Обратный ход эволюции
После полдника воспитательница выводит нас в раздевалку, приказывает сесть на скамейки и сразу, без предупреждения, начинает цитировать Энгельса.
- Труд сделал из обезьяны человека. Да, да, чего вы на меня вылупились?! Так и было. Обезьяны трудились целыми днями: собирали фрукты, выкапывали из земли съедобные коренья. А однажды проснулись, посмотрели друг на друга - а они уже не обезьяны, а люди.
- Ух ты… - пронеслось по раздевалке.
- Вот вам и ух ты… Но бывает и наоборот. Не трудится человек, ленится, ничего не делает - и превращается в обезьяну. Вот, например, наш Козлов. Выйди на середину раздевалки, Козлов.
- А я что? Я ничего не сделал, - на всякий случай хнычет Толик Козлов.
- Вот именно, ничего не сделал! Встань, я сказала, и выйди на середину! Полюбуйтесь, ребята, на это чучело. Утром на занятии он отказался лепить фрукты. На прогулке не помогал нам строить горку. После тихого часа не заправил кровать, после полдника - не убрал за собой посуду со стола. И вот, - посмотрите внимательно! - он уже становится похож на обезьяну.
Толик принимается реветь в голос. Мы со смехом разглядываем его. Коренастый, сутулый, скуластый, с глупым выражением лица, с вечно полуоткрытым ртом, он и правда смахивает на гориллу.
Красный, как рак,Толик размазывает слезы по щекам и переминается с ноги на ногу. В его раскосых глазах - дикое, нечеловеческое страдание, каждую секунду усиливающееся стократ.
- Малина Ломановна, - наконец, робко обращается он к воспитательнице.
- Чего тебе, обезьяна?!
- Малина Ломановна, мозно мне в туалет?
- Нет, не «мозно», - передразнивает его воспитательница. - «Малина Ломановна» будет смотреть, как ты в штаны наложишь, всю жизнь мечтала!
Толик ревет еще громче, но с места не двигается.
- Чего стоишь-то, совсем дебил, что ли?! Быстро в туалет! - орет Марина Романовна.
И снова - уже обращаясь к нам:
- А вы немедленно прекратите ржать! Заткнитесь! Я еще не закончила занятие по коммунистическому воспитанию!
А потом продолжает уже совсем другим тоном, таким озорным, с хитринкой, и даже заговорщически нам подмигивает:
- А вы заметили, ребята, что Козлов ест руками?
- Да-а-а…
- И на прогулках так и норовит залезть на дерево.
- Да-а-а…
- И говорит-то совсем плохо - мало и непонятно. Это значит, что наш Козлов уже почти превратился в обезьяну. Вот увидите, очень скоро он весь покроется рыжей шерстью и у него вырастет хвост. И то же самое будет со всеми, кто…
Так мы никогда и не узнаем, что же будет с теми, кто. Потому что на пороге появляется рыжая обезьяна.Большая и неуклюжая. Рубашка и шорты Толика Козлова трещат на ней по швам. Марина Романовна молча смотрит на нее, потом судорожно вцепляется одной рукой в стул, другой - в подоконник. Начинает ловить ртом воздух, как рыба, вытащенная на сушу.Совершенно по-идиотски хлопает глазами.
Обезьяна подходит к бледной, трясущейся Марине Романовне, одной рукой снимает с нее очки, другой - сдергивает парик. Под париком оказываются седые, коротко остриженные волосы. Перед нами старуха, злобная и безумная.
Мы не знаем, плакать нам или смеяться, молчать или звать на помощь, убегать или сидеть не шелохнувшись.
Но ведь обезьяна ничего плохого не делает. Вот, улыбается во весь рот. Пускает от радости слюни. Она глупая. Ничего не понимает. Ей хорошо. Не надо трудиться. Вряд ли она захочет когда-нибудь снова стать человеком - Толиком Козловым или кем-то еще. Во всяком случае, с ее стороны это было бы крайне неразумно.
«Я в цирке, - пытаюсь убедить себя. - Сейчас показывают фокусы со зверями. Потом будут клоуны, потом - антракт».
Оглядываюсь по сторонам. По правде сказать, все это мало похоже на цирк. Грязно-белый потолок, болотного оттенка стены. Длинные ряды шкафчиков. На каждом - уродливые пластилиновые фрукты - яблоки, груши, бананы.
Обезьяна берет один банан, откусывает, морщится, выплевывает - противно!
С портрета на стене на нас смотрят равнодушно и свысока три богочеловека - Карл Маркс, Владимир Ильич Ленин и - самый скромный и неприметный среди них - Фридрих Энгельс.
- Труд сделал из обезьяны человека. Да, да, чего вы на меня вылупились?! Так и было. Обезьяны трудились целыми днями: собирали фрукты, выкапывали из земли съедобные коренья. А однажды проснулись, посмотрели друг на друга - а они уже не обезьяны, а люди.
- Ух ты… - пронеслось по раздевалке.
- Вот вам и ух ты… Но бывает и наоборот. Не трудится человек, ленится, ничего не делает - и превращается в обезьяну. Вот, например, наш Козлов. Выйди на середину раздевалки, Козлов.
- А я что? Я ничего не сделал, - на всякий случай хнычет Толик Козлов.
- Вот именно, ничего не сделал! Встань, я сказала, и выйди на середину! Полюбуйтесь, ребята, на это чучело. Утром на занятии он отказался лепить фрукты. На прогулке не помогал нам строить горку. После тихого часа не заправил кровать, после полдника - не убрал за собой посуду со стола. И вот, - посмотрите внимательно! - он уже становится похож на обезьяну.
Толик принимается реветь в голос. Мы со смехом разглядываем его. Коренастый, сутулый, скуластый, с глупым выражением лица, с вечно полуоткрытым ртом, он и правда смахивает на гориллу.
Красный, как рак,Толик размазывает слезы по щекам и переминается с ноги на ногу. В его раскосых глазах - дикое, нечеловеческое страдание, каждую секунду усиливающееся стократ.
- Малина Ломановна, - наконец, робко обращается он к воспитательнице.
- Чего тебе, обезьяна?!
- Малина Ломановна, мозно мне в туалет?
- Нет, не «мозно», - передразнивает его воспитательница. - «Малина Ломановна» будет смотреть, как ты в штаны наложишь, всю жизнь мечтала!
Толик ревет еще громче, но с места не двигается.
- Чего стоишь-то, совсем дебил, что ли?! Быстро в туалет! - орет Марина Романовна.
И снова - уже обращаясь к нам:
- А вы немедленно прекратите ржать! Заткнитесь! Я еще не закончила занятие по коммунистическому воспитанию!
А потом продолжает уже совсем другим тоном, таким озорным, с хитринкой, и даже заговорщически нам подмигивает:
- А вы заметили, ребята, что Козлов ест руками?
- Да-а-а…
- И на прогулках так и норовит залезть на дерево.
- Да-а-а…
- И говорит-то совсем плохо - мало и непонятно. Это значит, что наш Козлов уже почти превратился в обезьяну. Вот увидите, очень скоро он весь покроется рыжей шерстью и у него вырастет хвост. И то же самое будет со всеми, кто…
Так мы никогда и не узнаем, что же будет с теми, кто. Потому что на пороге появляется рыжая обезьяна.Большая и неуклюжая. Рубашка и шорты Толика Козлова трещат на ней по швам. Марина Романовна молча смотрит на нее, потом судорожно вцепляется одной рукой в стул, другой - в подоконник. Начинает ловить ртом воздух, как рыба, вытащенная на сушу.Совершенно по-идиотски хлопает глазами.
Обезьяна подходит к бледной, трясущейся Марине Романовне, одной рукой снимает с нее очки, другой - сдергивает парик. Под париком оказываются седые, коротко остриженные волосы. Перед нами старуха, злобная и безумная.
Мы не знаем, плакать нам или смеяться, молчать или звать на помощь, убегать или сидеть не шелохнувшись.
Но ведь обезьяна ничего плохого не делает. Вот, улыбается во весь рот. Пускает от радости слюни. Она глупая. Ничего не понимает. Ей хорошо. Не надо трудиться. Вряд ли она захочет когда-нибудь снова стать человеком - Толиком Козловым или кем-то еще. Во всяком случае, с ее стороны это было бы крайне неразумно.
«Я в цирке, - пытаюсь убедить себя. - Сейчас показывают фокусы со зверями. Потом будут клоуны, потом - антракт».
Оглядываюсь по сторонам. По правде сказать, все это мало похоже на цирк. Грязно-белый потолок, болотного оттенка стены. Длинные ряды шкафчиков. На каждом - уродливые пластилиновые фрукты - яблоки, груши, бананы.
Обезьяна берет один банан, откусывает, морщится, выплевывает - противно!
С портрета на стене на нас смотрят равнодушно и свысока три богочеловека - Карл Маркс, Владимир Ильич Ленин и - самый скромный и неприметный среди них - Фридрих Энгельс.