Концерт Н.Демиденко
Была на концерте в МЗК. Так много смешанных впечатлений от одного вечера.
Снег в лицо на Тверском, как 20 лет назад. Я написала тогда стихотворение, не помню его, про любовь что-то и снежинки на ресницах.
Первый ряд в зале, смотрю снизу, как и 30 лет назад в БЗК, на те же руки.
Не могу отделаться от ощущения, что за роялем сидит мой дед, Анатолий Антонович. Даже страшно, как же он играет, у него нет фаланги на одном пальце. Необъяснимое сходство, вроде и не столько внешнее. И мой сын на них похож. И пол зала сзади - все похожи друг на друга. Сильное чувство кровного родства.
Стулья предательски скрипят, с самого начала концерта боюсь пошевелиться, поскрипывания по залу мешают слушать , но через пять минут уже кажется, что музыка сама вливается в уши и живет в тебе и окружающих, прекрасно сосуществуя со скрипом, кашлем и дыханием зала. А Шуберт - тоже родственник, не нужно напряженно вслушиваться, мы и так понимаем друг друга с полузвука.
Поскрипывай, поскрипывай, покашливай, ты все равно не помешаешь ручьям течь и цветам распускаться, слушай, наблюдай, живи.
Второе отделение - Фа минорная соната Брамса. На одном дыхании перед глазами промелькнула вся жизнь. Говорят, так происходит в минуту смерти.
С амфитеатра лучше слышно. Да, я знала. И еще раз узнала.
Этому человеку за роялем все удается, и наполнить, и выстроить, и погрузить, и взволновать, и обогатить звучанием. При этом, будто он ничего специально и не делает, а наполняется и выстраивается все само. Играть на рояле очень легко. Так же как и жить.
Поскрипывай тут, или покашливай, а смерть неизбежна.
Снег в лицо на Тверском, как 20 лет назад. Я написала тогда стихотворение, не помню его, про любовь что-то и снежинки на ресницах.
Первый ряд в зале, смотрю снизу, как и 30 лет назад в БЗК, на те же руки.
Не могу отделаться от ощущения, что за роялем сидит мой дед, Анатолий Антонович. Даже страшно, как же он играет, у него нет фаланги на одном пальце. Необъяснимое сходство, вроде и не столько внешнее. И мой сын на них похож. И пол зала сзади - все похожи друг на друга. Сильное чувство кровного родства.
Стулья предательски скрипят, с самого начала концерта боюсь пошевелиться, поскрипывания по залу мешают слушать , но через пять минут уже кажется, что музыка сама вливается в уши и живет в тебе и окружающих, прекрасно сосуществуя со скрипом, кашлем и дыханием зала. А Шуберт - тоже родственник, не нужно напряженно вслушиваться, мы и так понимаем друг друга с полузвука.
Поскрипывай, поскрипывай, покашливай, ты все равно не помешаешь ручьям течь и цветам распускаться, слушай, наблюдай, живи.
Второе отделение - Фа минорная соната Брамса. На одном дыхании перед глазами промелькнула вся жизнь. Говорят, так происходит в минуту смерти.
С амфитеатра лучше слышно. Да, я знала. И еще раз узнала.
Этому человеку за роялем все удается, и наполнить, и выстроить, и погрузить, и взволновать, и обогатить звучанием. При этом, будто он ничего специально и не делает, а наполняется и выстраивается все само. Играть на рояле очень легко. Так же как и жить.
Поскрипывай тут, или покашливай, а смерть неизбежна.