Чешежопица
Зона травмирует человека до основания. Мучительно наблюдать за
истощенными людьми, впавшими в жор. Это такое разрушение психики, когда
хочется есть, есть, есть - без конца и без начала. Всегда. Жор от слова
жрать. Жорный чучек ест все подряд - плесневелый хлеб соседа, так свой сразу
съедает, протухший маргарин, промасленную бумагу, все, что является съестным
или когда было им. Блатные бросают ему свиную шкурку от сала, которой они
драили сапоги, она черная, грязная, пыльная. Жорный ее съест. Мужики и
блатные еще в состоянии сдержать себя, не впадать в жор. Молодые крепятся.
Старики, инвалиды, алкоголики - все в жоре. Черти копаются в мусорных
свалках, ищут рыбьи головки от хамсы и кильки, разваренные кости, очистки,
выброшенные жабры океанических рыб. Из них варят суп, пьют это вонючее
грязное месиво. Им, вроде, и ничего не делается. На то они и черти. Чертей
сразу видно - они обмусоленные, одежда в подтеках, облитая помойным супом.
От них на расстоянии несет падалью. В их чайниках всегда тысячу раз
прокипяченый чайный заварной мусор. Чай такой коричнево-черный, употребление
его приводит к отеку ног, они становятся грузными, слоновыми, рыхлыми.
Меняется походка, черти не ходят, а передвигаются, раны на их теле не
зарубцовываются, они всегда гнойные, открытые. Летом на этих ранах всегда,
когда черти спят, сидят мухи. Черти их не чувствуют, кажется, что даже
довольны тем, что вызывают интерес у мух. И летают такие жирные мухи по
казарме, от одного вида которых наступает тошнота, пропадает аппетит. Черт
всегда просит, просит глазами, упершись взглядом в еду, просит отдать ему
баночку от консервов минтая: 'Не выбрасывайте, она мне сгодится'. Черт ее
оближет, пальцем грязным впитает оставшиеся жиринки. Черту все можно. Он не
кушает, а хавает, то есть глотает, набивает ненасытную утробу. Он умоляюще
просит объедки, выпивает пролитое на оцинкованный стол, сгребая сначала в
ладони. Черт всегда в жоре. Жор даже на воле не проходит. Идет человек по
улице и подбирает все съестное, кладет в карманы, в сумочки. Он, жорный,
копается в мусорных корзинах, слизывает сладкое с конфетных бумажек вместе с
оставшимися слюнями и плевками. Знайте люди, это порождение советской
пенитенциарной системы - человек в жоре.
Когда все в состоянии тревожной взвинчивости, то любое парапсихическое
растройство сразу вызывает коллективный ответ. Неуместная шутка или придирка
надзирателя вызывают хохот-ржание. Зэки лошадино ржут и сами не знают
почему. Часто только потому, что кто-то где-то заржал. Может, и на самом
деле бывает смешно. Вот, впрягшись в лист железа, группа пидоров из
хозотряда тащит бочку с испражнениями. Все ржут и советуют лидерам там
искупаться. Ржут без смысла даже тогда, когда по зоне несут гроб - кто-то в
санчасти окачурился. Не выясняют кто, а просто ржут, веселятся, потому что
увидели живой, свежий гроб.
Вячеслав Андреевич Майер (Некрас Рыжий). Чешежопица
истощенными людьми, впавшими в жор. Это такое разрушение психики, когда
хочется есть, есть, есть - без конца и без начала. Всегда. Жор от слова
жрать. Жорный чучек ест все подряд - плесневелый хлеб соседа, так свой сразу
съедает, протухший маргарин, промасленную бумагу, все, что является съестным
или когда было им. Блатные бросают ему свиную шкурку от сала, которой они
драили сапоги, она черная, грязная, пыльная. Жорный ее съест. Мужики и
блатные еще в состоянии сдержать себя, не впадать в жор. Молодые крепятся.
Старики, инвалиды, алкоголики - все в жоре. Черти копаются в мусорных
свалках, ищут рыбьи головки от хамсы и кильки, разваренные кости, очистки,
выброшенные жабры океанических рыб. Из них варят суп, пьют это вонючее
грязное месиво. Им, вроде, и ничего не делается. На то они и черти. Чертей
сразу видно - они обмусоленные, одежда в подтеках, облитая помойным супом.
От них на расстоянии несет падалью. В их чайниках всегда тысячу раз
прокипяченый чайный заварной мусор. Чай такой коричнево-черный, употребление
его приводит к отеку ног, они становятся грузными, слоновыми, рыхлыми.
Меняется походка, черти не ходят, а передвигаются, раны на их теле не
зарубцовываются, они всегда гнойные, открытые. Летом на этих ранах всегда,
когда черти спят, сидят мухи. Черти их не чувствуют, кажется, что даже
довольны тем, что вызывают интерес у мух. И летают такие жирные мухи по
казарме, от одного вида которых наступает тошнота, пропадает аппетит. Черт
всегда просит, просит глазами, упершись взглядом в еду, просит отдать ему
баночку от консервов минтая: 'Не выбрасывайте, она мне сгодится'. Черт ее
оближет, пальцем грязным впитает оставшиеся жиринки. Черту все можно. Он не
кушает, а хавает, то есть глотает, набивает ненасытную утробу. Он умоляюще
просит объедки, выпивает пролитое на оцинкованный стол, сгребая сначала в
ладони. Черт всегда в жоре. Жор даже на воле не проходит. Идет человек по
улице и подбирает все съестное, кладет в карманы, в сумочки. Он, жорный,
копается в мусорных корзинах, слизывает сладкое с конфетных бумажек вместе с
оставшимися слюнями и плевками. Знайте люди, это порождение советской
пенитенциарной системы - человек в жоре.
Когда все в состоянии тревожной взвинчивости, то любое парапсихическое
растройство сразу вызывает коллективный ответ. Неуместная шутка или придирка
надзирателя вызывают хохот-ржание. Зэки лошадино ржут и сами не знают
почему. Часто только потому, что кто-то где-то заржал. Может, и на самом
деле бывает смешно. Вот, впрягшись в лист железа, группа пидоров из
хозотряда тащит бочку с испражнениями. Все ржут и советуют лидерам там
искупаться. Ржут без смысла даже тогда, когда по зоне несут гроб - кто-то в
санчасти окачурился. Не выясняют кто, а просто ржут, веселятся, потому что
увидели живой, свежий гроб.
Вячеслав Андреевич Майер (Некрас Рыжий). Чешежопица