Набоков. Расстрел

[zhemukhov]

Сыщаукlа жэщ

Ныжэбэ сщlакъым нэху щыжыну:
гъуэлъыпlэм Хэкум сихьыжащ;
ди къуажэ губгъуэм саукlыну
сылъэпэрапэу сыдашащ.

Сыкъызэщоури - пэш кlыфlыгъэр
нэ гужьеяк1э щ1ызощык1,
абы, пхисык1ыу си нэ кугъуэр,
сыхьэт хъурейр къыхолыдык1.

Нэ нэфхэр схуэмыгъэупlэрапlэу
сыхьэт фочыпэм тодиихь!
къоувыlэ си гур зэшэзэпlэу;
зы напlэзыпlэр сыту кlыхь.

Фоч нэпц1ыр уэкъым. Сыхьэт макъым
сыкъегъэушри сыкъохъуж,
гур къыщlопхъуэжри Хэку тутнакъым
хамэщl тыншыпlэм хуит щохъуж.

Итlани, сигу, упlейтеяуэ,
ухуейт пщlыхьэпlэр хъуну пэж:
Хэку, къуажэ губгъуэ, фочыр мауэ,
къэрабэ хужьхэр жьым хепхъэж.
    Жэмыхъуэ Суфьян зридзэк1ащ

Набоков В. Расстрел.

Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.

Проснусь, и в темноте, со стула,     
где спички и часы лежат,     
в глаза, как пристальное дуло,     
глядит горящий циферблат.

Закрыв руками грудь и шею,-     
вот-вот сейчас пальнет в меня -     
я взгляда отвести не смею     
от круга тусклого огня.

Оцепенелого сознанья     
коснется тиканье часов,     
благополучного изгнанья     
я снова чувствую покров.

Но сердце, как бы ты хотело,    
чтоб это вправду было так:     
Россия, звезды, ночь расстрела     
и весь в черемухе овраг.

1927, Берлин