(no subject)
перелистываю заметки прошлых лет, наладить связи в памяти.
Песочница.
В детстве мне казалось, что моя любовь может спасти мир. Что если любить всех, то в конце-концов она примирит все ссоры и недопонимания. Поэтому я старалась любить всех, кто был рядом. Я верила, что моя любовь к папе и маме может их примирить, может всегда все уладить и мы всегда будем вместе всей семьей.
Мы просто дети в песочнице, оставленные сами себе, и если за кем-то приходят родители, то он отказывается - почувствовав свою самостоятельность, он уже не хочет повиноваться чьей-то воле.
Мы все еще в песочнице. Строим дома, планы, играем в новые проекты, поем, шутим, ругаемся, меримся. Но все заняты песком, организацией пространства, мечтой.
Не знаю что есть возраст. Что есть его движение. Я заметила увеличившуюся сеть морщин на руке недавно. Это удивило меня. Удивило тем, как трансформируется плоть, как она поддается пространству.
Но возраст? Когда ты так и сидишь размахивая совком в песочнице, чувствуя себя великаном, создателем миров. Есть ли в том вероятность думать о продолжении тонкой нити человеческой плоти?
Идеи из песка хороши в своей краткосрочности. К ним не успеваешь привязаться. Их не жаль. Когда ты чувствуешь себя великим то нет жалости. Жалость только там, где течет кровь и с ней по капле уходит жизнь, где есть рождение, где происходят метаморфозы с тем, что потом превратиться обратно в песок. То высшее смирение приравнивающее нас к тому, из чего мы строим наши устремления, проекты, идеи. То высшее принятие открывающее нам нас, в виде звена в цепи. Мы можешм продолжать, мы можем не продолжать. Но мы в (конечном) тот песок, из которого сейчас вершим несуществующие замки, дворцы, дороги.
Так мы живем слой за слоем, иногда откапывая признаки бренности, пугающие, подтверждающие, что до нас здесь уже были, уже мечтали, уже создавали города, которые стали набором черепков, горстями песка, праха и камня.
Как примирить себя с тем, что левая моя рука держит предков, а правую тянут те, кто останутся после меня.
Но есть ли время?
А что, если мы замерли однажды в этом хороводе- первого нет, нет последнего. Есть лишь набор метаморфоз и сияющее пространство в центре, куда ни один из нас не может попасть, не нарушив существующего порядка, не нарушив сам факт существования центра.
И мы лишь фигуры пространства, изменчивый алфавит, создающий новые слова, вершащий новые чудовища мира по праву, по собственной воле человека с совком и формочками в песочнице.
Смелость. Я помню был такой "бравый период. Период смелости", когда идешь проверять, так ли просто ворошить реальность, как совком песок.
Так ли легко любую фантазию сделать явной. Я помню разные пробы. Дом в доме, прямо посреди комнаты. Планы походов на далекие направления. Планы ускорительных приборов для перехода из пространства в пространство. Помню военные территории посреди мира дачных участков, пропускные пункты "для своих", пароли, выкупы, новые денежные знаки. Помню попытки и хитрые планы по поджогам и взрыву школ. Были планы по сетям гаражей и по передвижению только по их крышам. Были карты, были поиски таинственных проходов в другие миры. Были попытки "отключки", в которой мы что-то должны увидеть. Были маршруты на конкретной местности с конечными пунктами в небе и облаках. Было строительство новых приборов, работающих всегда. Были попытки поселений в стогах, в поле. Бывали и практики по управлению реальностью, мыслями и проходы сквозь стены. Мы проверяли пределы пространства, пределы нашей ловкости, наших возможностей, нашей хитрости.
Я знаю только, что возраст (как его понимают чаще всего) налагает определенные ограничения на проверку смелости в реализации идей.
Табу. Впервые это слово появилось позже, чем то, что оно означает. Система запретов всегда увлекательна, как ребус. Это карта маршрута, по которой идешь от места к месту. А то, что запрет оставляет в поле возможного, обретает вероятность обходного пути, скрытого от всех, тайного, известного посвященным. Перекрестки - место для указателей, проверка твоей удачливости, как бросишь кости.
Сейчас это (все) по-прежнему. Мы строим проекты, мы мечтаем, чтобы там на расстоянии кто-то понял, почувствовал, принял сигнал. И кто-то иногда пускается в обход, желая постичь большее.
Что есть старость, кто эти люди, выбравшие такой путь? Засохшие цветы все так же красивы И их не жаль. Но они не порождали меня, они не держат меня за руку, сами увлеченные в прах, в песок у безбрежного моря.
Песочница.
В детстве мне казалось, что моя любовь может спасти мир. Что если любить всех, то в конце-концов она примирит все ссоры и недопонимания. Поэтому я старалась любить всех, кто был рядом. Я верила, что моя любовь к папе и маме может их примирить, может всегда все уладить и мы всегда будем вместе всей семьей.
Мы просто дети в песочнице, оставленные сами себе, и если за кем-то приходят родители, то он отказывается - почувствовав свою самостоятельность, он уже не хочет повиноваться чьей-то воле.
Мы все еще в песочнице. Строим дома, планы, играем в новые проекты, поем, шутим, ругаемся, меримся. Но все заняты песком, организацией пространства, мечтой.
Не знаю что есть возраст. Что есть его движение. Я заметила увеличившуюся сеть морщин на руке недавно. Это удивило меня. Удивило тем, как трансформируется плоть, как она поддается пространству.
Но возраст? Когда ты так и сидишь размахивая совком в песочнице, чувствуя себя великаном, создателем миров. Есть ли в том вероятность думать о продолжении тонкой нити человеческой плоти?
Идеи из песка хороши в своей краткосрочности. К ним не успеваешь привязаться. Их не жаль. Когда ты чувствуешь себя великим то нет жалости. Жалость только там, где течет кровь и с ней по капле уходит жизнь, где есть рождение, где происходят метаморфозы с тем, что потом превратиться обратно в песок. То высшее смирение приравнивающее нас к тому, из чего мы строим наши устремления, проекты, идеи. То высшее принятие открывающее нам нас, в виде звена в цепи. Мы можешм продолжать, мы можем не продолжать. Но мы в (конечном) тот песок, из которого сейчас вершим несуществующие замки, дворцы, дороги.
Так мы живем слой за слоем, иногда откапывая признаки бренности, пугающие, подтверждающие, что до нас здесь уже были, уже мечтали, уже создавали города, которые стали набором черепков, горстями песка, праха и камня.
Как примирить себя с тем, что левая моя рука держит предков, а правую тянут те, кто останутся после меня.
Но есть ли время?
А что, если мы замерли однажды в этом хороводе- первого нет, нет последнего. Есть лишь набор метаморфоз и сияющее пространство в центре, куда ни один из нас не может попасть, не нарушив существующего порядка, не нарушив сам факт существования центра.
И мы лишь фигуры пространства, изменчивый алфавит, создающий новые слова, вершащий новые чудовища мира по праву, по собственной воле человека с совком и формочками в песочнице.
Смелость. Я помню был такой "бравый период. Период смелости", когда идешь проверять, так ли просто ворошить реальность, как совком песок.
Так ли легко любую фантазию сделать явной. Я помню разные пробы. Дом в доме, прямо посреди комнаты. Планы походов на далекие направления. Планы ускорительных приборов для перехода из пространства в пространство. Помню военные территории посреди мира дачных участков, пропускные пункты "для своих", пароли, выкупы, новые денежные знаки. Помню попытки и хитрые планы по поджогам и взрыву школ. Были планы по сетям гаражей и по передвижению только по их крышам. Были карты, были поиски таинственных проходов в другие миры. Были попытки "отключки", в которой мы что-то должны увидеть. Были маршруты на конкретной местности с конечными пунктами в небе и облаках. Было строительство новых приборов, работающих всегда. Были попытки поселений в стогах, в поле. Бывали и практики по управлению реальностью, мыслями и проходы сквозь стены. Мы проверяли пределы пространства, пределы нашей ловкости, наших возможностей, нашей хитрости.
Я знаю только, что возраст (как его понимают чаще всего) налагает определенные ограничения на проверку смелости в реализации идей.
Табу. Впервые это слово появилось позже, чем то, что оно означает. Система запретов всегда увлекательна, как ребус. Это карта маршрута, по которой идешь от места к месту. А то, что запрет оставляет в поле возможного, обретает вероятность обходного пути, скрытого от всех, тайного, известного посвященным. Перекрестки - место для указателей, проверка твоей удачливости, как бросишь кости.
Сейчас это (все) по-прежнему. Мы строим проекты, мы мечтаем, чтобы там на расстоянии кто-то понял, почувствовал, принял сигнал. И кто-то иногда пускается в обход, желая постичь большее.
Что есть старость, кто эти люди, выбравшие такой путь? Засохшие цветы все так же красивы И их не жаль. Но они не порождали меня, они не держат меня за руку, сами увлеченные в прах, в песок у безбрежного моря.