ЛАТЕНТНЫЙ ЗОРОАСТРИЗМ В ИРАНСКОМ КИНО
В России иранское кино никто не смотрит кроме фестивальных завсегдатаев. Я не знаю ни одного россиянина, кроме Дарьи Митиной, который бы видел хотя бы 100 иранских фильмов. Но Митина в зачет не идет, потому, что она полу-афганка и коммунистка и ей иранское кино близко в силу происхождения. А, между тем, мы видим, что только Аббас Киорастами, Джафар Панахи и Асгар Фархади собрали за последнее 30 лет целый амбар самых увесистых кинематографических призов. Все всякого сомнения иранское кино занимает первое место в мире по соотношению: количество “Золотых пальмовых веток”, “Золотых медведей” и “Золотых львов” на количество проданных билетов.
Сие неудивительно. Иранские фильмы смотреть - не сиську лизать. Самое популярное кино это - кино американское. Оно делает ставку на буйство экранных образов, лихой сюжет, потоки крови и бессовестный разврат. Персидские же мастера экрана поступают ровным счетом наоборот. В общем и целом, девизом большинства иранских кинолент стала максима: “Велика доблесть смирения”! Из картины в картину мы видим, как правило, незатейливый земледельческий быт, бессюжетность, благочестие жен и постные физиономии мужей сквозь которые просвечиваются разные божественные и метафизические откровения.
По моему разумению, кинофестиваль в Сан-Себастьяне - пятый по престижности в мире после Канн, Венеции, Берлина и Карловых Вар. Там персы выиграли аж 3 главных приза. Два из них забрал режиссер курдского происхождения Бахман Гобади. Русскому зрителю он известен, прежде всего, политическими драмами о тяготах курдского народа, который угнетают бюрократы Ирака, Ирана и Турции. Фильмы Гобади с их зоологическими названиями - “Время пьяных лошадей”, “И черепахи могут летать”, “Никто не знает о персидских котах”, “Заблудившийся в Ираке”, “Сезон с носорогами” любят европейские леваки, которых хлебом не корми, дай только порассуждать о несчастливой участи нацменов. А, если учесть, что и самого Гобади всячески тиранят иранские власти, ставя в палки в колеса на съемках и, запрещая показы уже снятых фильмов, то становится понятен его фестивальный успех.
В 2006 году Гобади берет первый приз фестиваля в Сан-Себастьяне за киноленту “Полумесяц”. На первый взгляд “Полумесяц” - очередная эпопея о тяжелой участи Курдистана, однако, на второй, а тем, более, на третий и четвертый взгляд видно, что Гобади метит со своим фильмом куда-то дальше, чем просто в политические агитаторы. Баюкающий, “качелящий” стиль повествования сбивает с толку неподготовленного зрителя. Фильму очень трудно приклеить жанровый ярлык. Что это? Социальная драма? роуд-муви? Политический памфлет? Этническая комедия? Или что-то иное?
Сюжет же таков. Где-то на отшибе Урмии, в заброшенной мечети проходят петушиные бои. При огромном стечении публики заводилой выступает духарной малый Како (Алла-Морад Растиньян). В разгар боя он цитирует трактат основоположника экзистенциализма Серена Кьеркегора “Болезнь к смерти”. Вдруг к нему поступает телефонный звонок от некого Мамо (Измаил Хаффари). Мамо - звезда курдской эстрады, почтенный старец и уважаемый по обе стороны границы человек.
…В Ираке свергнут жестокосердный властелин Саддам Хуссейн. После 7 месяцев хождений по кабинетам Мамо получает от иранских властей разрешение посетить с выездным концертом свою родину - Иракский Курдинстан. Сообщение о предстоящем концерте производит настоящий фурор в Иране, поскольку Мамо - это местный Муслим Магомаев. Мамо собирает из своих уже великовозрастных детей ансамбль песни и пляски. Жёлтый школьный автобус выезжает на большак, подбирая по пути участников коллектива. Собственно, весь фильм является рассказом о путешествии. Но уже с самого начала становится ясно, что эта артистическая артель никуда не доедет, а если и доедет, то совершенно, не туда, куда хотелось, а туда, куда задумало само Провидение.
Бесчисленные препятствия, наводнения, мздоимство пограничников, американские войска, поломанные инструменты, отсутствие солистки, молчание принимающей стороны, перекрытые дороги - все вопиет о том, что ехать никак невозможно, что надо остаться дома. Вскоре выясняется, что и иранские власти, которые якобы разрешили поездку, вовсе не горят желанием выпускать иранских курдов к курдам иракским.
Возникает странное противоречие. Мамо - это такой почвенник, народный акын, “носитель скреп”, совсем не либерал, скорее патриархальный бабай. Тем не менее, иранское начальство на словах поддерживая народное творчество в глубине души разделяет убеждения петербургских футуристов начала ХХ века: “Женщина лжет самим фактом своего существования, а мужчина лжет при помощи искусства. Половой вопрос - мерзость, а искусство одно из видов уголовного преступления”. Получается, что ни о какой поездке не может идти и речи.
На самом деле, противоречие это шито белыми нитками. Со времен еще Мехабадской республики, которая возникала при помощи Сталина в 1946 году, Тегеран испытывает недоверие к курдам. Мехабадская республика - это сепаратистское государство иранских курдов, короткое существование которого сопровождалось расправами и казнями сначала персов, а потом и курдов. Официальный Тегеран, как, впрочем, и Анкара, и Багдад, и Дамаск всячески противятся сплочению курдов в пограничье 4 государств, то позволяя им разные вольности, то опять загоняя под шконку.
Но чем тяжелее становятся препятствия на пути седого старца, тем неумолимее и абсурднее становится его стремление доехать до места своего рождения. Он желает туда попасть словно ему там медом намазано, словно это уже и не концертная площадка, а Эдемский Сад. Непостижимо и его желание заполучить в состав ансамбля женщину солистку, мастерицу божественного пения Хешо (Хади Тиграни). Он не слушает советы коллег об опасности его замыслов. Ведь в Иране женщины не только не могут выступать вместе с мужчинами, но и даже путешествовать без родственников в автобусе. Очевидно, что патриархальность курда Мамо носит совсем иную, не магометанскую природу, что речь идет о совсем иной не исламской традиции, но о какой?
За взятку Мамо умыкает Хешо из странного места - тюремного поселения, где живут 1334 певицы. Число 1334, как и множество других чисел в фильме, - отнюдь не случайно. В докладе 1994 года ООН говорилось, что в ходе подавления курдского восстания турецкие военные сожгли дотла 1334 курдских деревень. Затея с солисткой вышла боком. У иранских пограничников есть специальные псы (не только в фильме), которые натасканы на поиск именно женщин. Хешо находят в глубине автобусного отсека, похожего на гроб и забирают куда-то прочь, а балалайки же ломают.
Стройный сюжет вдруг ломается о коленку. Зритель в замешательстве. Только, что солистку забрали, но уже вечером мы видим деву живой и румяной у ночного костра вместе с коллективом. Но рассветным утром, в тумане, ее увозят в никуда 4 всадника, в которых мы можем узнать четырех Всадников Смерти. Становится понятно, что рассчитывать на связность сюжета можно лишь в том случае, если мы примем в качестве допущения, что перед нами многосмысленная притча, притча о Смерти, точнее о процессе Умирания, запечатленная искусной камерой Найджела Блака и Крайтона Боула. Величественные ландшафты Курдистана придают картине величавость и особую торжественность.
В самом начале мы видим Мамо в могиле. Он восстает оттуда как птица Феникс. Видно, что он стремится пересечь не столько границы государств, сколько Чертог Миров. Возможно, что весь фильм - это предсмертный бред умирающего старика. Вся лента напичкана от начала и до конца оживающими мертвецами, гробами, похоронами, могилами и кладбищами. И все это с шуточками, прибауточками. Как тут не вспомнить провинциальный автобус и кладбищенский юмор Слободана Шияна в его знаменитых картинах “Марафонцы бегут круг почета” и “Кто там поет”! А также “Черную кошку, белого кота” Эмира нашего Кустурицы, "Вкус вишни" Аббаса Киорастами и латиноамериканский магический реализм Габриэля Гарсия Маркеса и Антонио Арраиса!
Смерть и жизнь в фильме так тесно переплетены, что уже становится непонятно, что есть Жизнь, а что есть Смерть. В начале странствия, в страшном ущелье Мамо получает извещение некого ведуна о том, что он не должен ехать в Ирак, ибо в Ираке ему придет Каюк. Ущелье исчезает, и Мамо попадает в некое Чистилище, в царство мертвых подобное Предбаннику Смерти у Эльдара Рязанова в “Забытой мелодии для флейты”.
Много внимания уделено числовому символизму. Мамо с маниакальной настойчивостью старается избежать числа 14. Он отказывается брать с собой в турне дочку, поскольку тогда бы количество артистов в труппе стало бы равно 14. А число 14, именно 14, а не 13, по мнению полоумного старика несет несчастье. Как мы помним, в китайской нумерологии число 14 обозначает “Смерть”. Доктор, который пытается оживить покойника, турецкого курда, по имени Как Каахил, в котором можно увидеть аьтер-эго Мамо, работает 14 лет. Этот эскулап якобы зафиксировал за свою карьеру 213 смертей, а смерть Кажила - 214-я. Колдун, которому приснился сон о Мамо, заверяет посредством Сына, что в 14 ночь лунного месяца произойдет нечто плохое. Наконец, само название фильма “Полумесяц” - это приблизительно 14 день Лунного месяца, его середина. Мамо же готовится к поездке ровно 7 месяцев. Мир в “Книге Бытия” был сотворен за 7 дней. В дорогу же он берет ровно 12 человек, он 13-ый. У Иисуса Христа было 12 апостолов, а сам Иисус был 13-м. И так далее, и тому подобное. (Меня эта бодяга с числом 14 несказанно изумила, поскольку моя мама, моя жена, сестра и кузина жены родились 14 апреля. При этом 3 последние родились 14 апреля 1971 года).
Апофеозом мистицизма становится финал картины. На автобус прямо с Неба падает миловидная и любезная девица (неотразимая Голшифте Фарахани), которая обещает перетащить умирающего старика, который вот-вот испустит дух, туда, где “ему будет очень хорошо”. Ее сопровождают 4 черных всадника смерти на мопедах. Очевидно, что этот ангел, сошедший с небес, - Ангел Смерти, а имя ей “Niwemang” или “Полумесяц”. Смерть по ее словам - не печальная участь каждого человека, но избавление от земных страданий. Ведь сказано: “О, смерть! отраден твой приговор для человека, нуждающегося и изнемогающего в силах, для престарелого и обремененного заботами обо всем, для не имеющего надежды и потерявшего терпение”. Здесь видна перекличка с фильмом турка Реха Эрдема “Космос”, который снимался недалеко от тех мест. Старик, оставленный в одиночестве на пограничье миров, в заснеженных горах Курдистана, ложится в гроб и испускает дух с улыбкой на устах - он приехал Домой.
Весь этот причудливый мистицизм с вкраплениями язычества и христианства, это поклонение женскому началу - довольно странен, учитывая, что в Иране, да и в Курдистане - господствующая религия Магометанство, где “Нет Бога, кроме Аллаха и Магомет - пророк его”. Однако, вспомним, что Гобади - курд, а среди курдов распространен езидизм. Это тайная религия - сочетающая в себе элементы древнего зороастрийства, христианства, иудаизма и ислама. Согласно вероучению езиды имеют право скрывать свою веру, молясь чужим богам, ходя в мечеть или церковь. Но своего истинного Бога они могут исповедовать в своих тайных капищах. Многие так и делают, за что ненавидимы и ИГИЛовцами, и традиционными мусульманами.
Если же вспомнить, что и езидские, да и курдские фемины вообще стоят в обществе гораздо выше, чем их магометанские сестры, что поклонение женскому началу в зороастризме является естественным, поскольку в этой религии между мужчиной и жениной поставлен знак равенства, то становится понятным тоска главного героя фильма - по божественному гласу Хешо.
Более того, мусульманские критики религии езидизма часто ассоциируют почитаемого езидами верховного ангела Мелек-Тавуси с Иблисом или с ПАДШИМ АНГЕЛОМ, в связи с этим езидов ошибочно считали “поклонниками злого»” духа. А ведь в фильме ангел по имени “Niwemang” падает с непосредственно с неба!
Перед нами недвусмысленное послание мятежного режиссера из религиозного подполья Ирана. Да ведь это же крипто-езидизм и фрагменты древнего зороастризма! Гобади затеял сложную игру со стражами Исламской революции. В любом случае мы получили красноречивое свидетельство о том, в народной глубине, в среде курдов зороастризм в виде езидизма цветет пышным цветом.
Сие неудивительно. Иранские фильмы смотреть - не сиську лизать. Самое популярное кино это - кино американское. Оно делает ставку на буйство экранных образов, лихой сюжет, потоки крови и бессовестный разврат. Персидские же мастера экрана поступают ровным счетом наоборот. В общем и целом, девизом большинства иранских кинолент стала максима: “Велика доблесть смирения”! Из картины в картину мы видим, как правило, незатейливый земледельческий быт, бессюжетность, благочестие жен и постные физиономии мужей сквозь которые просвечиваются разные божественные и метафизические откровения.
По моему разумению, кинофестиваль в Сан-Себастьяне - пятый по престижности в мире после Канн, Венеции, Берлина и Карловых Вар. Там персы выиграли аж 3 главных приза. Два из них забрал режиссер курдского происхождения Бахман Гобади. Русскому зрителю он известен, прежде всего, политическими драмами о тяготах курдского народа, который угнетают бюрократы Ирака, Ирана и Турции. Фильмы Гобади с их зоологическими названиями - “Время пьяных лошадей”, “И черепахи могут летать”, “Никто не знает о персидских котах”, “Заблудившийся в Ираке”, “Сезон с носорогами” любят европейские леваки, которых хлебом не корми, дай только порассуждать о несчастливой участи нацменов. А, если учесть, что и самого Гобади всячески тиранят иранские власти, ставя в палки в колеса на съемках и, запрещая показы уже снятых фильмов, то становится понятен его фестивальный успех.
В 2006 году Гобади берет первый приз фестиваля в Сан-Себастьяне за киноленту “Полумесяц”. На первый взгляд “Полумесяц” - очередная эпопея о тяжелой участи Курдистана, однако, на второй, а тем, более, на третий и четвертый взгляд видно, что Гобади метит со своим фильмом куда-то дальше, чем просто в политические агитаторы. Баюкающий, “качелящий” стиль повествования сбивает с толку неподготовленного зрителя. Фильму очень трудно приклеить жанровый ярлык. Что это? Социальная драма? роуд-муви? Политический памфлет? Этническая комедия? Или что-то иное?
Сюжет же таков. Где-то на отшибе Урмии, в заброшенной мечети проходят петушиные бои. При огромном стечении публики заводилой выступает духарной малый Како (Алла-Морад Растиньян). В разгар боя он цитирует трактат основоположника экзистенциализма Серена Кьеркегора “Болезнь к смерти”. Вдруг к нему поступает телефонный звонок от некого Мамо (Измаил Хаффари). Мамо - звезда курдской эстрады, почтенный старец и уважаемый по обе стороны границы человек.
…В Ираке свергнут жестокосердный властелин Саддам Хуссейн. После 7 месяцев хождений по кабинетам Мамо получает от иранских властей разрешение посетить с выездным концертом свою родину - Иракский Курдинстан. Сообщение о предстоящем концерте производит настоящий фурор в Иране, поскольку Мамо - это местный Муслим Магомаев. Мамо собирает из своих уже великовозрастных детей ансамбль песни и пляски. Жёлтый школьный автобус выезжает на большак, подбирая по пути участников коллектива. Собственно, весь фильм является рассказом о путешествии. Но уже с самого начала становится ясно, что эта артистическая артель никуда не доедет, а если и доедет, то совершенно, не туда, куда хотелось, а туда, куда задумало само Провидение.
Бесчисленные препятствия, наводнения, мздоимство пограничников, американские войска, поломанные инструменты, отсутствие солистки, молчание принимающей стороны, перекрытые дороги - все вопиет о том, что ехать никак невозможно, что надо остаться дома. Вскоре выясняется, что и иранские власти, которые якобы разрешили поездку, вовсе не горят желанием выпускать иранских курдов к курдам иракским.
Возникает странное противоречие. Мамо - это такой почвенник, народный акын, “носитель скреп”, совсем не либерал, скорее патриархальный бабай. Тем не менее, иранское начальство на словах поддерживая народное творчество в глубине души разделяет убеждения петербургских футуристов начала ХХ века: “Женщина лжет самим фактом своего существования, а мужчина лжет при помощи искусства. Половой вопрос - мерзость, а искусство одно из видов уголовного преступления”. Получается, что ни о какой поездке не может идти и речи.
На самом деле, противоречие это шито белыми нитками. Со времен еще Мехабадской республики, которая возникала при помощи Сталина в 1946 году, Тегеран испытывает недоверие к курдам. Мехабадская республика - это сепаратистское государство иранских курдов, короткое существование которого сопровождалось расправами и казнями сначала персов, а потом и курдов. Официальный Тегеран, как, впрочем, и Анкара, и Багдад, и Дамаск всячески противятся сплочению курдов в пограничье 4 государств, то позволяя им разные вольности, то опять загоняя под шконку.
Но чем тяжелее становятся препятствия на пути седого старца, тем неумолимее и абсурднее становится его стремление доехать до места своего рождения. Он желает туда попасть словно ему там медом намазано, словно это уже и не концертная площадка, а Эдемский Сад. Непостижимо и его желание заполучить в состав ансамбля женщину солистку, мастерицу божественного пения Хешо (Хади Тиграни). Он не слушает советы коллег об опасности его замыслов. Ведь в Иране женщины не только не могут выступать вместе с мужчинами, но и даже путешествовать без родственников в автобусе. Очевидно, что патриархальность курда Мамо носит совсем иную, не магометанскую природу, что речь идет о совсем иной не исламской традиции, но о какой?
За взятку Мамо умыкает Хешо из странного места - тюремного поселения, где живут 1334 певицы. Число 1334, как и множество других чисел в фильме, - отнюдь не случайно. В докладе 1994 года ООН говорилось, что в ходе подавления курдского восстания турецкие военные сожгли дотла 1334 курдских деревень. Затея с солисткой вышла боком. У иранских пограничников есть специальные псы (не только в фильме), которые натасканы на поиск именно женщин. Хешо находят в глубине автобусного отсека, похожего на гроб и забирают куда-то прочь, а балалайки же ломают.
Стройный сюжет вдруг ломается о коленку. Зритель в замешательстве. Только, что солистку забрали, но уже вечером мы видим деву живой и румяной у ночного костра вместе с коллективом. Но рассветным утром, в тумане, ее увозят в никуда 4 всадника, в которых мы можем узнать четырех Всадников Смерти. Становится понятно, что рассчитывать на связность сюжета можно лишь в том случае, если мы примем в качестве допущения, что перед нами многосмысленная притча, притча о Смерти, точнее о процессе Умирания, запечатленная искусной камерой Найджела Блака и Крайтона Боула. Величественные ландшафты Курдистана придают картине величавость и особую торжественность.
В самом начале мы видим Мамо в могиле. Он восстает оттуда как птица Феникс. Видно, что он стремится пересечь не столько границы государств, сколько Чертог Миров. Возможно, что весь фильм - это предсмертный бред умирающего старика. Вся лента напичкана от начала и до конца оживающими мертвецами, гробами, похоронами, могилами и кладбищами. И все это с шуточками, прибауточками. Как тут не вспомнить провинциальный автобус и кладбищенский юмор Слободана Шияна в его знаменитых картинах “Марафонцы бегут круг почета” и “Кто там поет”! А также “Черную кошку, белого кота” Эмира нашего Кустурицы, "Вкус вишни" Аббаса Киорастами и латиноамериканский магический реализм Габриэля Гарсия Маркеса и Антонио Арраиса!
Смерть и жизнь в фильме так тесно переплетены, что уже становится непонятно, что есть Жизнь, а что есть Смерть. В начале странствия, в страшном ущелье Мамо получает извещение некого ведуна о том, что он не должен ехать в Ирак, ибо в Ираке ему придет Каюк. Ущелье исчезает, и Мамо попадает в некое Чистилище, в царство мертвых подобное Предбаннику Смерти у Эльдара Рязанова в “Забытой мелодии для флейты”.
Много внимания уделено числовому символизму. Мамо с маниакальной настойчивостью старается избежать числа 14. Он отказывается брать с собой в турне дочку, поскольку тогда бы количество артистов в труппе стало бы равно 14. А число 14, именно 14, а не 13, по мнению полоумного старика несет несчастье. Как мы помним, в китайской нумерологии число 14 обозначает “Смерть”. Доктор, который пытается оживить покойника, турецкого курда, по имени Как Каахил, в котором можно увидеть аьтер-эго Мамо, работает 14 лет. Этот эскулап якобы зафиксировал за свою карьеру 213 смертей, а смерть Кажила - 214-я. Колдун, которому приснился сон о Мамо, заверяет посредством Сына, что в 14 ночь лунного месяца произойдет нечто плохое. Наконец, само название фильма “Полумесяц” - это приблизительно 14 день Лунного месяца, его середина. Мамо же готовится к поездке ровно 7 месяцев. Мир в “Книге Бытия” был сотворен за 7 дней. В дорогу же он берет ровно 12 человек, он 13-ый. У Иисуса Христа было 12 апостолов, а сам Иисус был 13-м. И так далее, и тому подобное. (Меня эта бодяга с числом 14 несказанно изумила, поскольку моя мама, моя жена, сестра и кузина жены родились 14 апреля. При этом 3 последние родились 14 апреля 1971 года).
Апофеозом мистицизма становится финал картины. На автобус прямо с Неба падает миловидная и любезная девица (неотразимая Голшифте Фарахани), которая обещает перетащить умирающего старика, который вот-вот испустит дух, туда, где “ему будет очень хорошо”. Ее сопровождают 4 черных всадника смерти на мопедах. Очевидно, что этот ангел, сошедший с небес, - Ангел Смерти, а имя ей “Niwemang” или “Полумесяц”. Смерть по ее словам - не печальная участь каждого человека, но избавление от земных страданий. Ведь сказано: “О, смерть! отраден твой приговор для человека, нуждающегося и изнемогающего в силах, для престарелого и обремененного заботами обо всем, для не имеющего надежды и потерявшего терпение”. Здесь видна перекличка с фильмом турка Реха Эрдема “Космос”, который снимался недалеко от тех мест. Старик, оставленный в одиночестве на пограничье миров, в заснеженных горах Курдистана, ложится в гроб и испускает дух с улыбкой на устах - он приехал Домой.
Весь этот причудливый мистицизм с вкраплениями язычества и христианства, это поклонение женскому началу - довольно странен, учитывая, что в Иране, да и в Курдистане - господствующая религия Магометанство, где “Нет Бога, кроме Аллаха и Магомет - пророк его”. Однако, вспомним, что Гобади - курд, а среди курдов распространен езидизм. Это тайная религия - сочетающая в себе элементы древнего зороастрийства, христианства, иудаизма и ислама. Согласно вероучению езиды имеют право скрывать свою веру, молясь чужим богам, ходя в мечеть или церковь. Но своего истинного Бога они могут исповедовать в своих тайных капищах. Многие так и делают, за что ненавидимы и ИГИЛовцами, и традиционными мусульманами.
Если же вспомнить, что и езидские, да и курдские фемины вообще стоят в обществе гораздо выше, чем их магометанские сестры, что поклонение женскому началу в зороастризме является естественным, поскольку в этой религии между мужчиной и жениной поставлен знак равенства, то становится понятным тоска главного героя фильма - по божественному гласу Хешо.
Более того, мусульманские критики религии езидизма часто ассоциируют почитаемого езидами верховного ангела Мелек-Тавуси с Иблисом или с ПАДШИМ АНГЕЛОМ, в связи с этим езидов ошибочно считали “поклонниками злого»” духа. А ведь в фильме ангел по имени “Niwemang” падает с непосредственно с неба!
Перед нами недвусмысленное послание мятежного режиссера из религиозного подполья Ирана. Да ведь это же крипто-езидизм и фрагменты древнего зороастризма! Гобади затеял сложную игру со стражами Исламской революции. В любом случае мы получили красноречивое свидетельство о том, в народной глубине, в среде курдов зороастризм в виде езидизма цветет пышным цветом.