Много лет назад, встречая этого парня из Лесосибирска в коридорах общежития Литинститута, я не знала, какой это замечательный поэт. Ахматовские слова о соре, из которого растут стихи, давно стали банальной цитатой. Но не перестаешь удивляться, наблюдая, как обычная календула, будто в волшебном калейдоскопе, превращается под пером поэта в колено Дан, а из старой пластинки является образ сладкоголосой певицы.
Тексты взяты с
сайта, посвященного творчеству Николая Штромило.Послушать его песни можно
там же.
У ТРАКТА
На берегу реки бессменным очевидцем -
не то, чтобы Господь его совсем отверг, -
как домик дамы пик, готовый развалиться,
дом инвалидов свой растягивает век.
Склонились на восток бревенчатые стены -
ровесницы икон, заложницы горы;
на черных ребрах их - следы туманной пены
и блики ледяных осколков Ангары.
А из дому, давно отписаны опеке,
по топчанам своим расположившись в ряд,
на Енисейский тракт таращатся калеки,
в немытое окно, как в зеркало глядят.
И вот, едва судьба положит ехать мимо,
расхристанному мне, расслабленному мне
мерещится вдали фигурка серафима,
а под пальто - крыла на согбенной спине.
Такая, брат, тоска и холодок нездешний
касаются моей встревоженной груди,
когда, подняв свои обветренные клешни,
он на сухую ель мне тычет впереди.
Как этот душный дом откликнется возмездьем!
Ну, а покуда тракт меня уводит вон
от мест, где Третий Рим рубиновым созвездьем
в бутылках из-под вин дешевых отражен.
* * *
Любимая, не осень настояла
напиток этот черный и густой.
Четыре солнца в нем и сок сандала.
Далида, пой!
Напомни мне, Далида, опоенных,
и скатятся, таящие огонь,
две капли крови из зрачков пронзенных
в твою ладонь.
Они блеснут - светильник содрогнется,
и рухнут на толпу филистимлян,
как семь мечей, семь прядей инородца
колена Дан.
Любимая, календула - для вида.
Ночною влагой лилий напои!
Колени где, уста твои, Далида,
сосцы твои.
В чей дом, дитя, спешат твои сандальи,
пошаркивая по сердцу шутя?
Не выдал смех - браслеты не солгали.
Иди, дитя.
И немо все. Лишь неба длань сухая
потрагивает струны колоннад.
И чаши край шершав, моя чужая,
и горьковат.
* * *
Ах, как Вы пели! ах, как же Вы плакали -
дымкой морозной на черном каракуле,
тихим свеченьем простого лица
как же Вы тронули
сердце глупца!
В ночь колдовства все никчемные маются,
лики луны друг за другом сменяются,
в шествии оборотней-облаков -
Ваше всесилие
до петухов.
Ах, как Вы пели, ах, как же Вы таяли
в музыке слов, отлетающих стаями,
родинкой легкой на влажной щеке
запечатлелись Вы
в весельчаке.
Слезы исчезнут, и только останется
этой гитары коварное таинство,
плоскость пластинки - зеркально-хрупка -
с формулой вызова
двойника.