Вертинский
Продолжу о Вертинском, а вернее - начну "ab ovo".
Впервые я услышал Вертинского в глубоком детстве, у каких-то родительских друзей, граммофонную пластинку, 78 оборотов. Конечно же, не помню, когда точно это было, не помню, какие это были песни, но вот запомнилась манера, голос, грассируюшее "р" (у меня тогда был комплекс по этому поводу), и когда я уже в Москве услышал первый диск (Алёнушка, Чужие города) и третий (Аравийская песня, Джонни) вспомнил о том, что этот голос мне знаком...
Я уже говорил, что очень стеснялся своего "р" и пел в моей первой группе только по-английски, песенные тексты тоже писал по-английски и под страхом смерти тогда не спел бы песню на русском языке.
Но вот году в '85 - '86 меня уговорили поучаствовать в художественной самодеятельности, сделать "капустник", посвящённый юбилею нашего НИИ и я согласился... Самомотивация была такая - есть же Вертинский, его обожали и над ним не смеялись, значит и мне нужно петь так, чтоб все забыли про мою картавость! И я запел по-русски...
А потом, совершенно случайно, после очередного выступления, за пианинку сел покойный Юра Заполь и стал играть "Над розовым морем"... А я запел... Это произвело эффект разорвавшейся бомбы - я даже не ожидал!
Весь наш небольшой коллектив и довольно большое количество присутствующих "сочувствующих" начали требовать "ещё!", кричать "браво" и не верили, что это был экспромт. И вот в конце 1988 года я уговорил нашего клавишника Сашу помочь мне сделать программу из песен Александра Вертинского. Он не сразу, но согласился, я отдал ему пластинки и он методично стал "сдирать" аккомпанемент ко всем песням с двух имеющихся у меня на тот момент дисков. Мы не стали тогда делать Доченьки, В степи молдаванской и ещё пару песен, на наш взгляд, совсем уж патриотических. Нас привлекли другие - Джимми-пират, Пикколо бамбино, Попугай Флобер, Джонни, Пес Дуглас, Маленький креольчик, За кулисами, В синем и далеком океане...
Работали не торопясь, поэтому программа была окончательно готова только к концу апреля 1989, то есть к столетию Александра Николаевича мы не успели. Правда, и цели такой не было - мы просто делали одну песню за другой, "катали" программу часами и с каждой репетицией понимали, что звучим всё лучше и лучше...
В последних числах апреля всё было готово, я сделал афишу и начался небольшой мандраж - а будет ли это кому-нибудь интересно кроме нас самих?! Это не "капустник", не вечер юмора и про известных людей института петь никто не будет. И вообще - это буду только "я с товарищем". Но всё, слава Богу, удалось...
Зал был полон (спасибо Юрке Заполю, он ещё и в соседних двух институтах работу провёл) и мы начали. Я не помню сейчас всех песен, которые мы включили в первую программу, помню только, что в час мы не уложились, как планировали, и помню, что начали с "Танго Магнолия". Все следующие программы, и новые тоже, мы начинали только с неё - она была нашим талисманом...
Без ложной скромности скажу - успех был. Он выразился не только в том, что о нас заговорил весь институт, но и в том, что нас с этой же программой через пару недель, после всех майских праздников, пригласили в соседний НИИ.
На следующий день после первого концерта ко мне подошел довольно пожилой сотрудник нашего института и со словами благодарности протянул мне подарок - диск Вертинского "В нашей комнате". Очень редкий, надо сказать, диск, практически раритет. Сразу вспомнилось, как в 1990, кажется, году, аккомпаниатор Вертинского, Михаил Брохес, дал несколько выступлений в разных точках Москвы и я ходил на три из них. На одно выступление я пришёл с конвертами пластинок и попросил автограф.
Брохес начал писать на одном конверте: "Константину на память о концертах А.Н.Вертинского", потом посмотрел на меня и сказал: "Но вы же молодой человек! Вы, наверное, не были на концертах Александра Николаевича!?" Я ответил - нет, когда я родился, Вертинский уже умер... После этого Брохес дописал: "и моём концерте памяти Вертинского. Михаил Брохес". Потом взял остальные конверты и начал просто расписываться на них. Когда ему в руки попала обложка диска "В нашей комнате" он удивился: "Очень редкая пластинка", потом спохватившись, добавил - "ну у меня-то она конечно же есть!" Я еле сдержался, чтоб не рассмеяться...
А в июне вышел двойной диск к столетию со дня рождения А. Н. Вертинского и мы с Сашей, окрылённые успехом, бросились делать новую программу, составленную из песен с этих пластинок. К осени новая программа, теперь уже более чем полуторачасовая, была готова. Мы выступили у себя, потом в соседнем НИИ, а потом нас позвали ещё в одно НИИ, в котором мы повторили первую программу и через две недели показали вторую.
Что произошло дальше - об этом в следующем посте о Вертинском и о себе...
Впервые я услышал Вертинского в глубоком детстве, у каких-то родительских друзей, граммофонную пластинку, 78 оборотов. Конечно же, не помню, когда точно это было, не помню, какие это были песни, но вот запомнилась манера, голос, грассируюшее "р" (у меня тогда был комплекс по этому поводу), и когда я уже в Москве услышал первый диск (Алёнушка, Чужие города) и третий (Аравийская песня, Джонни) вспомнил о том, что этот голос мне знаком...
Я уже говорил, что очень стеснялся своего "р" и пел в моей первой группе только по-английски, песенные тексты тоже писал по-английски и под страхом смерти тогда не спел бы песню на русском языке.
Но вот году в '85 - '86 меня уговорили поучаствовать в художественной самодеятельности, сделать "капустник", посвящённый юбилею нашего НИИ и я согласился... Самомотивация была такая - есть же Вертинский, его обожали и над ним не смеялись, значит и мне нужно петь так, чтоб все забыли про мою картавость! И я запел по-русски...
А потом, совершенно случайно, после очередного выступления, за пианинку сел покойный Юра Заполь и стал играть "Над розовым морем"... А я запел... Это произвело эффект разорвавшейся бомбы - я даже не ожидал!
Весь наш небольшой коллектив и довольно большое количество присутствующих "сочувствующих" начали требовать "ещё!", кричать "браво" и не верили, что это был экспромт. И вот в конце 1988 года я уговорил нашего клавишника Сашу помочь мне сделать программу из песен Александра Вертинского. Он не сразу, но согласился, я отдал ему пластинки и он методично стал "сдирать" аккомпанемент ко всем песням с двух имеющихся у меня на тот момент дисков. Мы не стали тогда делать Доченьки, В степи молдаванской и ещё пару песен, на наш взгляд, совсем уж патриотических. Нас привлекли другие - Джимми-пират, Пикколо бамбино, Попугай Флобер, Джонни, Пес Дуглас, Маленький креольчик, За кулисами, В синем и далеком океане...
Работали не торопясь, поэтому программа была окончательно готова только к концу апреля 1989, то есть к столетию Александра Николаевича мы не успели. Правда, и цели такой не было - мы просто делали одну песню за другой, "катали" программу часами и с каждой репетицией понимали, что звучим всё лучше и лучше...
В последних числах апреля всё было готово, я сделал афишу и начался небольшой мандраж - а будет ли это кому-нибудь интересно кроме нас самих?! Это не "капустник", не вечер юмора и про известных людей института петь никто не будет. И вообще - это буду только "я с товарищем". Но всё, слава Богу, удалось...
Зал был полон (спасибо Юрке Заполю, он ещё и в соседних двух институтах работу провёл) и мы начали. Я не помню сейчас всех песен, которые мы включили в первую программу, помню только, что в час мы не уложились, как планировали, и помню, что начали с "Танго Магнолия". Все следующие программы, и новые тоже, мы начинали только с неё - она была нашим талисманом...
Без ложной скромности скажу - успех был. Он выразился не только в том, что о нас заговорил весь институт, но и в том, что нас с этой же программой через пару недель, после всех майских праздников, пригласили в соседний НИИ.
На следующий день после первого концерта ко мне подошел довольно пожилой сотрудник нашего института и со словами благодарности протянул мне подарок - диск Вертинского "В нашей комнате". Очень редкий, надо сказать, диск, практически раритет. Сразу вспомнилось, как в 1990, кажется, году, аккомпаниатор Вертинского, Михаил Брохес, дал несколько выступлений в разных точках Москвы и я ходил на три из них. На одно выступление я пришёл с конвертами пластинок и попросил автограф.
Брохес начал писать на одном конверте: "Константину на память о концертах А.Н.Вертинского", потом посмотрел на меня и сказал: "Но вы же молодой человек! Вы, наверное, не были на концертах Александра Николаевича!?" Я ответил - нет, когда я родился, Вертинский уже умер... После этого Брохес дописал: "и моём концерте памяти Вертинского. Михаил Брохес". Потом взял остальные конверты и начал просто расписываться на них. Когда ему в руки попала обложка диска "В нашей комнате" он удивился: "Очень редкая пластинка", потом спохватившись, добавил - "ну у меня-то она конечно же есть!" Я еле сдержался, чтоб не рассмеяться...
А в июне вышел двойной диск к столетию со дня рождения А. Н. Вертинского и мы с Сашей, окрылённые успехом, бросились делать новую программу, составленную из песен с этих пластинок. К осени новая программа, теперь уже более чем полуторачасовая, была готова. Мы выступили у себя, потом в соседнем НИИ, а потом нас позвали ещё в одно НИИ, в котором мы повторили первую программу и через две недели показали вторую.
Что произошло дальше - об этом в следующем посте о Вертинском и о себе...