Устроившись на песчаном пляже поближе к кромке волн и вырыв ямку глубиною не более локтя, можно черпать с ее дна смесь воды и песка и давать стекать с пальцев густым каплям, быстро застывающим в наплывах, подобных свечным.
Взяв в пальцы перо, смачиваемое неиссякаемым фитилем, и погрузившись в свои мысли, можно позволить руке покрывать бумагу рисунками, рождающимися в уголках сознания.
Если вы когда-нибудь строили оплывающие башни песчаных замков, вы немного Гауди; если, задумавшись, чертили на последней тетрадной странице фантастические сплетения форм - немного Дали. Но настоящими Гауди либо Дали вам не быть никогда, так как вы недостаточно для этого безумны.
Антонио Гауди родился в 1852 году в городке Реусе, неподалеку от Барселоны, пятым ребенком в семье, имевшей по мужской линии несколько поколений медников. От предков своих он унаследовал любовь к ремеслам (Гауди собственноручно ковал металл) и способность осуществлять проекты практическим методом, не прибегая к расчетам на бумаге.
Начав среднее образование в религиозном колледже родного города, Антонио перебрался для его продолжения в Барселону - чтобы сопровождать его, отец продал лудильную лавку, а брат отошел от медицинской практики. После пяти лет подготовительных курсов он был принят в Школу Архитектуры - для оплаты обучения отец был вынужден продать землю, находившуюся у него в собственности. Шестью годами позже Гауди получил звание архитектора, открыл свою мастерскую и познакомился с богатым промышленником Эузеби Гуэлем, впоследствии на многие годы ставшим его главным заказчиком и покровителем.
Через пять лет, которые были потрачены на строительство рабочего поселка в Матаро и часовни в Алелье, Гауди стал третьим архитектором Собора Святого Семейства в Барселоне - первые два отказались от этой должности. Еще пять лет ушло на дом Винсенс, первое здание, которое принесло ему настоящую известность (дом сплошь выложен цветной плиткой, произведенной на заводе владельца), усадьбу Каприччо и крипту в Соборе Святого Семейства.
Гауди можно назвать Горгоной навыворот - взгляд Медузы обращал в камень все живое, а архитектор пытался оживить камень… не просто пытался - оживлял! Отличный график и чертежник, иллюстратор биологического трактата, Гауди вычленял элементы созданий природы - от инфузорий и растений до животных и человека - и трансформировал их в несущие конструкции и декор. Здания Гауди неожиданны, перекручены, пестры и похожи на химер. Цветок становится колонной, ящерица - башней. Сюда же вплетается стихия: волна застывает скатом крыши, аркадой, лестницей.
В середине восьмидесятых годов девятнадцатого века настает время заказов Гуэля: Гауди создает чешуйчатые павильоны Гуэль, обнесенные кованой оградой - чугунный дракон на воротах приходит в движение, извивается, когда отворяются створки; дворец Гуэль с его коллекцией неповторяющихся печных труб; винные погреба Гуэль, похожие на замок. При поддержке Гуэля Гауди затевает город-сад: земельные участки выставляются на торги, но гешефт проваливается в результате спекуляций. Однако Парк Гуэль все же разбивается - многотеррасный, с рядами колонн, облицованных диким камнем, сходных то с отливной волной, то с баобабовой рощей.
Очередной дом, созданный Гауди по заказу богатой вдовы Сегимон, обретшей нового мужа в процессе расправы с наследством покойного супруга, за грохот, не смолкавший при строительстве, и за массивные каменные выпуклости фасада был прозван горожанами «Каменоломней». Окна в сером монолите напоминают ярусы пещер, кованые решетки балконов - траву, цепляющуюся за расселины. Ярка лишь крыша - в нее вмурованы осколки винных бутылок, слепящие глаза отраженными солнечными бликами. Эти осколки стали последней каплей, переполнившей терпение состоятельной заказчицы, которая высказала упрек: «За те огромные деньги, которые вы заставляете меня тратить на строительство, сеньор Гауди, я могла бы рассчитывать на большее, чем осколки с мусорной кучи!» На сей раз судьба не была благосклонна к архитектору: дом был у него отобран. Должно быть, Гауди опасался чего-то подобного - фасад не является несущей конструкцией и может быть демонтирован, явив внутренность дома, ячеистый термитник - вполне вероятно, что Гауди таким образом хотел иметь возможность приспособить свое творение под вдовьи капризы.
Новое строение, дом Батльо, поражает жителей Барселоны, тут же окрестивших его «Домом из костей» или «Зевающим домом». Сооружение, в котором нет ни одного прямого угла, пестрит горбатой панцирной кровлей; на разноцветном фасаде - балконы в виде карнавальных масок-черепушек; огромные окна первого и второго этажей разинуты, как огромный рот.
В Парке Гуэль Гауди завершает огромную торговую площадь, висящую на колоннах; изнанка ее, подпертая капителями, сплошь покрыта мозаикой, часть которой составляют осколки чашек и блюдец. Критики, увидавшие своды, не находили себе места. Вновь, как на крыше «Каменоломни», Гауди услышал язвительный упрек: «Архитектор, экономя отпущенные ему деньги, использует для мозаики посуду, разбитую у него в доме». Впрочем, к этому моменту подобные укусы не могли лишить его популярности.
Однако основное детище Гауди - Собор Святого Семейства, которому он отдал сорок лет жизни. Внезапная смерть состоятельного горожанина, завещавшего все деньги на строительство собора, позволила Гауди отойти от первоначального проекта и следовать своим фантазиям. Архитектор безумствовал, то и дело приказывая разбирать недавно законченные части и приступать к ним заново, меняя при этом все, чтобы воплотить внезапные решения. Гауди воздвиг восемь башен и полностью завершил оформление одного фасада - камень словно покрыт рябью дождливого пруда, бесчисленные библейские фигуры помещаются в складках. Колонны внутри собора ветвятся в вышине, расщепляясь; их капители - листва древесных крон. Когда собор будет завершен, в него смогут войти восемь тысяч человек.
Антонио Гауди - личность конспирологическая. Об иных его увлечениях, кроме архитектуры, известно мало - он искусственно создавал вокруг себя зону отчуждения.
Гауди был глубоко религиозным человеком. Последние годы жизни он почти не выходил за границу строившегося собора - здесь была оборудована для него крохотная коморка, в которую он переселился из собственного дома с башней, до сих пор розовеющего стенами в Парке Гуэль. Причиной же, заставлявшей его изредка выходить на улицу, был сбор милостыни - все деньги шли на строительство. Творец необыкновенных домов носил потрепанную одежду и белел нестриженой бородой.
Гауди похоронен здесь же, в крипте. Собор Святого Семейства, начатый в 1882 году, по-прежнему не достроен. Испанцы рассчитывают, что для этого им потребуется еще не менее шестидесяти лет.
В 1904 году, когда Гауди приступил к работе над «Зевающим домом», в Фигерасе родился
Сальвадор Дали, ставший вторым сыном в семье состоятельного и уважаемого нотариуса - первый умер ребенком еще до рождения брата, успев получить в честь отца имя Сальвадор, «Спаситель». Бог весть, чего было больше в намерении родителей назвать второго младенца тем же именем - безрассудства или упрямства. Второй - или, если быть точным, третий - Сальвадор должен был стать спасителем старого рода, наследником. Чуть позже у Дали появилась младшая сестра, Ана-Мария.
Маленький Сальвадор рос баловнем, ни в чем не знавшим отказа. Мать боготворила его, спеша исполнить любой каприз - однажды Сальвадору даже подарили знаки монаршей власти, маленькие - по размеру - драгоценную корону и мантию, подбитую настоящим горностаем. Однако была и иная сторона его жизни - мать приводила сына к месту упокоения брата, и Сальвадор читал на надгробном камне свои имя и фамилию, а под ними - даты рождения и смерти. Это стало причиной мрачной уверенности: Дали считал, будто короткая жизнь брата была черновиком, и вот теперь в нем самом, глубоко внутри, снова живет тот, прежний Сальвадор, самостоятельная личность, добивающаяся признанности и родительской любви. Дали одновременно восхищался братом, боялся и ненавидел его.
В шесть Лет Сальвадор проявил интерес к рисованию и был отдан в обучение другу семьи, профессору Жоану Нуньесу. Первая «настоящая» картина была создана Сальвадором в десятилетнем возрасте.
Однако поведение Дали было вовсе не безупречным. Его исключали из школы, его наказывали. Впрочем, к моменту получения среднего образования Дали уже несколько раз с успехом выставлял свои живописные работы. Отец, гордый дарованием сына, решил, что тот продолжит обучение в Мадриде, в Художественной Академии - и Сальвадор поселился в мадридской студенческой Резиденции. Дали удивлял окружающих, он был застенчив и эпатажен одновременно - трудно сходился с людьми, но безмятежно носил огромную шляпу, длиннополый сюртук и гетры, приковывавшие чужие взгляды. Женщин он почти боялся, предпочитая общению с ними мастурбацию, тему которой после развил в своем творчестве.
Друзьями Дали стали Федерико Гарсия Лорка и Луис Бунюэль. Лорку он пригласил навестить родительский дом - отец был очарован поэтом, сестра Ана-Мария влюбилась в него, но сам Федерико, ценитель мужского общества, искал лишь компании Сальвадора-младшего. С Бунюэлем Дали создали два фильма - «Андалузский пес» и «Золотой век», принесших им славу и одновременно испортивших их отношения: каждый считал, будто основная часть успеха принадлежала ему.
По приглашению Бунюэля Дали посетил Францию. Там он познакомился с Андре Бретоном, отцом сюрреализма, и сам вошел в круг сюрреалистов. Скандалист Бретон был ревнив к чужой славе, однако поначалу весьма благоволил к Дали: идей у соратников Бретона хватало, но Дали к тому же обладал дефицитными техникой и мастерством талантливого художника.
В это время Дали совершил главное безумство своей жизни, удивительное безумство - он влюбился.
Гала, урожденная Еленая Дьяконова, русская провинциалка, добравшаяся до Парижа, жена поэта Поля Элюара и любовница художника Макса Эрнста, стала для Дали любовью всей жизни, музой и гением. Увидев ее, Дали пленился в одночасье. Они стали любовниками. Элюар, Гала и Дали - поначалу это был тройственный союз, обыкновенный для Франции того времени, но после Гала бросила Поля ради Сальвадора, оставив бывшему мужу дочь. С дочерью Гала отныне не поддерживала отношений, словно наотрез отказавшись этим от прошлого.
Дали физически не мог обходиться без Галы. Он был непрактичен в быту, нерешителен в жизни. Но он был талантлив - и Гала взяла на себя опеку, сулившую ей необыкновенное будущее: она всегда мечтала быть аристократкой, желанной и богатой. Она развила фантастическую деятельность на два фронта - окружила Дали заботой и одновременно таранила общество именем мужа, как киркой, в поисках золотой жилы.
В шестнадцать лет Сальвадор потерял мать - тогда это стало для Дали ударом, не помешавшим ему теперь написать на картине «Священное сердце»: «Иногда я с наслаждением плюю на портрет моей матери». Отец, и без того не одобрявший Сальвадора за связь с Галой, узнав об этом, проклял сына и выгнал его из дома. Впоследствии Дали сделал попытку примирения и пришел к порогу родного дома, взяв для поддержки Бунюэля спутником. Отец, увидев обоих, бросил Сальвадору одно слово: «Мерзавец!» - и захлопнул дверь перед носами гостей.
Не сложились у Дали отношения и с сюрреалистами. Бретон, постоянно склочничавший с соратниками, разъярился, когда Дали публично высказался о своем теплом отношении к Гитлеру, пусть даже и напирая при этом на дух женственности, которым якобы привлекал его объект симпатий. Последовал разрыв. Даже если он и был для Дали болезненным, художник сделал из него представление. «Разница между сюрреалистами и мной в том, что сюрреализм - это я», - заявлял Дали. К этому моменту он четко понял, что публика нуждается в потрясениях. Дали был готов потрясать - даже его костюмы для публичных выступлений поражали воображение: скафандр, огромное мягкое яйцо, подвесные бутылочки с молоком.
После отхода от группы Бретона Дали и Гала много путешествовали. Между тем, в Испании шла гражданская война. Дали настигло известие о казни Лорки, Сальвадор был потрясен, но выкрикнул: «Оле!» - слово приветствия удару тореадора.
С началом второй мировой войны Дали и Гала перебирались в Америку, Дали открыл там мастерскую и имел головокружительный успех. В Америке Дали написал книгу о своей «тайной жизни», переплетая реальность и фантазии. Кроме того, практичные американцы наладили выпуск товаров с атрибутикой Дали - художника тиражировали. Все это приносило доход - и доход замечательный. Финансовыми вопросами ведала Гала.
Гала была жадна до денег, скупа почти патологически во всем, кроме собственных трат - включая проигрыши в казино и - позднее - содержание своих молодых любовников. Эта часть ее славы не могла не упасть на Дали, доверявшего коммерческому чутью жены: Бретон даже составил язвительную анаграмму из имени Сальвадора Дали - «Avida Dollars», «жаждущий (точнее, жаждущая - с намеком на Галу) долларов».
Через три года после окончания войны супруги вернулись в Испанию. Год спустя сестра Дали, Ана-Мария, издала книгу - свою версию «тайной жизни» брата. Дали был взбешен. Он обожал распространять о себе слухи - чем нелепее и противоречивее, тем лучше, он перекраивал автобиографию - на все лады и не раз, однако был уверен, что право на это есть только у него. Отныне имя сестры, произнесенное при Дали, вызывало лишь поток ругательств из его уст.
В конце пятидесятых годов Дали и Гала наконец-то обзавелись не съемными - пусть и роскошными! - апартаментами, а собственным домом и поселились в Порт-Льигате. Ана-Мария жила здесь же, всего в километре, но Сальвадор, лелея обиду, с ней не встречался. Дали вообще не склонен был прощать кого бы то ни было. Когда Бретон ближе к концу жизни упомянул в одной из статей, что хотел бы помириться с Дали и выпить с ним шампанского по этому поводу, Дали, до которого донесли эту фразу, произнес: «Жаль, но я не пью шампанского», - и постарался, чтобы ответ его стал известен Бретону.
Деньги текли к Дали, и десять лет спустя он осуществил свою давнюю мечту - подарил Гале настоящий замок. Изрядно разрушенное строение в Пуболе, присмотренное им, требовало основательного ремонта и расходов, но Гала отнеслась к последним благосклонно - деньги шли на ее обитель. Дали с воодушевлением взялся за оформление замка. Гербовый зал с настоящим троном и нарисованной на стене ложной дверью, гостиная со столиком на страусиных ногах (лишь две из них были ненастоящими), люстры из сена, чучело лошади в передней, скульптуры слонов со стрекозьими ножками в саду и фонтан, декорированный четырнадцатью разноцветными бюстами Вагнера - гротескный, доведенный до абсурда кич был избран Дали в качестве лейтмотива. Над притолокой слева от трона появился портрет Галы, написанный на жестяном силуэте - совсем как картинка, вырезанная из журнала для украшения деревенской комнаты. Едва ли не единственное место в замке, которого не коснулось сумасбродство Дали - светлая кухня: супруги были гурманами, однако не приближались к поварскому столу, предпочитая ему обеденный. Впрочем, и в остальных комнатах Гала усмиряла готовность супруга перевернуть все с ног на голову - замок был ее гнездом, ее крепостью, где она намеревалась устроить все по собственному вкусу. Когда ремонт и отделка были закончены, Гала завела особый порядок: никто, включая самого Дали, не мог появиться здесь без приглашения хозяйки. Желая свидания, супруг предварительно испрашивал разрешение; когда же Гала хотела видеть Сальвадора, она посылала ему особую визитную карту. Справедливости ради надо заметить, что к этому времени супруги не столь уж часто искали общества друг друга и вступали в баталии, доходившие до рукоприкладства. Сальвадор внезапно увлекся Амандой Лир, а увядавшая Гала, чья потребность во внимании молодых людей уподобилась инъекциям наркотика, по большей части уединялась с последним своим поклонником - актером Джеффом Фенхольтом, исполнителем главной роли в мюзикле «Иисус Христос - суперзвезда». В замке Гала, наконец, могла почувствовать себя настоящей дворянкой, лишь для развлечения собственноручно расписывавшей - жена художника, nobless oblige! - звездами потолок в арке внутреннего дворика.
А Дали вновь трудился - ему пришла фантазия создать в родном Фигерасе собственный театр-музей! Он подыскал здание - настоящий театр, разрушенный во время войны, и получил его в свое пользование. Требовались деньги - для этого Дали приходилось продавать картины; Гала была против - она считала затею бессмысленной, а траты чрезмерными. Власти не торопились с помощью - все слишком хорошо знали Дали, мистификатора и любителя злых шуток, и не хотели попасть впросак. Однако Дали на сей раз не шутил. Он был уверен в успехе предприятия: идея устроить вместо рухнувшей крыши стеклянный купол только родилась, а Дали уже в подробностях описывал газетчикам, как фантастическая конструкция будет смонтирована при помощи вертолета.
На пышное открытие театра-музея Дали и Гала прибыли двумя парами - каждый со своим любовником. Знаменитые усы Сальвадора торжественно торчали часовыми стрелками - Дали мог порой не утруждать себя заботами о шевелюре, но за усами ухаживал, как за нежным и жизненно важным органом.
Однако время неумолимо - настал момент, когда ни пластические операции, ни дорогие подарки не могли больше удержать рядом с Галой молодежь. Гала и Сальвадор вновь потянулись друг к другу: он - к своей музе, она - к человеку, который, в чем она не без изумления убедилась, по-прежнему в ней нуждался. Они сошлись - и продолжили вереницу своих войн и перемирий, порождавших массу сплетен. Поговаривали, например, что во время очередной стычки Гала выбила Дали глаз, а тот сломал ей ключицу ответным ударом дорогой трости, принадлежавшей ранее Саре Бернар - слух оказался ложным, но рос, как и многие другие, не на пустом месте.
Волею случая Гала умерла в Порт-Льигате. Она завещала похоронить себя в Пуболе - там, в подвале замка, Дали заранее подготовил усыпальницу с двумя плитами: для себя и жены. По старому чумному закону тело покойного в Испании нельзя перемещать из города в город без особого разрешения. Мертвую Галу завернули в покрывало и усадили на заднее сиденье лимузина, приготовив объяснение на экстренный случай: женщина скончалась в машине по пути в больницу. Восемьдесят километров шофер проехал с трупом хозяйки за спиною. Однако Дали и тут удивил всех: когда тело доставили в замок, он засел во втором этаже и не спустился, чтобы попрощаться с женой. Галу поместили в склеп, под плиту справа - в головах у нее стоят каменные скульптуры животных и чучело жирафа.
После смерти жены Дали остался жить в замке. Он старел, болел. Однажды в его спальне начался пожар - короткое замыкание случилось то ли в лампе, то ли в кнопке электрического звонка для вызова прислуги. Дали чудом остался жив - вспомнив давний совет, упал на пол и прополз под тучей угара к двери. Он получил тяжелейшие ожоги; шофер с трудом усадил его в лимузин - тот самый, когда-то привезший мертвую Галу - и направился в Барселону, в больницу, однако Дали заставил сделать огромный крюк для того, чтобы заехать сначала в Фигерас, в свой театр-музей.
Казалось бы, жизни Дали можно позавидовать - баловень судьбы, талант и богач, удачливый во всем. Однако в конце он словно обязался израсходовать запас отложенных до времени несчастий. У Дали начался возрастной тремор рук, он не мог писать - это стало причиной депрессии, он вознамерился умереть и для этого стал отказываться от еды. Кричавшего пациента кормили насильно - через катетер.
В 1989 году Дали скончался в барселонской больнице. После смерти Дали сумел еще раз изумить всех: в завещании он наотрез отказался быть похороненным рядом со своею музой Галой в подземелье Пуболя. Согласно его последней воле, Дали был забальзамирован, облачен в белую тунику и положен в гробницу на сцене своего театра-музея. Захоронение это отчасти курьезно и вполне в стиле выходок Дали: люди, знающие планы здания, утверждают, будто под саркофагом, этажом ниже, расположен женский туалет.
А за шестьдесят три года до кончины Дали, в 1926 году, в Барселоне был пущен первый трамвай - в тот же день он сбил старика, после доставленного в больницу для бедных и там скончавшегося. Перед смертью старик был случайно узнан - им оказался архитектор Антонио Гауди.