Довелось мне как-то этой осенью ехать в купе с необычной попутчицей. Вошла она в Курске и ехала потом со мной до Москвы. В дороге я предпочитаю читать книжку, а не разговаривать с попутчиками. Из вежливости я поддержала смол-ток о том, кто какой вид транспорта предпочитает, и тут выяснилось, что моя сокупейница несколько лет жила в Новой Зеландии. Мне стало интересно, и я отложила свою книжку. К Орлу мы перешли уже на теории заговоров, мировое правительство и прочее мракобесие. Обожаю все эти темы!) А когда подъезжали к Туле, дама разоткровенничалась о своих экстрасенсорных способностях и о том, что она занимается магическими ритуалами на кладбище. В общем, я ехала в купе с ведьмой! Причем она не несла чушь, женщина довольно образованная, начитанная, с широким кругозором, в прошлом банковский аналитик. И вот поди ж ты - ведьма. Но я тоже не лыком шита - у меня за плечами 11 сезонов "Битвы экстрасенсов"! Так что я интересовалась подробностями почти профессионально;) А вот третья попутчица (она тоже зашла в Курске) сначала просто молчала и кивала головой, а после Тулы опасливо залезла на верхнюю полку.
Разговорились про кладбища, и я упомянула, что мы с друзьями любим погулять на Немецком (Введенском) кладбище. "Да это же самое сильное кладбище Москвы! - воскликнула ведьма. - Я там часто работаю". Ну и понарассказала всякого: что нехорошо праздно шататься по кладбищу, курить там или есть (вокруг тебя сразу же соберутся неупокоенные души, которых на кладбище очень много). Нельзя заходить на погост через ворота, а только через калитку. Ну и много еще жути, про посещение церквей в том числе, и чего там можно на себя нацеплять.
В конце декабря проезжали возле Введенского кладбища и, несмотря на страшные рассказы ведьмы, зашли туда прогуляться. Зимой я там не была ни разу. Калитки не обнаружили, так что пришлось идти через центральный вход...
Это кладбище находится в Лефортово, возникло оно во второй половине 18 века. Изначально называлось Немецким или Иноверческим, так как тут хоронили выходцев из Европы неправославного вероисповедания: протестантов, католиков и пр.
Введенское кладбище известно своими готическими памятниками, множеством склепов, братской могилой наполеоновских солдат и захоронением французских летчиков из эскадрильи Нормандия-Неман. Также тут похоронено много литераторов: Михаил Пришвин, Вера Инбер, Дмитрий Кедрин, Лидия Сейфуллина, Михаил Вольпин, Мария Петровых, Алексей Казанцев и др.
К могиле поэтессы Софии Парнок (1885-1933) была протоптана дорожка.
Сейчас имя Софии Яковлены Парнок в основном упоминается в связи с тем, что она входила в круг общения Марины Цветаевой. Но в свое время она была довольно ярким представителем Серебряного века. К примеру, Максимилиан Волошин, отвечая на вопрос анкеты «Какую книгу вы бы взяли с собой на необитаемый остров?» - ответил: «Стихи С.Парнок». А в 1924 году сказал: "У нас сейчас три лучших поэтессы - Ахматова, Парнок и Цветаева". Анна Ахматова говорила о лирике Парнок: «Как мы богаты, мы не можем ни на что жаловаться, если у нас есть такие стихи».
Мне симпатично творчество Парнок - стихи ее отличаются глубиной мысли и чувства, но использование ею твердых форм я нахожу избыточным (Марина Цветаева, когда хотела постебаться над Парнок, издевательски облекала свои стихи в твердую форму))
Интересно, что тут же на Введенском похоронены и некоторые адресаты стихов Софии Яковлены.
Вот могила героини моего недавнего поста Евдоксии Никитиной (1895-1973), организатора знаменитых литераурных чтений "Никитинские субботники". На выставке в музее Русского импрессионизма сейчас экспонируются два ее портрета.
К сожалению, низкорельефная надпись заросла лишайником и разобрать ее можно с трудом.
По возвращении из Крыма в Москву в 1921 году Парнок собирала деньги для оставшихся на полуострове голодающих друзей. Она была готова писать стихи на заказ, лишь бы им помочь. Одной из дам, которая оказалась охоча до сонетов Парнок, была Евдоксия Федоровна Никитина. К ее дню рождения 31 января Парнок написала "галантный сонет". «Этой лестью, - пишет она Волошину, - я окончательно завоевала милого кучерёнка. Тут же был устроен у нее "Вечер Тавриды", посвященный крымским писателям - читали Ваши стихи из "Неопалимой Купины", я - свое либретто [т.е. "Алмаст"], Вересаев - скучнейший рассказ,- и было собрано 14 миллионов,- значит я заработала по миллиону за строку - гонорар, еще не бывший даже в Советской России!»
Кармином начертала б эти числа
Теперь я на листке календаря,
Исполнен день последний января,
Со встречи с Вами, радостного смысла.
Да, слишком накренилось коромысло
Судьбы российской. Музы, не даря,
Поэтов мучили. Но вновь - заря,
И над искусством радуга повисла.
Delphine de Gerardin, Rachel Varnhaga,
Смирнова, - нет их! Но оживлены
В Вас, Евдоксия Федоровна, сны
Те славные каким-то щедрым магом, -
И гении, презрев и хлад и темь,
Спешат в Газетный, 3, квартира 7.
Далее идем к могиле знаменитой оперной певицы Марии Максаковой (1902-1972).
В охваченном гражданской войной Крыму голодные композитор Спендиаров и Софья Парнок писали оперу "Алмаст". Опера была поставлена в Большом театре в 1930 году. Партию Алмаст исполняла Мария Максакова.
Парнок посвятила певице несколько стихотворений, вот одно из них
Бывает разве средь зимы гроза
И небо синее, как синька?
Мне любо, что косят твои глаза
И что душа твоя с косинкой.
И нравится мне зябкость этих плеч,
Стремительность походки бодрой,
Твоя пустая и скупая речь,
Твои русалочьи, тугие бедра.
Мне нравится, что в холодке твоем
Я, как в огне высоком, плавлюсь,
Мне нравится - могу ль сознаться в том! -
Мне нравится, что я тебе не нравлюсь.
1931
И третий адресат стихов - Марина Казимировна Баранович (1901-1975), переводчица, помощница Бориса Пастернака, участвовала в выступлениях агитационного эстрадного театрального коллектива "Синяя блуза" и издательства «Узел» с чтением стихов русских поэтов.
Осенью 1929 года Софья Парнок посвятила ей стихотворение, навеянное чтением Баранович стихов Цветаевой.
Ты, молодая, длинноногая! С таким
На диво слаженным, крылатым телом!
Как трудно ты влачишь и неумело
Свой дух, оторопелый от тоски!
О, мне знакома эта поступь духа
Сквозь вихри ночи и провалы льдин,
И этот голос, восходящий глухо
Бог знает из каких живых глубин.
Я помню мрак таких же светлых глаз.
Как при тебе, все голоса стихали,
Когда она, безумствуя стихами,
Своим беспамятством воспламеняла нас.
Как странно мне ее напоминаешь ты!
Такая ж розоватость, золотистость
И перламутровость лица, и шелковистость,
Такое же биенье теплоты...
И тот же холод хитрости змеиной
И скользкости... Но я простила ей!
И я люблю тебя, и сквозь тебя, Марина,
Виденье соименницы твоей!
До могил Пришвина и Васнецова в этот раз не дошли, потому что замерзли)