... и даже читаюю жЭжЭшечку.
Про журналистику нашей молодости...
Originally posted by katya03 at "Дадим слово им..."
Всю свою сознательную жизнь я бредила заграницей. Поскольку обрести ее в реальном смысле в совке было невозможно, я искала ее везде - и были, были волшебные места, точнее два места, которые в западном кино и вокруг были совершенно родными - стадион и редакция.
Все остальное разнилось с мечтой как небо и земля - улицы (огни рекламы-машины-проститутки- наряды - ну у нас-то даже и машин часто на дорогах не было, школа, магазины, ну и главное - квартиры! Тут был полный завал.) Часто, забыв о сюжете я в восторге рассматривала жалюзи, стулья на высоких ножках, террасы, да просто ковер какой-нибудь на полу, а мужики больше засматривались на технику. Но на стадионе даже лица сограждан будто менялись - посредством каких-то кинематографических приемов разглаживались, атмосфера заполнялась осмысленными эмоциями, шумом, криками, свистками - и наступала полнота жизни. Ту же полноту жизни, которая была дефицитом в совке в принципе, находили мы и в редакции. Клубы дыма, джинсы, зеркальные очки, куча по тем временам техники - фотоаппараты, штативы, вонь из фотолаборатории, пепельница на широком толстом подоконнике - там решаются все интриги, над этой баночкой, забитой окурками и горелыми спичками... ммм....
До этого я делала несколько репортажей на радио. Радио - это скукота, радио - это тлен. То ли дело...
Отдаешь свой текст машинистке... - и это только прелюдия, грохот четырех машинок разом. Презрительно смотрит она на исчерканный почти детским почерком листик... оооо ... заходишь на следующий день, жуешь конфеты - и вот небрежно из кабинета ответсека редактор кричит, - Катя, твой материал в четверг пойдет подвалом... - ооооо... а тот момент, когда выпускающий подбегает к тебе и глядя в гранки, не поднимая даже на тебя глаз, - все как в балете, в безупречной пантомиме - протягивает листы с разметкой, - Вычитай, христа ради...
Или «налей воды» на двадцать строчек в колонке... ооо это физическое чувство, как ты ее льешь эпитетами или парой тире или просто захуеверчивая
ммм... чистый бриллиант
Не знаю,современные технологии верстки, наверное, этого позволяют избежать... чувствуешь себя производящим.
Оргазм без сомнения прошибал и когда небрежно открываешь газету и так скользя, кося глазами вниз, видишь свое имя ах! петитом...
И полная метафизика - она была ни о чем, нигде, и никогда. Это было лучше чем "настоящая",так сказать, журналистика.
Мне было 16 лет, и я начинала в группе внештатных сотрудников, которых набрала Н., тогда только закончившая журфак, и потом на многие годы ставшая моим ментором, бессменным и лучшим редактором и подругой. Остальные в группе слились после первого задания, я же, будучи усердной ученицей девятого класса, принесла какую-то заметку, которую, Н. с детским восторгом сунула в следующий номер в рубрику «Рассказывают внешкорры». В школе из серого кардинала я стала звездой. Но даже не в этом дело - я подсела, о, я подсела окончательно на все это. На тексты, на сигареты Мальборо, на волшебный сленг. Да что там говорить - жизнь наконец-то обрела смысл. Это вам не радио!
Симулякр замещает идею и становится ей. Но в СССР было по-другому: «Делай с нами, делай как мы - а вот лучше не надо!». И симулякр, став сильнее страсти, больше чем любовь, апроприировал суть - так посетив копию Эйфелевой башни, вы не посещаете ее, но посетив саму Венецию - посещаете ее копию. Это должна быть система, и все должно быть на полном серьезе, самоирония и любая игра - сразу убивают.
И это была Сущностная журналистика. Мы не были журналистикой, мы были самой ее сутью. Я употребляю слово "симулякр" именно в этом смысле - без всякого негативного оттенка, который прилип к нему от всех этих наук о коммуникации, как выражению пустоты и массовости. Не было пустоты! Можно делать и отсутствие дела! Можно! Но, не пережив это на собственной шкуре, вряд ли поймешь как. Возможно, это так тонко и сложно - но ты приходил куда-нибудь, а потом писал, что тебе в голову взбредет, не притворяясь и не юродствуя, - это невозможно объяснить, не пройдя.
Например, я писала:
"В сентябре в просторном, недавно отреставрированном здании "Дома офицеров", открылся, уже завоевавший популярность среди молодежи города, новый современный клуб "Х". Есть теперь, где провести досуг ребятам и девчатам Ленинского района, а по субботам этот оборудованный по последнему слову техники дискотечный зал привлекает рабочую молодежь и студентов и с дальних микрорайонов - билеты, по словам сотрудников центра, расходятся быстро.
У входа нас встречает стайка первокурсниц педагогического училища им. Крупской. Дадим слово им..."
Конечно, я знала, что представляет собой дискотека в дк офицеров. Знала, что по субботам происходит на пустыре на ул.Никольской в квартале от этого чертова места, про насилие и беспредел, который там творился при попустительстве милиции. Знала, что заняться в городе нечем, а дк Железнодорожников, альтернатива дому офицеров, просто бандитский притон, куда страшно соваться. Много еще можно было бы написать про свинцовые мерзости быта, но дело в том, что это не имело значения.
И как бы Довлатов не обыгрывал такие статьи с двойным дном, но вот его ирония мне кажется неуместной - поскольку СУТЬЮ событий был именно первый вариант. Гнилой диссидентский старперский дух не давал ему увидеть подлинную эпическую красоту таких преображений в тексте. Даже сейчас эти строчки полились из меня словно поэзия, наполняя счастьем - той самой неуловимой гипнотической легкостью бытия, ради которой я писала эти мантры, и ради которой, я думаю, их и читали. В этом было гораздо больше религиозного экстаза, чем в примитивной лжи, в которой принято обвинять советскую журналистику. В ней не было никакой лжи, намеренного укрывания негатива, иллюзий, иллюзорности, неприятной гиперреальности, которая присуща любому симулякру. Именно потому что она была комфортна для чтения я считаю ее сущностной, вроде библии. Постмодернизм и чтение между строк имеют смысл только для наблюдателя со стороны - для нас, участников тех дел давно минувших дней все это имело смысл. Какой - я пока затрудняюсь сказать, но знаю точно, что он касался не символической, и даже не героической основы нашего бытия. Чего же?
В последние годы совка (точнее, уже его инерци), которые я застала в редакции, наша журналистика превратилась в подлинный акт сияния чистого разума, в систему этого сияния. Конечно, можно было выпускать просто пустые листы газетной бумаги - это было вполне возможно, я сама без труда могу заполнить мысленно передовицы и испытать эйфорию лишь от шагов почтальона и позывных радиостанции маяк, но обычному обывателю нужны объекты культа в их материальном, а поэтому часто выглядящему по-детски наивно, воплощении. Отсюда и все эти глиняные божки, и смешные в своей прямолинейной тарабарщине статьи в советских газетах. Читая их человек, измотанный земной жизнью мог прикоснуться, почувствовать дыхание жизни иной - параллельной, виртуальной, справедливой и вечной. И ему не нужно было ничего толковать или ходить вокруг да около - в статьях упоминался его завод, его улица - то есть он сам себя без труда находил на карте этого параллельного мира и погружался во вдохновляющее созерцание.
Понять это трудно, а тем кто не жил в такие времена, скорее всего и невозможно. От них остаются героические «литературные памятники», но я сомневаюсь, что в жизни древние греки вели себя также безумно, как в своих трагедиях. Однако на сцене они продолжали созерцать угодные идеологии драмы и мало-помалу проникались их скрытой от мелочных критиканов высшей правдой. Конечно и там находились ораторы, желающие над всем этим смеяться и изрыгающие свои квакающие комедии. В совке эти передовые журналисты мне особенно противны - знали они меру или не знали, не суть. Суть в том, что все эти журналистские обличения они тискали ради собственных амбиций. Мы всех умней, ага, русский север гибнет - раз в пятилетку такие деятели, как бы смеясь над всеми остальными, такое выдавали. Но это было возможно, конечно, только на всероссийском уровне, на региональном никто этим не занимался - но не в силу трусости или тупости, а как раз наоборот.
В этом было греческое стоическое служение - токарь точал на своем заводе свою ненужную никому деталь, а мы писали свои никому ненужные статьи. Ну как никому. Деталь была нужна токарю чисто для процесса, статьи нам - примерно для того же. И вместе мы держались как прислоненные к друг друг спички. И минус на минус по-прежнему давал плюс. Во дворе стучали в домино, вежливо козырял участковый, пионеры скакали через прыгалки, комсомольцы пили пиво, а мы в своих клубах дыма парили над всем этим со своими блокнотиками и писали летопись несбыточной мечты. Между несбыточной мечтой и несбывшейся есть большая разница. Сейчас приходится писать о последней.
Светил ли сквозь туман и дым
Нам лик господний с вышины?
И был ли здесь Иерусалим
Меж тёмных фабрик сатаны?
Мда.
Originally posted by katya03 at "Дадим слово им..."
Всю свою сознательную жизнь я бредила заграницей. Поскольку обрести ее в реальном смысле в совке было невозможно, я искала ее везде - и были, были волшебные места, точнее два места, которые в западном кино и вокруг были совершенно родными - стадион и редакция.
Все остальное разнилось с мечтой как небо и земля - улицы (огни рекламы-машины-проститутки- наряды - ну у нас-то даже и машин часто на дорогах не было, школа, магазины, ну и главное - квартиры! Тут был полный завал.) Часто, забыв о сюжете я в восторге рассматривала жалюзи, стулья на высоких ножках, террасы, да просто ковер какой-нибудь на полу, а мужики больше засматривались на технику. Но на стадионе даже лица сограждан будто менялись - посредством каких-то кинематографических приемов разглаживались, атмосфера заполнялась осмысленными эмоциями, шумом, криками, свистками - и наступала полнота жизни. Ту же полноту жизни, которая была дефицитом в совке в принципе, находили мы и в редакции. Клубы дыма, джинсы, зеркальные очки, куча по тем временам техники - фотоаппараты, штативы, вонь из фотолаборатории, пепельница на широком толстом подоконнике - там решаются все интриги, над этой баночкой, забитой окурками и горелыми спичками... ммм....
До этого я делала несколько репортажей на радио. Радио - это скукота, радио - это тлен. То ли дело...
Отдаешь свой текст машинистке... - и это только прелюдия, грохот четырех машинок разом. Презрительно смотрит она на исчерканный почти детским почерком листик... оооо ... заходишь на следующий день, жуешь конфеты - и вот небрежно из кабинета ответсека редактор кричит, - Катя, твой материал в четверг пойдет подвалом... - ооооо... а тот момент, когда выпускающий подбегает к тебе и глядя в гранки, не поднимая даже на тебя глаз, - все как в балете, в безупречной пантомиме - протягивает листы с разметкой, - Вычитай, христа ради...
Или «налей воды» на двадцать строчек в колонке... ооо это физическое чувство, как ты ее льешь эпитетами или парой тире или просто захуеверчивая
ммм... чистый бриллиант
Не знаю,современные технологии верстки, наверное, этого позволяют избежать... чувствуешь себя производящим.
Оргазм без сомнения прошибал и когда небрежно открываешь газету и так скользя, кося глазами вниз, видишь свое имя ах! петитом...
И полная метафизика - она была ни о чем, нигде, и никогда. Это было лучше чем "настоящая",так сказать, журналистика.
Мне было 16 лет, и я начинала в группе внештатных сотрудников, которых набрала Н., тогда только закончившая журфак, и потом на многие годы ставшая моим ментором, бессменным и лучшим редактором и подругой. Остальные в группе слились после первого задания, я же, будучи усердной ученицей девятого класса, принесла какую-то заметку, которую, Н. с детским восторгом сунула в следующий номер в рубрику «Рассказывают внешкорры». В школе из серого кардинала я стала звездой. Но даже не в этом дело - я подсела, о, я подсела окончательно на все это. На тексты, на сигареты Мальборо, на волшебный сленг. Да что там говорить - жизнь наконец-то обрела смысл. Это вам не радио!
Симулякр замещает идею и становится ей. Но в СССР было по-другому: «Делай с нами, делай как мы - а вот лучше не надо!». И симулякр, став сильнее страсти, больше чем любовь, апроприировал суть - так посетив копию Эйфелевой башни, вы не посещаете ее, но посетив саму Венецию - посещаете ее копию. Это должна быть система, и все должно быть на полном серьезе, самоирония и любая игра - сразу убивают.
И это была Сущностная журналистика. Мы не были журналистикой, мы были самой ее сутью. Я употребляю слово "симулякр" именно в этом смысле - без всякого негативного оттенка, который прилип к нему от всех этих наук о коммуникации, как выражению пустоты и массовости. Не было пустоты! Можно делать и отсутствие дела! Можно! Но, не пережив это на собственной шкуре, вряд ли поймешь как. Возможно, это так тонко и сложно - но ты приходил куда-нибудь, а потом писал, что тебе в голову взбредет, не притворяясь и не юродствуя, - это невозможно объяснить, не пройдя.
Например, я писала:
"В сентябре в просторном, недавно отреставрированном здании "Дома офицеров", открылся, уже завоевавший популярность среди молодежи города, новый современный клуб "Х". Есть теперь, где провести досуг ребятам и девчатам Ленинского района, а по субботам этот оборудованный по последнему слову техники дискотечный зал привлекает рабочую молодежь и студентов и с дальних микрорайонов - билеты, по словам сотрудников центра, расходятся быстро.
У входа нас встречает стайка первокурсниц педагогического училища им. Крупской. Дадим слово им..."
Конечно, я знала, что представляет собой дискотека в дк офицеров. Знала, что по субботам происходит на пустыре на ул.Никольской в квартале от этого чертова места, про насилие и беспредел, который там творился при попустительстве милиции. Знала, что заняться в городе нечем, а дк Железнодорожников, альтернатива дому офицеров, просто бандитский притон, куда страшно соваться. Много еще можно было бы написать про свинцовые мерзости быта, но дело в том, что это не имело значения.
И как бы Довлатов не обыгрывал такие статьи с двойным дном, но вот его ирония мне кажется неуместной - поскольку СУТЬЮ событий был именно первый вариант. Гнилой диссидентский старперский дух не давал ему увидеть подлинную эпическую красоту таких преображений в тексте. Даже сейчас эти строчки полились из меня словно поэзия, наполняя счастьем - той самой неуловимой гипнотической легкостью бытия, ради которой я писала эти мантры, и ради которой, я думаю, их и читали. В этом было гораздо больше религиозного экстаза, чем в примитивной лжи, в которой принято обвинять советскую журналистику. В ней не было никакой лжи, намеренного укрывания негатива, иллюзий, иллюзорности, неприятной гиперреальности, которая присуща любому симулякру. Именно потому что она была комфортна для чтения я считаю ее сущностной, вроде библии. Постмодернизм и чтение между строк имеют смысл только для наблюдателя со стороны - для нас, участников тех дел давно минувших дней все это имело смысл. Какой - я пока затрудняюсь сказать, но знаю точно, что он касался не символической, и даже не героической основы нашего бытия. Чего же?
В последние годы совка (точнее, уже его инерци), которые я застала в редакции, наша журналистика превратилась в подлинный акт сияния чистого разума, в систему этого сияния. Конечно, можно было выпускать просто пустые листы газетной бумаги - это было вполне возможно, я сама без труда могу заполнить мысленно передовицы и испытать эйфорию лишь от шагов почтальона и позывных радиостанции маяк, но обычному обывателю нужны объекты культа в их материальном, а поэтому часто выглядящему по-детски наивно, воплощении. Отсюда и все эти глиняные божки, и смешные в своей прямолинейной тарабарщине статьи в советских газетах. Читая их человек, измотанный земной жизнью мог прикоснуться, почувствовать дыхание жизни иной - параллельной, виртуальной, справедливой и вечной. И ему не нужно было ничего толковать или ходить вокруг да около - в статьях упоминался его завод, его улица - то есть он сам себя без труда находил на карте этого параллельного мира и погружался во вдохновляющее созерцание.
Понять это трудно, а тем кто не жил в такие времена, скорее всего и невозможно. От них остаются героические «литературные памятники», но я сомневаюсь, что в жизни древние греки вели себя также безумно, как в своих трагедиях. Однако на сцене они продолжали созерцать угодные идеологии драмы и мало-помалу проникались их скрытой от мелочных критиканов высшей правдой. Конечно и там находились ораторы, желающие над всем этим смеяться и изрыгающие свои квакающие комедии. В совке эти передовые журналисты мне особенно противны - знали они меру или не знали, не суть. Суть в том, что все эти журналистские обличения они тискали ради собственных амбиций. Мы всех умней, ага, русский север гибнет - раз в пятилетку такие деятели, как бы смеясь над всеми остальными, такое выдавали. Но это было возможно, конечно, только на всероссийском уровне, на региональном никто этим не занимался - но не в силу трусости или тупости, а как раз наоборот.
В этом было греческое стоическое служение - токарь точал на своем заводе свою ненужную никому деталь, а мы писали свои никому ненужные статьи. Ну как никому. Деталь была нужна токарю чисто для процесса, статьи нам - примерно для того же. И вместе мы держались как прислоненные к друг друг спички. И минус на минус по-прежнему давал плюс. Во дворе стучали в домино, вежливо козырял участковый, пионеры скакали через прыгалки, комсомольцы пили пиво, а мы в своих клубах дыма парили над всем этим со своими блокнотиками и писали летопись несбыточной мечты. Между несбыточной мечтой и несбывшейся есть большая разница. Сейчас приходится писать о последней.
Светил ли сквозь туман и дым
Нам лик господний с вышины?
И был ли здесь Иерусалим
Меж тёмных фабрик сатаны?
Мда.