МОСТ НЕМЦОВА
Когда улица и переулкам московского центра возвращались традиционные исторические названия, это воспринималось благосклонно, пусть даже в названиях вместо имен русских интеллигентов (Остужева, например) звучало всеми забытое Козье болото (Козихинские переулки), некогда простиравшееся на том месте, где потом появились Патриаршие пруды
Иное дело - инженерные сооружения. Новое сооружение имеет право на новое имя собственное. Так было, например, в Париже после глобальной реконструкции Анри Османа, когда появился, например, мост Александра III.
«Великий сталинский план реконструкции столицы» (!935) не оставил от старых мостов камня на камне. Даже от Большого Каменного камня на камне не оставил. Только названия остались. Даже у моста, в названия которого нет ничего, кроме того, что он перекинут через Москва-реку (Москворецкий) сохранилось старое имя.
Большой Москворецкий мост, 28 февраля 2015 года. Фото автора
Между тем реконструкция 1935 года и ее продолжение (генплан академика Улласа - 1971) преобразовали Москву не менее, чем реконструкция Парижа Анри Османом.
На недавней конференции Союза московских архитекторов, посвященной памяти Улласа (проходила в Центральном доме архитектора), вспоминали о том, что будущий академик, полковник инженерных войск Николай Уллас вывез в 1945 году из Берлина архив придворного архитектора Шпеера. В результате стадион в Лужниках стал точной копией Олимпийского стадиона 1936 года, а градостроительные идеи Альберта Шпеера, воплощенные в Берлине, стали основой московского генплана 1971 года.
На Третьих Глазычевских чтениях (устраиваются в память академика Вячеслава Глазычева), собравших на прошлых неделе градостроителей со всей страны, было отмечено, что непременным условием гармоничного городского развития является союз талантливого градостроителя с обеспечивающей ему карт-бланш верховной властью. Отмечали, что Европа знает лишь два подобных успешных союза. В XIX веке то был творческий союз немецкого градостроителя барона Генри Гаусмана (которого парижане звали на свой манер Анри Османом) с императором Наполеоном III, позволивший полностью перестроить средневековый Париж. В XX веке таким союзом стал творческий союз немецкого градостроителя Альберта Шпеера с рейхсканцлером Адольфом Гитлером. Сказано было, между прочим, в стенах Российской академии народного хозяйства и госслужбы при президенте Российской Федерации.
Последующие удачные городские проекты эпохи плана Маршала (Роттердам, Кёльн, Гамбург) стали по сути калькой с берлинских планов Шпеера.
У академика Улласа, воплощавшего идеи Шпеера в Москве, понимающих покровителей не было. В советское время ему, по крайней мере, не мешали (построен Новый Арбат, закончена реконструкция Тверской, строился так и не достроенный проспект Сахарова). А вот Лужков, ничего не смыслящий ни в архитектуре, ни в градостроительстве, встретил новации в штыки, застроив «тромбами» все транспортные коридоры академика Улласа, ввергнув столицу в пучину транспортного коллапса. «Дальше - только динамит!» - не раз говорил Глазычев о единственном методе исправления ошибок Лужкова.
Не избежал печальной участи и Большой Москворецкий мост, который по замыслам архитекторов должен был стать элементом общегородской магистрали, соединяющей север и юг столицы.
Давно закрыто автомобильное движение вдоль кремлевской стены, за которой прячется Путин. Собственно, Путин в том не виноват, мальчику из питерской подворотни исполнилось к тому времени (1962 год) всего 10 лет. Потом Лужков выстроил «новодел» Воскресенских ворот, закупорив выезд с моста в сторону Тверской. Возвел бугор на Манежной площади. Вставил «тромб» на другой стороне Москворецкого моста, на берегу Водоотводного канала. А Собянин застраивает сейчас на Болотном острове квартал, где должна была быть транспортная развязка на подходах к мосту.
Как зиновьевские зияющие высоты торчат на подступах к Москворецкому мосту построенные по планам Улласа еще во времена СССР жилые здания в конце Большой Ордынки. Дальше - целая вереница зданий вдоль Люсиновской, перед которыми зияют огромные пустыри с «шанхаем» палаток. И, наконец, здания вдоль Ордынки на углу бульваров, метавшихся как продолжение по типу парижских на левобережье Сены - Минсредмаш СССР (Росатом) и знаменитый по «Мастеру и Маргарите» писательский дом в Лаврушинском.
В общем, Москворецкий мост повторил судьбу погибшего на нем Бориса Немцова. Широкий, могучий, расправивший плечи на середине фарватера и упершийся в непробиваемые тупики. С одной стороны не дает простора оккупированная фэсэошниками Красная площадь, с другой - Лужковские новоделы в Замоскворечье.
Много таких мостов в Москве, недостроенных, упирающихся в тупики (еще больше так и не построенных). Все они связаны с перечеркнутыми Лужковым планами градостроителя Улласа: Большой Устьинский, Новоспасский. Костомаровский.
Но вот Большой Москворецкий, просторный, воздушный, но упирающийся в режимный объект путинского режима, как нельзя лучше соответствует образу погибшего оппозиционера.
Стало быть, должен так и называться: мост Бориса Немцова.
Постскриптум
Не успел дописать текст, слышу о предложении Михаила Касьянова: Немцовский мост. И о памятном знаке на парапете. Точно такой же стоит в Берлине на парапете Ландверканала, в который была сброшена погибшая в революционных боях Роза Люксембург.
Идеи витают в воздухе…
Берлин, Ландверканал. Памятный знак на месте гибели Розы Люксембург. Фото: Википедия.
Иное дело - инженерные сооружения. Новое сооружение имеет право на новое имя собственное. Так было, например, в Париже после глобальной реконструкции Анри Османа, когда появился, например, мост Александра III.
«Великий сталинский план реконструкции столицы» (!935) не оставил от старых мостов камня на камне. Даже от Большого Каменного камня на камне не оставил. Только названия остались. Даже у моста, в названия которого нет ничего, кроме того, что он перекинут через Москва-реку (Москворецкий) сохранилось старое имя.
Большой Москворецкий мост, 28 февраля 2015 года. Фото автора
Между тем реконструкция 1935 года и ее продолжение (генплан академика Улласа - 1971) преобразовали Москву не менее, чем реконструкция Парижа Анри Османом.
На недавней конференции Союза московских архитекторов, посвященной памяти Улласа (проходила в Центральном доме архитектора), вспоминали о том, что будущий академик, полковник инженерных войск Николай Уллас вывез в 1945 году из Берлина архив придворного архитектора Шпеера. В результате стадион в Лужниках стал точной копией Олимпийского стадиона 1936 года, а градостроительные идеи Альберта Шпеера, воплощенные в Берлине, стали основой московского генплана 1971 года.
На Третьих Глазычевских чтениях (устраиваются в память академика Вячеслава Глазычева), собравших на прошлых неделе градостроителей со всей страны, было отмечено, что непременным условием гармоничного городского развития является союз талантливого градостроителя с обеспечивающей ему карт-бланш верховной властью. Отмечали, что Европа знает лишь два подобных успешных союза. В XIX веке то был творческий союз немецкого градостроителя барона Генри Гаусмана (которого парижане звали на свой манер Анри Османом) с императором Наполеоном III, позволивший полностью перестроить средневековый Париж. В XX веке таким союзом стал творческий союз немецкого градостроителя Альберта Шпеера с рейхсканцлером Адольфом Гитлером. Сказано было, между прочим, в стенах Российской академии народного хозяйства и госслужбы при президенте Российской Федерации.
Последующие удачные городские проекты эпохи плана Маршала (Роттердам, Кёльн, Гамбург) стали по сути калькой с берлинских планов Шпеера.
У академика Улласа, воплощавшего идеи Шпеера в Москве, понимающих покровителей не было. В советское время ему, по крайней мере, не мешали (построен Новый Арбат, закончена реконструкция Тверской, строился так и не достроенный проспект Сахарова). А вот Лужков, ничего не смыслящий ни в архитектуре, ни в градостроительстве, встретил новации в штыки, застроив «тромбами» все транспортные коридоры академика Улласа, ввергнув столицу в пучину транспортного коллапса. «Дальше - только динамит!» - не раз говорил Глазычев о единственном методе исправления ошибок Лужкова.
Не избежал печальной участи и Большой Москворецкий мост, который по замыслам архитекторов должен был стать элементом общегородской магистрали, соединяющей север и юг столицы.
Давно закрыто автомобильное движение вдоль кремлевской стены, за которой прячется Путин. Собственно, Путин в том не виноват, мальчику из питерской подворотни исполнилось к тому времени (1962 год) всего 10 лет. Потом Лужков выстроил «новодел» Воскресенских ворот, закупорив выезд с моста в сторону Тверской. Возвел бугор на Манежной площади. Вставил «тромб» на другой стороне Москворецкого моста, на берегу Водоотводного канала. А Собянин застраивает сейчас на Болотном острове квартал, где должна была быть транспортная развязка на подходах к мосту.
Как зиновьевские зияющие высоты торчат на подступах к Москворецкому мосту построенные по планам Улласа еще во времена СССР жилые здания в конце Большой Ордынки. Дальше - целая вереница зданий вдоль Люсиновской, перед которыми зияют огромные пустыри с «шанхаем» палаток. И, наконец, здания вдоль Ордынки на углу бульваров, метавшихся как продолжение по типу парижских на левобережье Сены - Минсредмаш СССР (Росатом) и знаменитый по «Мастеру и Маргарите» писательский дом в Лаврушинском.
В общем, Москворецкий мост повторил судьбу погибшего на нем Бориса Немцова. Широкий, могучий, расправивший плечи на середине фарватера и упершийся в непробиваемые тупики. С одной стороны не дает простора оккупированная фэсэошниками Красная площадь, с другой - Лужковские новоделы в Замоскворечье.
Много таких мостов в Москве, недостроенных, упирающихся в тупики (еще больше так и не построенных). Все они связаны с перечеркнутыми Лужковым планами градостроителя Улласа: Большой Устьинский, Новоспасский. Костомаровский.
Но вот Большой Москворецкий, просторный, воздушный, но упирающийся в режимный объект путинского режима, как нельзя лучше соответствует образу погибшего оппозиционера.
Стало быть, должен так и называться: мост Бориса Немцова.
Постскриптум
Не успел дописать текст, слышу о предложении Михаила Касьянова: Немцовский мост. И о памятном знаке на парапете. Точно такой же стоит в Берлине на парапете Ландверканала, в который была сброшена погибшая в революционных боях Роза Люксембург.
Идеи витают в воздухе…
Берлин, Ландверканал. Памятный знак на месте гибели Розы Люксембург. Фото: Википедия.