Сокровенное
Пустяшный разговор вызвал несколько воспоминаний, поведав о которых, я услышал в ответ: «И у нас было все так же! Интересно, почему?»
В самом деле - почему?
В кухонном буфете, в левом его ящике, среди прочих необходимых в хозяйстве вещей хранились две большие круглые жестянки из-под халвы - желтые, с черным узором. Обе жестянки были наполнены пуговицами - их, пуговиц, было сотни три, не меньше. Почти все пуговицы были разномастными, невесть откуда взявшимися. Огромные пуговицы для пальто: круглая, с насечкой, делавшей ее похожей на клубок, и граненая, с прозрачным верхом и черной подложкой, с золотым колечком, вплавленным вокруг дырок, и угольная, блестящая, квадратная - ни на одной из верхних одежд в шкафу не видел я таких. Пуговицы поменьше - в виде цветочков, перламутровых подушечек, пестрых кругляшей; иногда среди них можно было отыскать парные. И - безликие труженицы, пуговки белые, темно-синие, коричнево-черные, готовые заменить собой утерянную сестрицу с любого повседневного платья.
В двустворчатом шифоньере, в той его половине, что имела ящики и полки, лежали стопы белья. Полки были застланы бумагой - чтобы ткань не терлась о дерево. Под бумагой прятались старые облигации - разноцветные, с внушительными числами, все в виньетках, гравюрах и с водяными знаками, чудесным образом становившимися видимыми на просвет. Однажды я обнаружил схорон и после не раз подсчитывал сумму, ощущая себя богачом. Облигации вселяли в меня уверенность.
Сервант был весь разбит на отсеки - два застекленных отделения, ниша бара с полированной откидывающейся крышкой, выдвижные ящики, полки за распахивающимися дверцами.
За стеклом стояла посуда. В фарфоровой сервизной сахарнице с крышкой лежали деньги - сложенные пополам купюры. В высоком чайнике были укрыты серьги, янтарный кулон, золотой крестик.
В нижнем ящике были сложены скатерти. Выше - бумаги и документы. Здесь же таилась шкатулка из толстой тяжелой пластмассы, голубая, с белыми прожилками - под лазурит. Шкатулка была набита бижутерией - ожерельями из поддельного жемчуга и ограненного хрусталя, брошами, бусами. В шкатулке имелась закупоренная склянка, под самую пробку наполненная бисером; среди мелких бусинок виднелись отдельные белые и черные жемчужины. В самом верхнем ящике находились тяжелые коленкоровые коробки - в них, завернутые в тонкие полупрозрачные бумажки, похожие на облезающую с плеч после загара кожу, на синих и малиновых бархатных ложах покоились мельхиоровые вилки, ложки, ножи.
Из всего этого беспрепятственно брать можно было только пуговицы. Наверное, поэтому, оставаясь в квартире один, я не тратил на пуговицы времени. С пуговицами без присмотра я не играл.
В самом деле - почему?
В кухонном буфете, в левом его ящике, среди прочих необходимых в хозяйстве вещей хранились две большие круглые жестянки из-под халвы - желтые, с черным узором. Обе жестянки были наполнены пуговицами - их, пуговиц, было сотни три, не меньше. Почти все пуговицы были разномастными, невесть откуда взявшимися. Огромные пуговицы для пальто: круглая, с насечкой, делавшей ее похожей на клубок, и граненая, с прозрачным верхом и черной подложкой, с золотым колечком, вплавленным вокруг дырок, и угольная, блестящая, квадратная - ни на одной из верхних одежд в шкафу не видел я таких. Пуговицы поменьше - в виде цветочков, перламутровых подушечек, пестрых кругляшей; иногда среди них можно было отыскать парные. И - безликие труженицы, пуговки белые, темно-синие, коричнево-черные, готовые заменить собой утерянную сестрицу с любого повседневного платья.
В двустворчатом шифоньере, в той его половине, что имела ящики и полки, лежали стопы белья. Полки были застланы бумагой - чтобы ткань не терлась о дерево. Под бумагой прятались старые облигации - разноцветные, с внушительными числами, все в виньетках, гравюрах и с водяными знаками, чудесным образом становившимися видимыми на просвет. Однажды я обнаружил схорон и после не раз подсчитывал сумму, ощущая себя богачом. Облигации вселяли в меня уверенность.
Сервант был весь разбит на отсеки - два застекленных отделения, ниша бара с полированной откидывающейся крышкой, выдвижные ящики, полки за распахивающимися дверцами.
За стеклом стояла посуда. В фарфоровой сервизной сахарнице с крышкой лежали деньги - сложенные пополам купюры. В высоком чайнике были укрыты серьги, янтарный кулон, золотой крестик.
В нижнем ящике были сложены скатерти. Выше - бумаги и документы. Здесь же таилась шкатулка из толстой тяжелой пластмассы, голубая, с белыми прожилками - под лазурит. Шкатулка была набита бижутерией - ожерельями из поддельного жемчуга и ограненного хрусталя, брошами, бусами. В шкатулке имелась закупоренная склянка, под самую пробку наполненная бисером; среди мелких бусинок виднелись отдельные белые и черные жемчужины. В самом верхнем ящике находились тяжелые коленкоровые коробки - в них, завернутые в тонкие полупрозрачные бумажки, похожие на облезающую с плеч после загара кожу, на синих и малиновых бархатных ложах покоились мельхиоровые вилки, ложки, ножи.
Из всего этого беспрепятственно брать можно было только пуговицы. Наверное, поэтому, оставаясь в квартире один, я не тратил на пуговицы времени. С пуговицами без присмотра я не играл.