Украинская политика и русская литература (к законопроекту Ефремова-Симоненко)
Борцы за рускоязычество сейчас не читают, но слушают "шансон". Пафос этого жанра абсолютно совпадает с центровой эмоцией русской классики.
Мент по национальности, москаль по вероисповеданию, марксист по половым признакам, метросексуал по специальности - таков среднестатистический представитель верхнего управленческого звена по последним исследованиям исследователей помёта. И именно благодаря этим качествам ему удается выстраивать эффективную вертикаль управления мной.
Тем временем британский ценитель тонкостей психики серийных убийц Уилсон замечает, что определяющим признаком современности является недостаток прекрасного. Я далеко не имею такой коллекции монстров, как есть у Уилсона, однако хорошо знаком с целым рядом министров и знаю, что прекрасного не уменьшается, только увеличивается масса уродливого.
Отвратительное является более сильным раздражителем, чем нежное, радость разрушается болью, но боль не снимается наслаждением. Откуда что берется? Не так давно общественный организм удалось заменить на общественный механизм, который опережающими темпами производит уродливое. В старые добрые времена существования гадкого было оправдано, как вызов. На гадкое ходили в крестовые походы, уродливое отправляли на конюшню, чтоб его там выпороли, но враг рода человеческого изобрел порох, паровоз, прокуратуру и премьеру нового клипа Даши Астафьевой, и солнце больше не проникало в платоновскую пещеру.
Дело не в подъёме технологии и упадке вкуса, дело в новой тотальности отчуждения, которую позволяют новые формы организации общества. С заменой родового герба на паспортный номер, государство отчуждает личность, оставляя человеку лишь физиологию, упаковку. Первыми, задолго до европейцев, попробовать эту чашу-парашу, пришлось россиянам, задолго до широкого внедрения между ними импортируемого из Персии Русского самовара и других технологических чудес. Если мусульманский рай, как утверждают хадисы, находится под сенью сабель, то свист розог изначально является саундтреком Московского улуса. 600 лет Москва является конвейером безобразного, в первую очередь для тех, над кем господствует. Отрефлексировать это москвичи смогли тогда, когда стали петербуржцами, благодаря чему и возникла великая русская литература - как совершенный образец депрессивного реализма.
Тот самый Уилсон остроумно замечает, что даже в лучшие работы Достоевского проникает атмосфера бытовухи и истерии, чего-то крайне незначительного, подобного ссоре двух гомосексуалистов. Именно поэтому популярность Достоевского не падает и до сих пор, ибо ныне эта атмосфера накрыла весь мир.
Характерно, что в Русской литературе отсутствуют выдающиеся романтики. Ведь именно романтики (такие, как Дюма, Стивенсон, Вальтер Скотт) являются настоящими реалистами (в достаменном значении), знатоками реальных человеческих душ, вместо этого гении русской словесности прекрасно разбирались только в физиологии вымышленных ими персонажей. Один из лучших украинских журналистов Дружбинский вспоминает о том, что сначала были опубликованы дневники Толстого, где он, в частности, на нескольких страницах в восторге описывает первую брачную ночь с Софьей Андреевной, и как она были счастлива. Ее дневники увидели свет значительно позже. Об этой ночи она пишет сухо, в чеховской манере, несколькими словами: не так и не туда.
Русские классики имели дело с отчужденными душами. Именно поэтому в них не "психологизм", а психиатризмы. Их мир ложных людей очень близок нам - получеловекам. Для русских классиков Россия была как красивая картина, которую лучше созерцать несколько издалека, из Бессарабии, как Пушкин, или с Кавказа, как Лермонтов. Если вечера на хуторе близ Диканьки Гоголь описывал, сидя неподалёку от Диканьки, то рускую птицу-тройку изучал за столиком римской кофейни, Тургеньев изучал российскую действительность, не выезжая из Баден-Бадена, Достоевский по бедности скитался по петербуржским дворикам, однако, инсайт получил таки в Монте-Карло. Толстой сидел во внутренней эмиграции в Ясной Поляне, практикуя ролевые игры в идеальных пейзан. Чехов держался поближе к Японии, Горький буревистничал на Капре, пока писал, а как вернулся к Родине, уже только лизал. Набоков и Солженицын экспериментировали с русским в англоязычной среде.
Великая русская поэзия ХХ века создана преимущественно евреями, которые все же субъективно остались отстраненными наблюдателями. Русская литература является действительно великой (особенно для тех, кто недостаточно свободно владеет английским), и хотя Добкина трудно представить с томиком Цветаевой в руках, и "Севастопольские рассказы" не лежали под подушкой у Азарова, даже когда он сдавал Севастополь, эта мало кем прочитанная литература является важной составляющей Московского мифа, наряду со всей респектабельностью казённого православия, обширной, непригодной к жизни территорией и фантастической абсурдистской историей.
Борцы за рускоязичество сейчас не читают, но слушают "шансон". Этот надрывный жанр вряд ли когда будет признан великим (хотя, после хип-хопа всё возможно) однако его пафос абсолютно совпадает с центровой эмоцией русской классики: небо Аустерлица - кишки вылезли, однако облака были замечательные, как я люблю эти нежные, голубые, блеклые северные цветочки, раздавленные судьбоносным сапогом вертухая. Владимирский централ, ветер северный-ы-ый ...
Выбор между подмосковским и приднепровским где-то такой: рефлексировать уродливое, или выслеживать его, пряча кулацкий обрез под демисезонным пальто. В Украине издавна всё рефлексирующее пишется в россияны, всё "склонное к побегу" - в украинцы. Это препятствует развитию отечественной прозы, по крайней мере, пока изменятся мировые тренды и предреализм не заступит постмодернизм. Вся Русская литература когда-то началась из незатейливого текста "явки с повиной", вместо этого, украинская доблесть состоит в том, чтоб не писать объяснений, не подписывать протоколов и не читать нерифмованных текстов.
d_korchinskiy (продолжатель традиции Писарева-Белинского)