...
Они встречались редко, раз в два или три месяца, каждый раз случайно, мимоходом, на улице. Говорили ни о чем, выдыхали облачка пара, если было холодно, глотали ледяную минералку, если было жарко.
Он говорил ей о том, что погода его не радует, в прошлом году в это время зимой было гораздо холоднее и уже лежал снег.
А она смотрела на него и думала, что он в профиль один человек, а анфас - совершенно другой. Анфас он выглядел обычно, ровно так, как и должен выглядеть немного усталый мужчина сорока с небольшим лет, профиль же был четко очерчен, тонкий нос, немного нервные губы. Ей хотелось провести пальцем, как будто бы запомнить этот профиль на ощупь, навсегда.
Он говорил о том, что цены на бензин растут, но он не ропщет, так как в его годы уже пора зарабатывать на бензин и многое другое. Зарабатывать он умел, это соответствовало его представлениям о мужественности.
Еще он рассказывал много интересного: о выставках, на которых он побывал. О том, что с ним случилось в очередной командировке и почему он не любит Стокгольм.
А ей хотелось привстать на цыпочки, чтобы стать с ним одного роста. И держать его при этом за руку, потому что стоять на цыпочках очень, очень трудно.
Он никогда не носил галстуки, потому что галстук выбивался из его представлений о демократичности.
А она никак не могла понять, какого цвета его глаза: серого или синего, они могли быть любого. Ей нравилось слово маренго, но, наверное, оно было слишком строгим, не для этого случая.
После того, как все темы для разговора были исчерпаны, они какое-то время стояли молча друг около друга, стояли так близко, как это было возможно и прилично для двух, в общем-то, совершенно чужих людей.
И он смотрел на часы, потому что было пора, он не любил опаздывать, опоздания не соответствовали его представлениям о воспитанности. И они расходились в разные стороны, чтобы через некоторое время снова случайно столкнуться на улице в этом большом и пустынном городе - и потратить на неспешную беседу еще пятнадцать минут своей бестолковой жизни.
Он говорил ей о том, что погода его не радует, в прошлом году в это время зимой было гораздо холоднее и уже лежал снег.
А она смотрела на него и думала, что он в профиль один человек, а анфас - совершенно другой. Анфас он выглядел обычно, ровно так, как и должен выглядеть немного усталый мужчина сорока с небольшим лет, профиль же был четко очерчен, тонкий нос, немного нервные губы. Ей хотелось провести пальцем, как будто бы запомнить этот профиль на ощупь, навсегда.
Он говорил о том, что цены на бензин растут, но он не ропщет, так как в его годы уже пора зарабатывать на бензин и многое другое. Зарабатывать он умел, это соответствовало его представлениям о мужественности.
Еще он рассказывал много интересного: о выставках, на которых он побывал. О том, что с ним случилось в очередной командировке и почему он не любит Стокгольм.
А ей хотелось привстать на цыпочки, чтобы стать с ним одного роста. И держать его при этом за руку, потому что стоять на цыпочках очень, очень трудно.
Он никогда не носил галстуки, потому что галстук выбивался из его представлений о демократичности.
А она никак не могла понять, какого цвета его глаза: серого или синего, они могли быть любого. Ей нравилось слово маренго, но, наверное, оно было слишком строгим, не для этого случая.
После того, как все темы для разговора были исчерпаны, они какое-то время стояли молча друг около друга, стояли так близко, как это было возможно и прилично для двух, в общем-то, совершенно чужих людей.
И он смотрел на часы, потому что было пора, он не любил опаздывать, опоздания не соответствовали его представлениям о воспитанности. И они расходились в разные стороны, чтобы через некоторое время снова случайно столкнуться на улице в этом большом и пустынном городе - и потратить на неспешную беседу еще пятнадцать минут своей бестолковой жизни.