Герострат из Клинсити
В тот день я решил испачкать Клинсити.
Чистый город, чудо, оставленное нам щедрыми богами древности или, как пыжились доказать уфологи, совершенной инопланетной расой миллионы лет назад. Не знаю уж, кто и зачем забыл его в Центральной Африке, но я готов был руку себе отгрызть, только бы это чудо увидеть. А потом - чтобы прикоснуться, чтобы иметь право драить серебристо-белые сверкающие плиты его мостовых.
Не один я был таким. Мы все - от русских бизнесменов до японских студентов и американских кинозвёзд - грезили Клинсити. Приезжали, селились в палаточном лагере и, точно коленопреклонённые фанатики перед идолом, чистили, мыли, полировали сферические здания, витые белые стебли оград и хрусталь фантасмагоричных скульптур.
Город вырос как долбаный гриб, когда исследователи, ведущие раскопки, смахнули последние песчинки с загадочной плиты, напоминавшей погребённый алтарь. Белоснежная сенсация-2016 оккупировала дисплеи всех гаджетов мира. И именно я решил стать тем, кто поставит жирное чёрное пятно на этом чистеньком городе.
Знаете, когда единственным смыслом в жизни становится отдраивание инопланетного Мачу-Пикчу, начинаешь задумываться. Другие “паломники” тоже задумывались. Но противиться притягательности Клинсити было практически невозможно. Так и хотелось оттереть последнее микропятнышко, чтобы насладиться совершенством. Поэтому каждый день я думал: “Взбунтуюсь завтра”.
Однажды это самое решительное “завтра” наступило. Через грязеулавливатели на входе в город я прошёл без проблем, если не считать того, что привратник не хотел пропускать меня с зажигалкой. “Счастливый талисман”, - сказал я, и верзила отвалил, что-то неразборчиво хрюкнув через респиратор, встроенный в спецкостюм.
В белом шаре, приспособленном под кладовую, я взял тряпку и бутыль “Мистера Пропера” для стёкол. Не удержался - пшикнул на стену, потёр. И пошёл к Башне.
Башня - самое потрясающее и притягательное строение в городе. Вроде вот посмотреть - ну башня и башня. Даже не с заглавной буквы. Но было в ней такое величие совершенства, в линиях, форме, серебристо-снежном оттенке, что оторопь брала. “Когда находишься рядом с Башней, мир кажется прекрасным”. Так мне сказал какой-то парень, приехавший в Клинсити из сектора Газа. Там он агитировал кого-то воевать против кого-то. Пока здесь не взял бутыль “Мистера Пропера” и не пшикнул на стену. В тот момент Клинсити показался мне божественным даром. Да.
Все равны, точно собственность римского рабовладельца. Нет, тогда я так, конечно, не думал. Тогда я готов был едва ли не языком вылизать город и эту его чёртову Башню. Один блаженный, впрочем, пытался, но остальные чистильщики не позволили - никто не в праве размазывать слюни по Клинсити.
Если бы ещё лет пять назад мне, способному устроить живописный свинарник даже в карцере, сказали, что я не буду видеть большей радости, чем наяривать мостовую мыльной губкой, я поднял бы говорящего на смех. Но Клинсити меняет всё. И всех.
Тоталитарный режим бесконечной уборки. Точно чья-то свихнутая мамаша завладела умами всех и каждого, обещая после работы горячий шоколад и гору бутербродов с арахисовым маслом. Никто этих мифических сладостей до сих пор не попробовал.
Вот почему я решил испачкать город. Жалкая крошечная пакость, которую в своих мыслях я гордо называл “акцией протеста”. На большее я оказался не способен. Даже на эту малость я собирался с духом непростительно долго и был уверен, что, едва свершив её, брошусь на колени с тряпкой замаливать провинность и затирать грех.
До сих пор мне снится то мгновение, когда я дёрнул собачку молнии на спецкостюме. Один “вжик”, разделяющий жизнь пополам. Не знаю уж, почему никто не кинулся ко мне тут же. Хотя знаю, созерцать Клинсити гораздо приятнее, чем созерцать раздевающегося человека. Я стянул спецкостюм, бросил сверху ещё и рубашку, надетую под него. Помню, что не снял брюки из-за мысли о том, что нонконформист в трусах будет выглядеть нелепо. Свернул крышку с “Мистера Пропера” и вылил жидкость на горку одежды. Щёлкнул счастливой зажигалкой. Ткань, пропитанная моющим средством, вспыхнула мгновенно. Когда ко мне бежали ребята в спецкостюмах, она уже догорала.
Я шваркнул ногой по горке сажи, размазывая чёрное пятно по облачно-белым плитам Клинсити. Оно выглядело так уродливо, что я зарыдал. А может, я ревел из-за того, что меня начали лупасить по корпусу и голове. Я закрывался руками и орал что-то бессвязное про свободу воли и духовное развитие личности. Или просто умолял не бить. Сложно сказать точно.
Через неделю я очнулся в палате тюремного лазарета в Нью-Йорке и посмотрел новости. В результате дерзкой акции протеста образовалось критическое загрязнение, и Клинсити свернулся обратно в плиту размером не больше столешницы. Учёные выяснили, что от Башни исходило псионическое излучение, пробуждавшее в людях необоримое желание чистить город. Диктор рассказывал о счастливом возвращении “паломников” в семьи. О возобновившихся конфликтах в Украине и Палестине. В одном репортаже, кажется, мелькнуло лицо моего знакомого из сектора Газа. Обо всём сообщали. Только не о том, куда делась плита с Клинсити.
Меня, в конце концов, оправдали. Даже называли кем-то вроде “освободителя от гнёта инопланетного разума” или ещё какой-то пафосной дрянью. В общем, теперь всё хорошо.
Только иногда, бывает, вспомню, каким счастливым себя чувствовал на улицах Клинсити, да и вытру пыль на столе.
Чистый город, чудо, оставленное нам щедрыми богами древности или, как пыжились доказать уфологи, совершенной инопланетной расой миллионы лет назад. Не знаю уж, кто и зачем забыл его в Центральной Африке, но я готов был руку себе отгрызть, только бы это чудо увидеть. А потом - чтобы прикоснуться, чтобы иметь право драить серебристо-белые сверкающие плиты его мостовых.
Не один я был таким. Мы все - от русских бизнесменов до японских студентов и американских кинозвёзд - грезили Клинсити. Приезжали, селились в палаточном лагере и, точно коленопреклонённые фанатики перед идолом, чистили, мыли, полировали сферические здания, витые белые стебли оград и хрусталь фантасмагоричных скульптур.
Город вырос как долбаный гриб, когда исследователи, ведущие раскопки, смахнули последние песчинки с загадочной плиты, напоминавшей погребённый алтарь. Белоснежная сенсация-2016 оккупировала дисплеи всех гаджетов мира. И именно я решил стать тем, кто поставит жирное чёрное пятно на этом чистеньком городе.
Знаете, когда единственным смыслом в жизни становится отдраивание инопланетного Мачу-Пикчу, начинаешь задумываться. Другие “паломники” тоже задумывались. Но противиться притягательности Клинсити было практически невозможно. Так и хотелось оттереть последнее микропятнышко, чтобы насладиться совершенством. Поэтому каждый день я думал: “Взбунтуюсь завтра”.
Однажды это самое решительное “завтра” наступило. Через грязеулавливатели на входе в город я прошёл без проблем, если не считать того, что привратник не хотел пропускать меня с зажигалкой. “Счастливый талисман”, - сказал я, и верзила отвалил, что-то неразборчиво хрюкнув через респиратор, встроенный в спецкостюм.
В белом шаре, приспособленном под кладовую, я взял тряпку и бутыль “Мистера Пропера” для стёкол. Не удержался - пшикнул на стену, потёр. И пошёл к Башне.
Башня - самое потрясающее и притягательное строение в городе. Вроде вот посмотреть - ну башня и башня. Даже не с заглавной буквы. Но было в ней такое величие совершенства, в линиях, форме, серебристо-снежном оттенке, что оторопь брала. “Когда находишься рядом с Башней, мир кажется прекрасным”. Так мне сказал какой-то парень, приехавший в Клинсити из сектора Газа. Там он агитировал кого-то воевать против кого-то. Пока здесь не взял бутыль “Мистера Пропера” и не пшикнул на стену. В тот момент Клинсити показался мне божественным даром. Да.
Все равны, точно собственность римского рабовладельца. Нет, тогда я так, конечно, не думал. Тогда я готов был едва ли не языком вылизать город и эту его чёртову Башню. Один блаженный, впрочем, пытался, но остальные чистильщики не позволили - никто не в праве размазывать слюни по Клинсити.
Если бы ещё лет пять назад мне, способному устроить живописный свинарник даже в карцере, сказали, что я не буду видеть большей радости, чем наяривать мостовую мыльной губкой, я поднял бы говорящего на смех. Но Клинсити меняет всё. И всех.
Тоталитарный режим бесконечной уборки. Точно чья-то свихнутая мамаша завладела умами всех и каждого, обещая после работы горячий шоколад и гору бутербродов с арахисовым маслом. Никто этих мифических сладостей до сих пор не попробовал.
Вот почему я решил испачкать город. Жалкая крошечная пакость, которую в своих мыслях я гордо называл “акцией протеста”. На большее я оказался не способен. Даже на эту малость я собирался с духом непростительно долго и был уверен, что, едва свершив её, брошусь на колени с тряпкой замаливать провинность и затирать грех.
До сих пор мне снится то мгновение, когда я дёрнул собачку молнии на спецкостюме. Один “вжик”, разделяющий жизнь пополам. Не знаю уж, почему никто не кинулся ко мне тут же. Хотя знаю, созерцать Клинсити гораздо приятнее, чем созерцать раздевающегося человека. Я стянул спецкостюм, бросил сверху ещё и рубашку, надетую под него. Помню, что не снял брюки из-за мысли о том, что нонконформист в трусах будет выглядеть нелепо. Свернул крышку с “Мистера Пропера” и вылил жидкость на горку одежды. Щёлкнул счастливой зажигалкой. Ткань, пропитанная моющим средством, вспыхнула мгновенно. Когда ко мне бежали ребята в спецкостюмах, она уже догорала.
Я шваркнул ногой по горке сажи, размазывая чёрное пятно по облачно-белым плитам Клинсити. Оно выглядело так уродливо, что я зарыдал. А может, я ревел из-за того, что меня начали лупасить по корпусу и голове. Я закрывался руками и орал что-то бессвязное про свободу воли и духовное развитие личности. Или просто умолял не бить. Сложно сказать точно.
Через неделю я очнулся в палате тюремного лазарета в Нью-Йорке и посмотрел новости. В результате дерзкой акции протеста образовалось критическое загрязнение, и Клинсити свернулся обратно в плиту размером не больше столешницы. Учёные выяснили, что от Башни исходило псионическое излучение, пробуждавшее в людях необоримое желание чистить город. Диктор рассказывал о счастливом возвращении “паломников” в семьи. О возобновившихся конфликтах в Украине и Палестине. В одном репортаже, кажется, мелькнуло лицо моего знакомого из сектора Газа. Обо всём сообщали. Только не о том, куда делась плита с Клинсити.
Меня, в конце концов, оправдали. Даже называли кем-то вроде “освободителя от гнёта инопланетного разума” или ещё какой-то пафосной дрянью. В общем, теперь всё хорошо.
Только иногда, бывает, вспомню, каким счастливым себя чувствовал на улицах Клинсити, да и вытру пыль на столе.