Мудрец и бабочка
Однажды мудрец Чжуан-цзы просыпается и понимает, что еще за миг до пробуждения он был бабочкой.
Чжуан-цзы поднимается, привычно укрощая немочь сухого тела, и берется за рутинные дела, но воспоминания о сне, который, уходя в прошлое, не теряет яркости, не оставляют его. Он помнит мир, виденный им с высоты в зеленых, синих, пурпурных и красных цветах, и собственные крылья, захваченные чудесно увеличившимся углом взора, и игру воздушных струй, поддерживавших его в небе, и смену тепла и холода на трепетавших усиках. Реальность видения смущает его.
Чжуан-цзы привык облекать свои мысли в слова.
- Кто я: Чжуан-цзы, которому недавно приснилось, будто он бабочка, или бабочка, которой сейчас снится, что она Чжуан-цзы? - бормочет мудрец, поглаживая редкую бороду.
Вскоре эта фраза, как и многие другие, становится известной ученикам и заучивается ими нараспев.
С того дня Чжуан-цзы изменяется. Он по-прежнему рассуждает о Небе, о жизни и смерти, об изменениях и о сути явлений, о счастье, о Пути. Но все чаще при этом он впадает в задумчивость, бормоча негромко:
- Кто я?..
Ученики толкуют его вопрос как указание на двойственность каждого восприятия, на относительные истинность или ложность любого взгляда.
- Есть ли в природе всякой вещи то, что остается неизменным всегда? - спрашивает себя Чжуан-цзы, но не находит ответа.
Жарким летом в царстве Мэн часты пожары. Как-то раз вспыхивают постройки в селении, близ которого Чжуан-цзы живет отшельником. Люди мечутся, носят от реки мутную воду.
Вдруг раздаются крики - старый Чжуан-цзы выскакивает вперед, он вертится в причудливой пляске, выбивая ногами пыль из дороги. Его не останавливают: мудрец ничего не делает зря. Кто ведает, может быть, он сейчас заклинает божество огня танцем?
Чжуан-цзы выписывает круг за кругом. По его лицу, застывшему, будто Чжуан-цзы погружен в транс, стекают струйки пота. Рукава халата плещут, словно крылья.
- Аххх! - вздыхает толпа.
Чжуан-цзы, замерши на короткий миг, взмахивает шелковыми крыльями и бросается в огонь.
Чжуан-цзы поднимается, привычно укрощая немочь сухого тела, и берется за рутинные дела, но воспоминания о сне, который, уходя в прошлое, не теряет яркости, не оставляют его. Он помнит мир, виденный им с высоты в зеленых, синих, пурпурных и красных цветах, и собственные крылья, захваченные чудесно увеличившимся углом взора, и игру воздушных струй, поддерживавших его в небе, и смену тепла и холода на трепетавших усиках. Реальность видения смущает его.
Чжуан-цзы привык облекать свои мысли в слова.
- Кто я: Чжуан-цзы, которому недавно приснилось, будто он бабочка, или бабочка, которой сейчас снится, что она Чжуан-цзы? - бормочет мудрец, поглаживая редкую бороду.
Вскоре эта фраза, как и многие другие, становится известной ученикам и заучивается ими нараспев.
С того дня Чжуан-цзы изменяется. Он по-прежнему рассуждает о Небе, о жизни и смерти, об изменениях и о сути явлений, о счастье, о Пути. Но все чаще при этом он впадает в задумчивость, бормоча негромко:
- Кто я?..
Ученики толкуют его вопрос как указание на двойственность каждого восприятия, на относительные истинность или ложность любого взгляда.
- Есть ли в природе всякой вещи то, что остается неизменным всегда? - спрашивает себя Чжуан-цзы, но не находит ответа.
Жарким летом в царстве Мэн часты пожары. Как-то раз вспыхивают постройки в селении, близ которого Чжуан-цзы живет отшельником. Люди мечутся, носят от реки мутную воду.
Вдруг раздаются крики - старый Чжуан-цзы выскакивает вперед, он вертится в причудливой пляске, выбивая ногами пыль из дороги. Его не останавливают: мудрец ничего не делает зря. Кто ведает, может быть, он сейчас заклинает божество огня танцем?
Чжуан-цзы выписывает круг за кругом. По его лицу, застывшему, будто Чжуан-цзы погружен в транс, стекают струйки пота. Рукава халата плещут, словно крылья.
- Аххх! - вздыхает толпа.
Чжуан-цзы, замерши на короткий миг, взмахивает шелковыми крыльями и бросается в огонь.