Венеция - это такая зараза - её всегда мало...(с)
или
перечитывая Бродского
За двумя или тремя исключениями из-за моих или чьих-то ещё сердечных приступов и подобных происшествий, каждое Рождество или накануне я сходил с поезда / самолёта / парохода / автобуса и тащил чемоданы, набитые книгами и пишущими машинками, к порогу того или иного отеля, той или иной квартиры...
хоть я и северянин, моё представление о рае не определяется ни климатом, ни температурой... это представление чисто зрительное, и существующее только в приближениях. Лучшее из которых - этот город.
...прежде чем включилась сетчатка, меня охватило чувство абсолютного счастья: в ноздри ударил его всегдашний - для меня - синоним: запах мёрзнущих водорослей...
...Привязанность к этому запаху следовало, вне всяких сомнений, приписать детству на берегах Балтики …
…и я почувствовал, что шагнул в собственный портрет, выполненный из холодного воздуха...
...Глаз в этом городе обретает самостоятельность, присущую слезе. С единственной разницей, что он не отделяется от тела, а полностью его себе подчиняет. Немного времени - три-четыре дня,- и тело уже считает себя только транспортным средством глаза, некоей субмариной для его то распахнутого, то сощуренного перископа...
...Венецийских церквей, как сервизов чайных, слышен звон в коробке из-под случайных
жизней...
...Зимний свет в этом городе! У него есть исключительное свойство увеличивать разрешающую способность глаза до микроскопической точности - зрачок... доводит будущие воспоминания до резкости снимка из "Нешнл Джиографик"...
...По утрам этот свет припадает грудью к оконному стеклу и, разжав твой глаз точно раковину, бежит дальше... "Изобрази",- кричит он...не полагаясь на способность твоей сетчатки вместить то, что он предлагает, тем более - на способность твоего мозга это впитать... ты подчиняешься приказу и хватаешь камеру, дополняющую что зрачок, что клетки мозга...
...Зимой в этом городе, особенно по воскресеньям, просыпаешься под звон бесчисленных колоколов, точно за кисеей позвякивает на серебряном подносе гигантский чайный сервиз в жемчужном небе. Распахиваешь окно, и комнату вмиг затопляет та уличная, наполненная колокольным гулом дымка, которая частью сырой кислород, частью кофе и молитвы. Неважно, какие таблетки и сколько надо проглотить в это утро,- ты понимаешь, что не всё кончено...
...Источник этого оптимизма - дымка; её молитвенная часть, особенно если время завтрака. В такие дни город действительно приобретает фарфоровый вид, оцинкованные купола и без того сродни чайникам или опрокинутым чашкам, а наклонные профили колоколен звенят, как забытые ложки, и тают в небе...
I
Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще
XI
не оставляет - как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю -
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю"
Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.
Шпили, колонны, резьба, лепнина арок, мостов и дворцов; взгляни наверх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне, несокрушимой,
как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.
...Человеческий глаз воспринимает изображения со скоростью 24 кадра в секунду. Картинки запечатляются на сетчатке, остаются в памяти и даже иногда увековечиваются на бумаге. Но преимущественно они просто отражаются от витрин, окон домов, глади воды, пусть даже и подёрнутой рябью от сирокко. Яркие изображения содержат больше света и тепла, потому они и отражаются дольше. Конечно, память как палимпсест имеет свойство по-своему ранжировать впечатления и затирать почти до неузнаваемости старые записи. Мелкие, а потом существенные детали забываются, трактуются иначе и возможна даже смена знака. Но всё-таки можно уловить старое, много-много раз отражённую картинку и придать ей новый импульс. Потому что и единственный прибор, способный уловить картинки прошлого - это воображение.
Там, за нигде, за его пределом
- чёрным, бесцветным, возможно, белым -
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.
...Она во многом похожа на мой родной город, Петербург. Но главное - Венеция сама по себе так хороша,что там можно жить, не испытывая потребности влюбляться. Она так прекрасна, что понимаешь: ты не в состоянии отыскать в своей жизни - и тем более не в состоянии сам создать - ничего, что сравнилось бы с этой красотой. Венеция недосягаема. Если существует перевоплощение, я хотел бы свою следующую жизнь прожить в Венеции - быть там котом, чем угодно, даже крысой, но обязательно в Венеции. Году в семидесятом у меня была настоящая idee fixe - я мечтал попасть в Венецию. Воображал, как я туда переселюсь, сниму целый этаж в старом палаццо на берегу канала, буду там сидеть и писать, а окурки бросать прямо в воду и слушать, как они шипят...А когда бы деньги у меня кончились, я пошёл бы в лавку, купил бы на оставшиеся гроши самой дешёвой еды - попировать напоследок, а потом бы вышиб себе мозги (прикладывает палец к виску и показывает)...
перечитывая Бродского
За двумя или тремя исключениями из-за моих или чьих-то ещё сердечных приступов и подобных происшествий, каждое Рождество или накануне я сходил с поезда / самолёта / парохода / автобуса и тащил чемоданы, набитые книгами и пишущими машинками, к порогу того или иного отеля, той или иной квартиры...
хоть я и северянин, моё представление о рае не определяется ни климатом, ни температурой... это представление чисто зрительное, и существующее только в приближениях. Лучшее из которых - этот город.
...прежде чем включилась сетчатка, меня охватило чувство абсолютного счастья: в ноздри ударил его всегдашний - для меня - синоним: запах мёрзнущих водорослей...
...Привязанность к этому запаху следовало, вне всяких сомнений, приписать детству на берегах Балтики …
…и я почувствовал, что шагнул в собственный портрет, выполненный из холодного воздуха...
...Глаз в этом городе обретает самостоятельность, присущую слезе. С единственной разницей, что он не отделяется от тела, а полностью его себе подчиняет. Немного времени - три-четыре дня,- и тело уже считает себя только транспортным средством глаза, некоей субмариной для его то распахнутого, то сощуренного перископа...
...Венецийских церквей, как сервизов чайных, слышен звон в коробке из-под случайных
жизней...
...Зимний свет в этом городе! У него есть исключительное свойство увеличивать разрешающую способность глаза до микроскопической точности - зрачок... доводит будущие воспоминания до резкости снимка из "Нешнл Джиографик"...
...По утрам этот свет припадает грудью к оконному стеклу и, разжав твой глаз точно раковину, бежит дальше... "Изобрази",- кричит он...не полагаясь на способность твоей сетчатки вместить то, что он предлагает, тем более - на способность твоего мозга это впитать... ты подчиняешься приказу и хватаешь камеру, дополняющую что зрачок, что клетки мозга...
...Зимой в этом городе, особенно по воскресеньям, просыпаешься под звон бесчисленных колоколов, точно за кисеей позвякивает на серебряном подносе гигантский чайный сервиз в жемчужном небе. Распахиваешь окно, и комнату вмиг затопляет та уличная, наполненная колокольным гулом дымка, которая частью сырой кислород, частью кофе и молитвы. Неважно, какие таблетки и сколько надо проглотить в это утро,- ты понимаешь, что не всё кончено...
...Источник этого оптимизма - дымка; её молитвенная часть, особенно если время завтрака. В такие дни город действительно приобретает фарфоровый вид, оцинкованные купола и без того сродни чайникам или опрокинутым чашкам, а наклонные профили колоколен звенят, как забытые ложки, и тают в небе...
I
Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще
XI
не оставляет - как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю -
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю"
Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.
Шпили, колонны, резьба, лепнина арок, мостов и дворцов; взгляни наверх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне, несокрушимой,
как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.
...Человеческий глаз воспринимает изображения со скоростью 24 кадра в секунду. Картинки запечатляются на сетчатке, остаются в памяти и даже иногда увековечиваются на бумаге. Но преимущественно они просто отражаются от витрин, окон домов, глади воды, пусть даже и подёрнутой рябью от сирокко. Яркие изображения содержат больше света и тепла, потому они и отражаются дольше. Конечно, память как палимпсест имеет свойство по-своему ранжировать впечатления и затирать почти до неузнаваемости старые записи. Мелкие, а потом существенные детали забываются, трактуются иначе и возможна даже смена знака. Но всё-таки можно уловить старое, много-много раз отражённую картинку и придать ей новый импульс. Потому что и единственный прибор, способный уловить картинки прошлого - это воображение.
Там, за нигде, за его пределом
- чёрным, бесцветным, возможно, белым -
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.
...Она во многом похожа на мой родной город, Петербург. Но главное - Венеция сама по себе так хороша,что там можно жить, не испытывая потребности влюбляться. Она так прекрасна, что понимаешь: ты не в состоянии отыскать в своей жизни - и тем более не в состоянии сам создать - ничего, что сравнилось бы с этой красотой. Венеция недосягаема. Если существует перевоплощение, я хотел бы свою следующую жизнь прожить в Венеции - быть там котом, чем угодно, даже крысой, но обязательно в Венеции. Году в семидесятом у меня была настоящая idee fixe - я мечтал попасть в Венецию. Воображал, как я туда переселюсь, сниму целый этаж в старом палаццо на берегу канала, буду там сидеть и писать, а окурки бросать прямо в воду и слушать, как они шипят...А когда бы деньги у меня кончились, я пошёл бы в лавку, купил бы на оставшиеся гроши самой дешёвой еды - попировать напоследок, а потом бы вышиб себе мозги (прикладывает палец к виску и показывает)...