Пару слов о верности слову
Все помнят шум и возмущение, поднявшиеся при открытии в Ленинграде доски финскому фельдмаршалу шведского происхождения Карлу Густаву Эмилю Маннергейму. Отреагировав на народный гнев, министр культуры (действующий) Мединский, открывавший доску вместе главой администрации президента РФ (бывшим) Сергеем Ивановым, пообещал написать большую статью и рассказать о Маннергейме подробнее. И слово выполнил.
26 октября 2016 года в "Российской газете" вышла статья Мединского "Линии Маннергейма". Разбирать её целиком не имею времени, хотя "вся правда о Маннергейме", которую донёс до нас доктор исторических наук В.Р.Мединский, местами разбора очень просит.
Меня лично впечатлила тут одна параллель между автором и героем его статьи.
Предваряет текст сконцентрированная в одной фразе мысль, которую Мединский, вероятно, считает смысловым стержнем: "Что нужно знать о генерале, который никогда не изменял долгу и присяге".
Цитата (из статьи):
"Генерал-лейтенант русской армии Густав Карлович Маннергейм служил с 1887 по 1918 г. Эта фраза дословно воспроизводит текст на памятной доске, которую Российское военно-историческое общество установило по месту его службы.
А уже потом он стал главнокомандующим финской армией, а потом - президентом Финляндии.
Кавалергарда век недолог. Но барону Маннергейму удалось прожить две полноценные жизни. Одну - в Российской империи, честно отслужив ей 30 лет. И вторую - в Финляндии.
Это были две разные жизни - никто не строит иллюзий. Связывало их одно - личное кредо барона: "На войне единичный человек сражается не за какую-то систему правления, а за страну. Я считаю, что нет большой разницы, делает он это добровольно или по приказу: он делает ни что иное, как исполняет свой долг офицера".
Долгу и присяге он не изменял никогда. Присягнул в молодости Императору - до конца жизни на его рабочем столе стояло фото Николая II с автографом. На войне в нагрудном кармане постоянно носил серебряную медаль, выпущенную по случаю коронации Николая Романова. Считал ее талисманом, который бережет в бою от пули. Потом присягнул Финляндии."
Тут вот какая интересная деталь - присяга даётся на всю жизнь. Это ведь клятва верности. Единственный вариант от неё "избавиться" не предав - это если тот, кому присягу давали, лично от неё освобождает по собственной воле и без принуждения. От присяги на верность стране вообще освободиться нельзя. Потому единственным вариантом "прожить две полноценные жизни" для Маннергейма была служба Советской Республике, являющейся правопреемницей Российской Империи. По сути - служба России до конца. Или можно было героически и трагически завершить жизнь, сражаясь за восстановление Российской Империи. Но уж никак не присягнуть другой стране.
Поскольку уверен, что найдутся желающие со мной поспорить и заявить, что "всё сложно", хочу привести ещё один пример. В качестве источника намеренно использую православный сайт, чтобы нельзя было заподозрить "коммунистическую пропаганду" в изложенном ниже:
"Телеграфные известия из Петрограда об отречении императора, смутные и неопределенные, вселявшие тревогу за будущее России, не могли не насторожить убежденного монархиста графа Келлера, ни минуты не скрывавшего своего неприятия начинавшихся перемен. По воспоминаниям А.Г. Шкуро, командир 3-го конного корпуса собрал представителей от каждой сотни и эскадрона вверенных ему частей:
« - Я получил депешу, - сказал граф Келлер, - об отречении Государя и о каком-то Временном правительстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы государь император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал царю (цитирую по памяти): «3-й конный корпус не верит, что ты, государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, царь, придем и защитим Тебя»"
Ну и главное:
"Независимая позиция графа Келлера вызывала у них (других старших офицеров, прим. моё) опасения, что присяга (Временному правительству, прим. моё) будет сорвана; и в штаб 3-го конного корпуса, расположенный в городке Оргееве, выехал из Кишинева начальник 12-ой кавалерийской дивизии генерал-лейтенант барон Маннергейм, уполномоченный своими товарищами если и не уговорить старого генерала присягнуть самому, то, по крайней мере убедить его не удерживать от этого подчиненные и преданные ему войска.
Воспоминания генерал-майора Н.В. Шинкаренко, сопровождавшего Маннергейма, сохранили для нас атмосферу этого вечера и «носившуюся в воздухе, застилавшую Оргеев и этот маленький домик штаба корпуса, грусть». «Тихо говорящие и бесшумно двигающиеся люди. Впечатление такое, точно в доме кто-то тяжело болен».
Генералы переговорили наедине.
Позиция графа Келлера осталась непоколебимой, и напрасно генерал Маннергейм уговаривал его «пожертвовать личными политическими убеждениями для блага армии». Убеждения были вовсе не политическими - отнюдь не из пристрастия к какому-либо строю или форме правления, а руководствуясь нравственными побуждениями, оставался старый воин верным своему Государю, и ответ его заслуживает того, чтобы навеки остаться в истории:
- Я христианин. И думаю, что грешно менять присягу..."
Я далёк от монархических убеждений и от идеализации генерала Келлера. Вот только по-моему именно слова "грешно менять присягу" есть слова генерала, который "никогда не изменял долгу и присяге", как бы я к его личности не относился.
Приезд "верного присяге до конца" Маннергейма к такому человеку с целью его убедить от присяги отречься - интересно, почему Мединский не упомянул такой занимательный факт в своей статье?
А по-моему, это всё что нужно знать о верности слову "генерала, который никогда не изменял долгу и присяге".
Но есть в этой же статье ещё одна интересная "верность слову". Тут нам пригодится вот эта цитата:
"А во-вторых, коли говорить о страданиях…
1 августа 1941 года финны вышли на старую советско-финскую границу около Ленинграда, тем самым замкнув полукольцо блокады города с севера. Блокада Ленинграда и голодная смерть почти миллиона жителей города стала возможна потому, что финны замкнули свою половинку кольца.
Это не было случайностью. Маннергейм не скрывал, что от отношений с немцами зависело существование Финляндии как независимого государства[68], дружил с Третьим Рейхом не за страх, а за совесть[69].
Американский историк К. Лундин пишет, что в 1940-41 годах «для политических и военных лидеров Финляндии было самым сложным делом прикрыть свое приготовление к войне-реваншу и, как мы убедимся, к завоевательной войне»[70].
430 тысяч финнов вынуждены были переселяться. Мое искреннее сострадание. А в блокадном Ленинграде умерло с голоду около миллиона наших соотечественников. В том числе потому, что Финляндия активно помогала нацистам.
И не будем больше о белой и пушистой Финляндии. Хорошо?"
Источник цитаты вот эта книга: Мединский В. Р. Война. Мифы СССР. 1939-1945. - М.: ОЛМА Медиа Групп, 2011. - 656 с. - ISBN 978-5-373-03986-4, страницы 112-113. Желающие могут даже найти её в сети.
А теперь смотрим в статью:
"Итак, Маннергейм по факту:
- отказался участвовать в штурме Ленинграда, дойдя до старой, 1940 г., границы (в отдельных местах перейдя ее на глубину до 20 км) на реке Сестре осенью 1941 года, когда судьба города висела на волоске;
- отказался пропустить немцев для удара по городу с севера;
- не обстреливал Ленинград с Карельского перешейка. Д. Гранин: "Финны со своей стороны обстрел города не производили, и, несмотря на требование Гитлера, Маннергейм запретил обстреливать Ленинград из орудий". Отсюда и знаменитые таблички на улицах Ленинграда времен блокады "При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна". То есть снаряд мог прилететь только от немецких позиций;
- дважды, осенью 1941 года и осенью 1942 года, отказывался от синхронного с немцами наступления на юг от Свири, чтобы замкнуть сухопутное кольцо блокады; фактически вялые действия финнов позволили держать "Дорогу жизни" по Ладожскому озеру;"
Я даже не буду заострять внимание на том, что историками, реально знакомыми с фактами насчёт блокады, опровергаются все доводы из цитаты выше. Это интересно, но я про другое.
Какой из двух текстов написан Владимиром Ростиславовичем Мединским? Неужели оба?
Так может существует два Мединских и каждый из них держит своё независимое от другого слово?
Интересно, как сделать чтобы остался только один, который писал книгу о мифах про Великую Отечественную? А то, похоже, второй его запер, подпёр дверь памятной табличкой Маннергейму и больше не выпускает.