу.
Вскоре она окончила эти курсы, поступила в МГУ, завела дружбу со многими литераторами, в том числе Мандельштаом и Ахматовой. Да и Тарковский, с которым она вместе училась, ценил её лирику. И в-принципе было за что:
[Немого учат говорить]
Немого учат говорить
Немого учат говорить.
Он видит чьих-то губ движенье
И хочет слово повторить
В беззвучных муках униженья.
Ты замолчишь - он замычит,
Пугающие звуки грубы,
Но счастлив он, что не молчит,
Когда чужие сжаты губы.
А что ему в мычанье том!
То заревет, то смолкнет снова.
С нечеловеческим трудом
Он хочет выговорить слово.
Он мучится не день, не год,
За звук живой - костьми поляжет.
Он речь не скоро обретет,
Но он свое когда-то скажет.
(И пусть хоть кто-нибудь мне скажет, что это - не про поэтов!)
Ещё Мария Петровых была очень неплохой переводчицей. За переводы армянских стихов в 1970 ей присудили звание "Заслуженного деятеля культуры Армении", а в 1979 дали премию союза писателей Армении. Кстати, в тот же год она умерла. Грустно.
Третий автор родился позже всех, в тем не менее далёком 1921 году. Зое Петровой очень сильно повезло: хоть с её именем и фамилией очень сложно отыскать её фотографию в яндексе, однако стихотворение её без малого полсотни лет крутили по телевизору. В результате никто не знает, что такая Зоя Петрова, однако то, что она написала, наизусть помнит каждый житель этой и, возможно, нескольких других стран.
Песню "Спят усталые игрушки" Зоя написала в середине пятидесятых. Её друг - композитор Аркадий Островский тут же написал музыкально сопровождение, и через пару лет на всех телевизорах страны (а их тогда было не так много) появилась новая заставка к телепередаче "Спокойной ночи малыши".
Хрюша и Степашка представляют свой бессмертный хит.
Однако, что грустно, Зоя Петрова так и осталась автором одной песни. Больше ни одно её стихотворение не сумело даже на капельку приблизиться к "Спят усталые игрушки". Хотя у неё были и неплохие песни.
[Влюблённый месяц]
Влюблённый месяц
Ты такая красивая, как бывает лишь сон,
И в глаза твои синие даже месяц влюблён.
Отвернувшись с досадою от выси голубой,
Каждый вечер у сада он ждёт свиданья с тобой.
Только зря ожидание, нежный свет ни к чему,
Ты идёшь на свидание, но совсем не к нему.
Каждый день, неприметная, жду тебя в этот час,
И пленея от ревности месяц смотрит на нас.
И задумчиво смотрит он, исчезает в дали,
Чтобы к счастью дороги мы отыскать не могли
глупый месяц зря мечется, не грозит нам беда,
Ярче солнца и месяца светит счастье всегда.
Что, впрочем, не помешало ей прожить долгую и счастливую жизнь.
Сегодня у нас в гостях один из нахлебников Дмитрий Петровский, девушка, которую читала Ахматова - Мария Петровых, а также создатель одного-единственного хита Зоя Петрова.
Когда-то в стародавние времена, когда "Левый фронт искусств" (или ЛЕФ) ещё гнездился в головах Маяковского, а Хлебников, которого родители по ошибке назвали Велемиром, ещё не совсем умер, жил на свете паренёк, которого звали Дмитрием Петровским. В далёком 1916 году он познакомился с Хлебниковым, и настолько тот ему понравился, что Петровский больше ничего не писал без эдаких футуристических штучек.
Фотографии Петровского я не нашёл, потому посмотрите на котяток, они очень милые:
Особенно вот этот рыженький!
Вскоре после знакомства Хлебников умер. Пневмония, все дела. Чтобы не болтаться без дела, Петровский примкнул к ЛЕФу.
Вскоре после примыкания ЛЕФ распался. Ну что за невезуха? Петровский тем не менее продолжал писать, всё более совершенствуясь в области футуризма.
Вскоре после описанных событий футуризм вышел из моды. Кто бы мог подумать? Петровский погоревал-погоревал, и к 1955 году помер. Вот такие дела.
Чтобы примерно понять, почему произошли все эти печальные вещи, можно попытаться прочитать и проанализировать его стихотворения. Например, вот это:
[Бродяжье утро]
Бродяжье утро
Еще над городом бродяжье утро,
Зевают зябнущие парки: осень.
И памятник, бессонно бронзой перемучась,
Почти на голову свой плед набросил.
Он выгорел, он порыжел от изморози,
И челюстей свести не может долго,
Раскашлявшись в рассвет, - седой от сырости
Сжигавший рукописи сада Гоголь.
Мы вместе черные черновики читали:
Ломали целыми деревьями страницы,
Не признаваясь в том еще, что дале
Они черней чернил, ночей черницы.
...Как будто все... За что-ж еще страданье, -
Сидеть, косясь на Знаменку, на Реввоенсовет
И вздрагивать мишенью на подрамнике,
Пока в Арбат прогромыхнет стрелец.
Его знобит. Он кутается вороном
И вдруг, взмахнув, взлетит черно закаркав
И чудится проснувшемуся городу, -
Нет больше носа Гоголя над парком.
Он 20 лет сидел по дням, ночами-ж
Быть может в плащ укутавшись летал он,
Добившись сходства с вороном печали,
Туда в свою Диканьку и Полтаву.
Сегодня в ночь за черный почерк веток,
Выдерживающих сезонное изданье,
Горстями медно-золотых монеток,
Просыпан гонорар на пьедестале.
Доставлен уличным посыльным - ветром
(Листом оплачен мертвый день с листа-ли?)
Он в кулаке зажатом прячет за жилет -
Монету пущенную в ход садами.
Но рядом на скамье - (над городом еще бродяжье утро), -
Иззяб скелетом, а не бронзой, нищий
Грозит - ему-ль (редактору-ль) - кому-то,
На сон о золоте - (обман осенний) разозлившись.
Тяга Петровского к формализму так и не прошла. Его ругали за отсутствие простоты, за слабую художественность, за импрессионистичность. Как бы то ни было, супер-текстов у него не получилось. Зато он прожил 63 года - роскошь, доступная не всякому поэту.
В то же время (то есть, имеется в виду начало того же времени. Или даже точнее чуть меньше чем середина, но чуть больше, чем... Ай, неважно, просто запомните: 1908 год) в небольшом посёлке близ Ярославля в семье Петровых родилась девочка Маша. Вот она, в википедии, с ямочкой на подбородке.
Думаю, это всё причёска: она её старит.
У Маши было сразу два дяди-великомученика. Неплохо для её возраста, учитывая что у многих из нас до сих пор нет ни одного. Правда, в том далёком 1908 никто из них ещё ни о чём не догадывался.
Девочка Маша стихи начала писать с раннего детства. В четырнадцать - когда я, например, рифмовал любовь и кровь, она уже посещала собрания союза поэтов. К семнадцати она простилась со своими родителями и дядями-великомучениками и отправилась в Москву, где решила посещать Высшие государственные литературные курсы (как звучит!). Примерно в этом время Дмитрий Петровский посещал ЛЕФ, и потому они не пересеклись. Ну и слава богу.
Вскоре она окончила эти курсы, поступила в МГУ, завела дружбу со многими литераторами, в том числе Мандельштаом и Ахматовой. Да и Тарковский, с которым она вместе училась, ценил её лирику. И в-принципе было за что:
[Немого учат говорить]
Немого учат говорить
Немого учат говорить.
Он видит чьих-то губ движенье
И хочет слово повторить
В беззвучных муках униженья.
Ты замолчишь - он замычит,
Пугающие звуки грубы,
Но счастлив он, что не молчит,
Когда чужие сжаты губы.
А что ему в мычанье том!
То заревет, то смолкнет снова.
С нечеловеческим трудом
Он хочет выговорить слово.
Он мучится не день, не год,
За звук живой - костьми поляжет.
Он речь не скоро обретет,
Но он свое когда-то скажет.
(И пусть хоть кто-нибудь мне скажет, что это - не про поэтов!)
Ещё Мария Петровых была очень неплохой переводчицей. За переводы армянских стихов в 1970 ей присудили звание "Заслуженного деятеля культуры Армении", а в 1979 дали премию союза писателей Армении. Кстати, в тот же год она умерла. Грустно.
Третий автор родился позже всех, в тем не менее далёком 1921 году. Зое Петровой очень сильно повезло: хоть с её именем и фамилией очень сложно отыскать её фотографию в яндексе, однако стихотворение её без малого полсотни лет крутили по телевизору. В результате никто не знает, что такая Зоя Петрова, однако то, что она написала, наизусть помнит каждый житель этой и, возможно, нескольких других стран.
Песню "Спят усталые игрушки" Зоя написала в середине пятидесятых. Её друг - композитор Аркадий Островский тут же написал музыкально сопровождение, и через пару лет на всех телевизорах страны (а их тогда было не так много) появилась новая заставка к телепередаче "Спокойной ночи малыши".
Хрюша и Степашка представляют свой бессмертный хит.
Однако, что грустно, Зоя Петрова так и осталась автором одной песни. Больше ни одно её стихотворение не сумело даже на капельку приблизиться к "Спят усталые игрушки". Хотя у неё были и неплохие песни.
[Влюблённый месяц]
Влюблённый месяц
Ты такая красивая, как бывает лишь сон,
И в глаза твои синие даже месяц влюблён.
Отвернувшись с досадою от выси голубой,
Каждый вечер у сада он ждёт свиданья с тобой.
Только зря ожидание, нежный свет ни к чему,
Ты идёшь на свидание, но совсем не к нему.
Каждый день, неприметная, жду тебя в этот час,
И пленея от ревности месяц смотрит на нас.
И задумчиво смотрит он, исчезает в дали,
Чтобы к счастью дороги мы отыскать не могли
глупый месяц зря мечется, не грозит нам беда,
Ярче солнца и месяца светит счастье всегда.
Что, впрочем, не помешало ей прожить долгую и счастливую жизнь.