Неееааа, мне не больно!
Снился мне маленький страшный мальчик с изуродованным ртом, полным гнилых зубов, который мучил белую собаку.
У собаки был вид покорной обреченности, смешанной с животным ужасом неотвратимой смерти. Собака уже не сопротивлялась, она просто ждала, когда же это кончится. Увидев, как мальчик тащит собаку за угол какого развалившегося дома убивать, я выскочила из машины и неожиданно для себя взмолилась: "Мальчик, мальчик, постой, отдай мне собаку!".
Мальчик послушно остановился, радостно ощерил жуткий рот и без проблем отдал в руки мне ту жуткую веревку, на которой он тащил собаку убивать. Я схватила собаку на руки, они была небольшая, белая, теплая, не верящая в то, что ее спасли и все страшное для нее кончилось. Она прижалась ко мне всей своей тушкой и даже не дрожала, а просто прилипла ко мне, как бы став частью меня.
Что я буду делать с ней дальше я не знала, но точно знала, что ее надо спасти. И спасла.
- Мальчик, мальчик, постой, а где её щенки? - у собаки были отвисшие титьки, и я точно знала, что у нее есть щенки.
- Там, - осклабившись в очередной раз, мальчик махнул рукой за угол дома, - я их камнем всех поубивал...
Я подступила к нему вплотную и крепко сжала рукой его горло. Он захрипел и стал хватать ртом, уродским, мерзким, больным воздух.
- Не хочешь сдыхать, гаденыш, - разглядывая его диковинно уродский рот, прошипела я, ударенная в голову волной гнева, - они тоже не хотят, им больно, так же как тебе, тебе больно?
Тут я разжала руку. А мальчик судорожно вдохнув полную грудь воздуха, радостно заржал и протяжно протянул: "Неееааа, мне не больно!".
У собаки был вид покорной обреченности, смешанной с животным ужасом неотвратимой смерти. Собака уже не сопротивлялась, она просто ждала, когда же это кончится. Увидев, как мальчик тащит собаку за угол какого развалившегося дома убивать, я выскочила из машины и неожиданно для себя взмолилась: "Мальчик, мальчик, постой, отдай мне собаку!".
Мальчик послушно остановился, радостно ощерил жуткий рот и без проблем отдал в руки мне ту жуткую веревку, на которой он тащил собаку убивать. Я схватила собаку на руки, они была небольшая, белая, теплая, не верящая в то, что ее спасли и все страшное для нее кончилось. Она прижалась ко мне всей своей тушкой и даже не дрожала, а просто прилипла ко мне, как бы став частью меня.
Что я буду делать с ней дальше я не знала, но точно знала, что ее надо спасти. И спасла.
- Мальчик, мальчик, постой, а где её щенки? - у собаки были отвисшие титьки, и я точно знала, что у нее есть щенки.
- Там, - осклабившись в очередной раз, мальчик махнул рукой за угол дома, - я их камнем всех поубивал...
Я подступила к нему вплотную и крепко сжала рукой его горло. Он захрипел и стал хватать ртом, уродским, мерзким, больным воздух.
- Не хочешь сдыхать, гаденыш, - разглядывая его диковинно уродский рот, прошипела я, ударенная в голову волной гнева, - они тоже не хотят, им больно, так же как тебе, тебе больно?
Тут я разжала руку. А мальчик судорожно вдохнув полную грудь воздуха, радостно заржал и протяжно протянул: "Неееааа, мне не больно!".