my own loss
Ты звучишь в моем плеере самой грустной
из всей дискорафии Радиохэд
композицией.
Единственный снимок с верно угаданной экспозицией
со всей пленки тот,
на котором твой взгляд и брови -
густой черный кобальт.
Знаешь, я даже застыла сегодня в Фотопроекте,
вытащив из конверта матовый индекспринт.
Там на фото поле, трава по колено, ты играешь на флейте,
и Бог ещё не шепнул нам: «скоро истлеете»,
ещё не выстроил эшафот.
Ещё ничто не болит внутри.
Через фото от края до края заваленный горизонт.
И это по самой высокой цене нами прожитой близости,
а не какой-нибудь там дисконт
отношений
ушедшего, уже кажущегося безвкусным
сезона.
Взгляд от снимка. Прочь. Через стекло -
снимают кино на выцветшей желтизне газона Тверского бульвара,
на котором я не тебя рисовала.
Детская, брызжущая смехом массовка.
Плэйбэк, компендиум, стэдикам.
Такая вся типазагадочная съемочная тусовка.
Об этом не принято говорить мужикам
но, помнишь? Июнь.
Ты уехал с бывшей женою к морю
в широту пустынь, в пальмовую их тень.
А у меня задержка пятый, шестой, седьмой бесконечный день -
и я решила тогда, что непременно вымолю -
у Бога или какого-нибудь его любовного ведомства
славную нашу с тобой семью.
Кровь пошла накануне твоего приезда.
И наш один на двоих киносиндром,
детский брызжущий смех, фотки с оголенным бедром
В самых общественных и скучных местах,
наши postnuclear сценарии в кинолентах,
прогулки с детишками по воскресеньям на ипподром,
в спальне не остывающий траходром -
всё это осталось за кадром.
Пальцы разжались. Лист черно-белых прямоугольников
планировал вниз вместе с тобой, полем и флейтой
так медленно, что я успела разглядеть, как заваленный горизон становится
в конец упавшим.
Давно перестало хотеться
остаться в тебе какой-нибудь доминантой
или схожим термином обязательно на интеллектуальном сленге.
Роль плохонькой полузащиты, лишенной пары на фланге
отлично сидит на моем загорелом теле. Меня даже будто повысили в ранге.
Запихнула тебя обратно в конверт, выхожу, спрашиваю у ребят.
«Что Вы? Не сериал - КИНО!» - говорят.
«А сами?» - спрашивают.
«Не родила.
Ни детей.
Ни кино.
Ни светлой памяти.
Ни добра».
из всей дискорафии Радиохэд
композицией.
Единственный снимок с верно угаданной экспозицией
со всей пленки тот,
на котором твой взгляд и брови -
густой черный кобальт.
Знаешь, я даже застыла сегодня в Фотопроекте,
вытащив из конверта матовый индекспринт.
Там на фото поле, трава по колено, ты играешь на флейте,
и Бог ещё не шепнул нам: «скоро истлеете»,
ещё не выстроил эшафот.
Ещё ничто не болит внутри.
Через фото от края до края заваленный горизонт.
И это по самой высокой цене нами прожитой близости,
а не какой-нибудь там дисконт
отношений
ушедшего, уже кажущегося безвкусным
сезона.
Взгляд от снимка. Прочь. Через стекло -
снимают кино на выцветшей желтизне газона Тверского бульвара,
на котором я не тебя рисовала.
Детская, брызжущая смехом массовка.
Плэйбэк, компендиум, стэдикам.
Такая вся типазагадочная съемочная тусовка.
Об этом не принято говорить мужикам
но, помнишь? Июнь.
Ты уехал с бывшей женою к морю
в широту пустынь, в пальмовую их тень.
А у меня задержка пятый, шестой, седьмой бесконечный день -
и я решила тогда, что непременно вымолю -
у Бога или какого-нибудь его любовного ведомства
славную нашу с тобой семью.
Кровь пошла накануне твоего приезда.
И наш один на двоих киносиндром,
детский брызжущий смех, фотки с оголенным бедром
В самых общественных и скучных местах,
наши postnuclear сценарии в кинолентах,
прогулки с детишками по воскресеньям на ипподром,
в спальне не остывающий траходром -
всё это осталось за кадром.
Пальцы разжались. Лист черно-белых прямоугольников
планировал вниз вместе с тобой, полем и флейтой
так медленно, что я успела разглядеть, как заваленный горизон становится
в конец упавшим.
Давно перестало хотеться
остаться в тебе какой-нибудь доминантой
или схожим термином обязательно на интеллектуальном сленге.
Роль плохонькой полузащиты, лишенной пары на фланге
отлично сидит на моем загорелом теле. Меня даже будто повысили в ранге.
Запихнула тебя обратно в конверт, выхожу, спрашиваю у ребят.
«Что Вы? Не сериал - КИНО!» - говорят.
«А сами?» - спрашивают.
«Не родила.
Ни детей.
Ни кино.
Ни светлой памяти.
Ни добра».
