Анемия
Первый раз я сознательно причинила боль человеку, когда мне не исполнилось и семи.
Выбила два молочных зуба соседу по парте.
На третьей странице букваря - сразу после портрета Ленина и гимна Советского Союза - была идиллическая картинка. Семья. Мама готовит ужин. Папа смотрит телевизор. Сын делает уроки. Бабушка вяжет носки.
Учительница велела нам составить рассказ по этой картинке и поведать его своим соседям по партам. Да еще и выставить друг другу оценки. Ей явно не хотелось ничего делать самой.
А я ненавидела подобные задания. Мне нравилось сочинять истории о путешествиях, приключениях, волшебных превращениях. А это была тоска зеленая.
Да и сосед, Олег, не мог толком ничего рассказать - спотыкался, запинался, повторял по несколько раз одно и тоже. Я начала злиться. Но терпела, не перебивала его. Думала: вот сейчас закончит, я поставлю ему кол, и успокоюсь, и все будет хорошо.
Но когда он произнес фразу: «Папа сказал: «Пойдемте все смотреть телевизор», - я не выдержала. Это было выше моих сил.
- Да ты совсем тупой, что ли?! Ты должен просто описать, что нарисовано на картинке! - закричала я. - А у тебя в рассказе - прямая речь! Которую мы будем изучать только в третьем классе! Если не в четвертом!
За первые полторы недели в школе я уже успела прослыть чудо-ребенком. Но про прямую речь - это я зря, конечно. Это я погорячилась.
Олег уставился на меня, явно ни слова не понимая. И даже рот приоткрыл. И тогда я наотмашь ударила его по щеке.
Помню, как он выплевывал зубы прямо на букварь, на злополучную картинку (папа, приглашавший домочадцев смотреть телевизор, весь был забрызган кровью).
И как орала на меня учительница.
И как Олег не плакал.
У него не было выбора - приходилось расти настоящим мужчиной. Так его воспитывал отец-военный, известный всему микрорайону своим суровым нравом.
Вскоре после того случая семья Олега переехала в другой город, Никто толком не знал - куда. Наверно, отца перевели на какой-то секретный, стратегически важный объект.
Меня оставили сидеть за партой одну. От греха подальше.
И я сочиняла истории по картинкам сама для себя. Они всегда начинались со слова «однажды»… Там были и путешествия, и приключения, и даже не всегда все успевало закончиться хорошо - звенел звонок. И на следующем уроке приходилось придумывать продолжение.
Но все равно в школе было тоскливо.
И поэтому своего незадачливого соседа по парте я вспоминала часто.
Временами мной овладевало беспокойство. Думала - а вдруг зубы были все-таки не молочные, а коренные? И тогда новые никогда не вырастут… А вдруг отец, не разобравшись, избил сына за испачканный букварь? Он мог… А если Олег попытался все объяснить? У него хватило бы ума… Но тогда получилось, что он нажаловался на девочку! А такое в их семье вообще не прощалось, и наказание становилось больше похожим на изощренную пытку.
Было стыдно и горько. И хотелось плакать от мысли, что я больше никогда не увижу этого мальчика.
Изредка я сочиняла истории и про него.
Конечно же, он был путешественником. На него нападали то разбойники, то саблезубые тигры. Приходилось спасать его.
А потом все забылось…
Жизнь не оставила мне ни места, ни времени для историй с путешествиями и приключениями.
Но однажды…
Ну да, как в том фильме. Однажды, двадцать лет спустя…
Нет, двадцать один, если уж быть совсем точной.
Вечером раздается телефонный звонок.
- Алло, это Настя? - спрашивает хриплый мужской голос.
- Да, - почему-то неуверенно отвечаю я.
- Извини, что так поздно беспокою. Это Олег Иванов.
- Иванов?.. - и я лихорадочно начинаю перебирать в памяти всех Ивановых, с которыми когда-либо была знакома.
- Мы с тобой вместе учились. Помнишь - школа номер один. Первый «А» класс. Первая парта.
- Помню. Ну, и?..
- У тебя есть кровь?
- Что?!
- Не кричи, пожалуйста. Сейчас объясню все по порядку. Я звоню из больницы. Мне сделали операцию. Пересадка костного мозга. Срочно нужна кровь для переливания. Третья группа. Резус-фактор отрицательный.
- Группа и резус-фактор совпадают, - честно признаюсь я. Но мне нельзя быть донором. У меня анемия.
- Понятно.
С минуту мы молчим. Я чувствую: надо что-то сказать в утешение. И он, наверно, ждет - не прощается, не кладет трубку. Но я не знаю, что говорят людям в таких случаях.
- А как ты меня нашел? - спрашиваю, наконец.
Некоторое время Олег ничего не отвечает. Мне даже начинает казаться, что он там уже умер.
Но он еще жив.
Просто ему, должно быть, трудно подобрать слова.
- Понимаешь, когда это случилось, я составил список одноклассников, друзей, знакомых - всех, кого знал в этом городе. Получилось шестьдесят три человека. Могло быть больше. Но мы часто переезжали, пока не погиб отец. Я нигде не успел прижиться.
И все-таки я разыскал почти всех, с кем был здесь знаком. Совсем измучился. Ты - последняя в этом списке. И никто не может помочь мне. У всех анемия.
- Как такое может быть?
- Не знаю.
Длинные гудки.
«Номер не определен».
А я так ничего толком и не сказала.
И я вдруг четко осознаю, что такое «никогда».
Никогда - это и есть длинные гудки. Никогда - это номер не определен. Никогда - это человек больше не перезвонит.
Человек, так и не успевший ничего о себе рассказать. Словно вся его жизнь уложилась в несколько слов. «Отец-военный. Школа номер один. Первый «А».- Операция по пересадке костного мозга».
А сам он превратился в тире.
Исчез между строк.
Обратился длинными гудками.
Ушел как настоящий мужчина.
Интересно, о чем он мечтал, когда был маленький?
О путешествиях? приключениях? А может, о совсем простых вещах? Чтобы вечером пришел папа. Добрый папа. Не военный, а обычный, как у других детей. И сказал бы: «Пойдемте все смотреть телевизор».
Судя по всему, ему не хватало таких вот мелочей. И даже мечтать о них, как оказалось, было опасно. Можно было лишиться всех зубов.
Надо, наверно, броситься разыскивать его по всем больницам. Но чем я смогу помочь? Ему нужна кровь. Много крови. А у меня и вправду анемия.
Интересно, поверил он мне или нет?
Выбила два молочных зуба соседу по парте.
На третьей странице букваря - сразу после портрета Ленина и гимна Советского Союза - была идиллическая картинка. Семья. Мама готовит ужин. Папа смотрит телевизор. Сын делает уроки. Бабушка вяжет носки.
Учительница велела нам составить рассказ по этой картинке и поведать его своим соседям по партам. Да еще и выставить друг другу оценки. Ей явно не хотелось ничего делать самой.
А я ненавидела подобные задания. Мне нравилось сочинять истории о путешествиях, приключениях, волшебных превращениях. А это была тоска зеленая.
Да и сосед, Олег, не мог толком ничего рассказать - спотыкался, запинался, повторял по несколько раз одно и тоже. Я начала злиться. Но терпела, не перебивала его. Думала: вот сейчас закончит, я поставлю ему кол, и успокоюсь, и все будет хорошо.
Но когда он произнес фразу: «Папа сказал: «Пойдемте все смотреть телевизор», - я не выдержала. Это было выше моих сил.
- Да ты совсем тупой, что ли?! Ты должен просто описать, что нарисовано на картинке! - закричала я. - А у тебя в рассказе - прямая речь! Которую мы будем изучать только в третьем классе! Если не в четвертом!
За первые полторы недели в школе я уже успела прослыть чудо-ребенком. Но про прямую речь - это я зря, конечно. Это я погорячилась.
Олег уставился на меня, явно ни слова не понимая. И даже рот приоткрыл. И тогда я наотмашь ударила его по щеке.
Помню, как он выплевывал зубы прямо на букварь, на злополучную картинку (папа, приглашавший домочадцев смотреть телевизор, весь был забрызган кровью).
И как орала на меня учительница.
И как Олег не плакал.
У него не было выбора - приходилось расти настоящим мужчиной. Так его воспитывал отец-военный, известный всему микрорайону своим суровым нравом.
Вскоре после того случая семья Олега переехала в другой город, Никто толком не знал - куда. Наверно, отца перевели на какой-то секретный, стратегически важный объект.
Меня оставили сидеть за партой одну. От греха подальше.
И я сочиняла истории по картинкам сама для себя. Они всегда начинались со слова «однажды»… Там были и путешествия, и приключения, и даже не всегда все успевало закончиться хорошо - звенел звонок. И на следующем уроке приходилось придумывать продолжение.
Но все равно в школе было тоскливо.
И поэтому своего незадачливого соседа по парте я вспоминала часто.
Временами мной овладевало беспокойство. Думала - а вдруг зубы были все-таки не молочные, а коренные? И тогда новые никогда не вырастут… А вдруг отец, не разобравшись, избил сына за испачканный букварь? Он мог… А если Олег попытался все объяснить? У него хватило бы ума… Но тогда получилось, что он нажаловался на девочку! А такое в их семье вообще не прощалось, и наказание становилось больше похожим на изощренную пытку.
Было стыдно и горько. И хотелось плакать от мысли, что я больше никогда не увижу этого мальчика.
Изредка я сочиняла истории и про него.
Конечно же, он был путешественником. На него нападали то разбойники, то саблезубые тигры. Приходилось спасать его.
А потом все забылось…
Жизнь не оставила мне ни места, ни времени для историй с путешествиями и приключениями.
Но однажды…
Ну да, как в том фильме. Однажды, двадцать лет спустя…
Нет, двадцать один, если уж быть совсем точной.
Вечером раздается телефонный звонок.
- Алло, это Настя? - спрашивает хриплый мужской голос.
- Да, - почему-то неуверенно отвечаю я.
- Извини, что так поздно беспокою. Это Олег Иванов.
- Иванов?.. - и я лихорадочно начинаю перебирать в памяти всех Ивановых, с которыми когда-либо была знакома.
- Мы с тобой вместе учились. Помнишь - школа номер один. Первый «А» класс. Первая парта.
- Помню. Ну, и?..
- У тебя есть кровь?
- Что?!
- Не кричи, пожалуйста. Сейчас объясню все по порядку. Я звоню из больницы. Мне сделали операцию. Пересадка костного мозга. Срочно нужна кровь для переливания. Третья группа. Резус-фактор отрицательный.
- Группа и резус-фактор совпадают, - честно признаюсь я. Но мне нельзя быть донором. У меня анемия.
- Понятно.
С минуту мы молчим. Я чувствую: надо что-то сказать в утешение. И он, наверно, ждет - не прощается, не кладет трубку. Но я не знаю, что говорят людям в таких случаях.
- А как ты меня нашел? - спрашиваю, наконец.
Некоторое время Олег ничего не отвечает. Мне даже начинает казаться, что он там уже умер.
Но он еще жив.
Просто ему, должно быть, трудно подобрать слова.
- Понимаешь, когда это случилось, я составил список одноклассников, друзей, знакомых - всех, кого знал в этом городе. Получилось шестьдесят три человека. Могло быть больше. Но мы часто переезжали, пока не погиб отец. Я нигде не успел прижиться.
И все-таки я разыскал почти всех, с кем был здесь знаком. Совсем измучился. Ты - последняя в этом списке. И никто не может помочь мне. У всех анемия.
- Как такое может быть?
- Не знаю.
Длинные гудки.
«Номер не определен».
А я так ничего толком и не сказала.
И я вдруг четко осознаю, что такое «никогда».
Никогда - это и есть длинные гудки. Никогда - это номер не определен. Никогда - это человек больше не перезвонит.
Человек, так и не успевший ничего о себе рассказать. Словно вся его жизнь уложилась в несколько слов. «Отец-военный. Школа номер один. Первый «А».- Операция по пересадке костного мозга».
А сам он превратился в тире.
Исчез между строк.
Обратился длинными гудками.
Ушел как настоящий мужчина.
Интересно, о чем он мечтал, когда был маленький?
О путешествиях? приключениях? А может, о совсем простых вещах? Чтобы вечером пришел папа. Добрый папа. Не военный, а обычный, как у других детей. И сказал бы: «Пойдемте все смотреть телевизор».
Судя по всему, ему не хватало таких вот мелочей. И даже мечтать о них, как оказалось, было опасно. Можно было лишиться всех зубов.
Надо, наверно, броситься разыскивать его по всем больницам. Но чем я смогу помочь? Ему нужна кровь. Много крови. А у меня и вправду анемия.
Интересно, поверил он мне или нет?