Простите, не тот номер... [Часть 1]

[zeloch]

"Разбежавшись, прыгну со скалы
Вот я был, и вот меня не стало...
И когда об этом вдруг узнаешь ты,
Тогда поймешь, кого ты потеряла!"

КиШ

"Простите, не тот номер..." Так назывался радиоспектакль, с которым у меня всю мою жизнь ассоциировался телефон. Мне было всего лет восемь, когда я услышал по радио эту зарисовку, навсегда оставшуюся в моей памяти...

Женщина-инвалид осталась дома одна - муж уехал в командировку. Подняв трубку, чтобы позвонить кому-то, она нечаянно вклинивается в чей-то разговор, слышит как два человека, не знающие о том, что она "повисла" на их линии, говорят об убийстве.

- Все должно быть выверено до секунд, - говорит один, - Она инвалид, так что сопротивляться не будет, а крики заглушит проходящий мимо поезд. Ты должен убить ее как раз в тот момент, когда экспресс будет проезжать мимо ее дома... Все должно выглядеть как несчастный случай!
- Понял, сделаем! - отвечает второй и разговор прерывается.

Она живет рядом с железной дорогой. Она инвалид. Она одна дома...

Женщина пытается дозвониться мужу - бесполезно. В полицию - там ее мягко посылают куда подальше. В самом деле, не могут же они установить наблюдение за всеми домами у железной дороги.

Она звонит друзьям, но никого нет дома. Родным - те принимают ее за ненормальную. Вдалеке слышится гудок экспресса. На лестницы слышатся тихие шаги... Или она лишь думает, что слышит их? Она вновь звонит в полицию и говорит о том, что в ее доме находится посторонний мужчина... В трубке раздается щелчок - убийца снимает трубку на первом этаже ее особняка, вслушиваясь в разговор... Поезд все ближе.

Дежурный сержант переадресовывает ее к начальнику полиции, и в трубке играет милая мелодия, звучащая для нее как похоронный марш.
Из-за грохота поезда она не слышит, как кто-то подкрадывается к ней сзади, но мы, радиослушатели, разбираем тихий скрип половиц. Или мы думаем, что слышим их?

Хрип. Стон. Грохот.

- Алло, - говорит упавшая на пол телефонная трубка, - Начальник полиции слушает!
- Простите, не тот номер, - отвечает сухой мужской голос, а затем раздаются короткие гудки.

Простите, не тот номер...

Сознаюсь Вам, я боюсь телефонов. Это не фобия - я могу часами проговорить с другом по этому агрегату, но каждый раз я буду ждать тихого щелчка, означающего, что кто-то снял трубку в соседней комнате моей квартиры. И каждый раз, когда я думаю, что слышу этот щелчок, мое сердце гулко ухает вниз... Я убеждаю себя, что это лишь страх, пришедший из детства, что травмированная детская психика согласно дедушке Фрейду, напоминает о себе...

Я могу контролировать этот страх, но все равно остается на заднем плане моего сознания.... Точнее нет, мог контролировать до недавнего времени.

Теперь - нет. Не сейчас, после того, как в мою жизнь вошла Дина...

Это случилось всего неделю назад. Я работал в небольшой общественной организации, арендовавшей офис в центре города и старательно делавшей вид, что без нее общественная инициатива всего Новосибирска угаснет, как лучина на сильном ветру. Собственно, этим грешат все общественные организации, и наш ДНК (Дом Народных Культур) не был исключением...

Мы проводили круглые столы в школах, занимались с творчески одаренными детьми, среди которых нередко оказывались и просто одаренные мешком по голове... Одним словом, показывали всем миру, как много мы делаем для людей. Была у нас и общественная приемная, дававшая бесплатные юридические консультации всем, кто в них нуждался. И, наконец, был у нас и центр психологической помощи "Родник", в котором и работала Женя.
С ней я познакомился как раз здесь, в ДНК, когда устроился сюда пресс-секретарем три месяца назад. За все это время ни я, ни она, так и не поняли, была ли это большая и чистая любовь, затянувшийся служебный роман, или же просто встреча двух одиноких сердец, которым не хватало ласки и тепла. Но, как бы то ни было, мы встретились, и не собирались расставаться. Работа была непыльной, дававшей время для близкого общения между собой. Зачастую, в офисе не оставалось никого кроме нас двоих, и тогда мы забывали о работе окончательно, полностью отдаваясь друг другу... Понимайте последнюю фразу как хотите - что называется, в меру своей испорченности, но все обстояло именно так.

Так было и в тот вечер, 1-го апреля... День шуток, день смеха... "Отелло, у тебя вся жена белая!" Настроение было соответствующим, праздничным и приподнятым. Мы с Женей смеялись и шутили, говоря обо всем и, в то же время, ни о чем. Она дежурила на телефоне доверия, который, надо сказать, звонил раза два в неделю, но, тем не менее, по приказу начальства мы не имели права пропустить и эти редкие звонки. Мой же рабочий день давно закончился, поэтому мы просто сидели друг напротив друга, пили чай, посылали друг другу улыбки и радовались тому, что мир прекрасен, весна идет, а мы скоро поедем ко мне...

Телефонный звонок раздался как всегда не вовремя. Не звонок нашего служебного аппарата, а проклятый Женин сотовый, наигрывавший во всю свою 32-х полосную полифонию дурацкое подобие канкана... Она поднесла трубку к уху, пару раз угукнула, кивнула головой, словно собеседник мог ее видеть, затем разом посерьезнела и, послав мне извиняющийся взгляд, вышла в соседнюю комнату. Все было ясно без слов - личный звонок, так что, дорогой Артем, извини, но тебя это не касается.

Бог с ним, в жизни каждого человека должно быть место чему-то личному. Как говорится, личное - это что-то очень неприличное.
Она вернулась спустя пару минут, мрачная, словно немытый "КРАЗ"...

- Тема... - начала она, задумалась на секунду, а потом, вдруг, решившись, вывалила на меня весь груз, свалившийся ей на плечи, - Отец в больнице. Обширный инфаркт...

- Не шутишь? - зачем-то спросил я, не к месту вспомнив о том, что сегодня первое апреля. Таким, ведь, не шутят...
- Какие уж тут шутки! - отмахнулась она, садясь. - Подменишь меня на телефоне?
- Конечно, - без колебаний согласился я, - Ты сейчас поедешь?
- Да. Его увезли несколько часов назад, прямо с работы. Потом долго не могли дозвониться до мамы... Сейчас он, говорят, уже в сознании...
- Конечно езжай! - воскликнул я, и пресекая дальнейшие возражения, направился к шкафу, чтобы достать ее куртку.
- Побудь с ним.

На сердце было тяжело... На него, вдруг, словно опустилась темное облако дурного предчувствия, которое я отождествлял с Жениными проблемами. Обширный инфаркт... Моих скудных познаний в медицине не хватало на то, чтобы понять, насколько это серьезно, но то, что дело и в самом деле плохо, сомнений не вызывало.

А вдруг он... Нет, этого слова я не хотел произносить даже мысленно.
Смерть постороннего человека не трогает. Смерть очередного застреленного в своем лимузине бизнесмена воспринимается просто как информация. Смерть десятка детей, заживо сгоревших в автобусе при аварии, вызывает легкий шок - как такое могло быть?! Но все равно не трогает! Это не со мной. Это далеко. Это меня не касается.

Но совсем другое дело, когда умирает кто-то из твоих знакомых. Кто-то, пусть не близкий, но все же тот, кого ты хорошо знаешь. Сотрудник, с которым ты каждый день здороваешься за руку в коридорах фирмы... Вчера он был, а сегодня не пришел на работу...
Страшно. Теперь страшно! Как будто смерть прошла совсем рядом, взмахнула своей косой и забрала его душу. И ты боишься... Боишься, что ее замах предназначался отнюдь не ему, а тебе. Что ты просто вовремя свернул на перекрестке, что вы разминулись с костлявой всего парой метров....

А уж когда умирает кто-то из близких тебе, тогда страх еще сильнее. Смерть прошла совсем рядом... Быть может, она подбирается к тебе? Стоит сейчас за твоей спиной, занеся косу для удара?...

Я обнял Женю, прижал к себе, и несколько минут баюкал, словно маленького ребенка. Она держалась молодцом - не плакала, не роптала на судьбу, обращая к небу глупые вопросы вроде "Ну почему он?" Небо, ведь, все равно не ответит... Лишь только в уголках ее глаз застыли две маленькие слезинки, которые она удерживала всеми силами. Казалось, ели они сейчас упадут на пол, за ними последует целый ручей... Но Женя сдержалась.

- Я пойду? - утвердительно просила она.
- Конечно, - ответил я, - Если что - звони. Я здесь еще полтора часа, а потом еду домой. Если что - на сотовый. Держись...

Она сделала пару шагов к двери, а затем обернулась, чтобы сказать:

- Мне страшно.
- Мне тоже, - ответил я.

Мне было страшно, хоть я и не понимал почему. Не мой отец лежал сейчас в кардиоцентре. Не моя мама переминалась в коридоре больницы, ожидая вестей от врача. Но мне было страшно, словно Костлявая стояла сейчас за моей спиной.

Я с трудом сдерживался, чтобы не обернуться, и не проверить, так ли это. Женя вышла из офиса, шмыгнув носом. Она выдержит. Она сильная... И отец у нее - двухметровый бугай! Такие не умирают от инфаркта! И за моей спиной никто не стоит!

Я обернулся, убеждая себя в этом. Никого. Только по стене офиса ползли причудливые тени, падающие из окна, выходящего на центральную магистраль города.

Мысленно я еще раз пожелал Жене удачи. Ей, и ее отцу... Запихнул в рот кусок рулета, вдруг потерявшего свой вишневый вкус. Запил его глотком чая, ставшего, вдруг, почти холодным.

Перевел взгляд на монитор, в котором ожила заставка и донельзя грустная Масяня сейчас пела песню сидя на камне у берега моря. "Кругом война. Смерть. Зло. А мы пьем!" - так, кажется, звучала цитата из этой серии.

Не знаю, верна ли цитата, но суть я точно передал верно.

Сказать, что у меня было унылое настроение, значило бы ничего не сказать. Настроения не было вовсе! Стараясь не думать о Жене и ее отце, я перестал думать вообще о чем либо, и тупо сидел за столом, попивая чай мелкими глотками.
Зазвонил телефон, и я, по привычке, потянул руку к офисному факсу, но тут же понял, что звук идет не от него, а от аппарата в другой комнате, в кабинете психологов.

Кто-нибудь из девушек забыл что-то на работе?
Шеф проверяет на месте ли мы?
Кто-то ошибся номером?
Идя к телефону я прокрутил в голове все варианты кроме одного - что кто-то звонит по "телефону доверия". Это бывало слишком редко, чтобы могло случиться именно сейчас, когда в "Роднике" остался лишь я.

- "Родник" слушает, - сказал я.
- Это телефон доверия? - мелодичным женским голосом спросила трубка.
- Да, - ответил я, ничуть не смутившись, - Именно так. Это телефон доверия. Вы хотите нам что-то доверить?

Судя по голосу девушка была очень юна - от силы 18 лет, и или это тупая первоапрельская шутка, или она сейчас намеревается поведать мне грустную историю о том, как "он бросил меня, он бросил меня..." Ни того, ни другого мне сейчас, при моем полном отсутствии всякого настроения, слушать не хотелось.

Девушка растерялась, видимо не ожидав такого поворота разговора.
- Я слушаю вас, зачем вы звоните? - продолжил я.
- Понимаете... У меня депрессия... И, кажется, довольно тяжелая.
- У всех бывает, и у большинства даже проходит! - раздраженно отозвался я, - Вы хотите поговорить об этом?
- Не знаю... - окончательно растерялась девушка, - Наверное хочу.
- Ну так говорите, а я, пока, заварю себе еще чаю.
Я и в самом деле собирался так поступить, поставив телефон на громкую связь.
- Извините, молодой человек... - сейчас ее голос звучал вовсе не репрессивно а, скорее, заинтересованно. - А это на всех телефонах доверия так отвечают, или только на вашем?
- Пока - только на нашем, но скоро такая метода перейдет на все. Понимаете, современная психология доказала, что людям в депрессии нужна хорошая эмоциональная встряска, а не сочувствие. Если, скажем, какой-то тип звонит нам и говорит, что собирается сейчас наглотаться таблеток, то мы ответим ему что это нынче не модно и предложим повеситься. Как правило, самоубийца, заявляющий о своих намерениях, не доводит их до конца... А после такого ответа у него не только пропадет желание накладывать на себя руки, но еще отвлекать нормальных людей от их работы.
Эту тираду я выпалил на одном дыхании, тут же взяв ее "с потолка". Мои познания в психологии и психиатрии оканчивались где-то на уровне знания какого цвета учебник...

- То есть, по-вашему, если самоубийца говорит о том, что он - самоубийца...
- ... То это хреновый самоубийца! - закончил за нее я, - Ну так что, вы начнете мне рассказывать о причинах вашей депрессии, а я все же пойду заваривать чай, или мы продолжим обсуждать суицид? Вы то, я надеюсь, вешаться не собираетесь?

Мне показалось, что я избрал верную тактику. Не похоже, чтобы эта девушка была полной дурой - вероятнее всего у нее просто не задался день, так что небольшая встряска вернет ее к жизни. И, раз уж я оказался на телефоне в тот момент, когда ей стало совсем паршиво - что ж, я дам ей эту встряску.

Она молчала в трубку. На заднем плане я отчетливо слышал грохот проносившихся мимо автомобилей, гудки... Откуда же она могла звонить? Не из дома - явно. Тогда с автомата...
- Ну так что? - переспросил я, - Я иду за чаем?
- Идите... - обреченно выдохнула она и, как мне показалось, тихо всхлипнула, - Идите за своим чаем, раз вам нет до меня дела.

В ее голосе было столько грусти и отчаяния, что я тут же забыл и о Жене и об ее отце, и вообще обо всем на свете. Сейчас мне показалось, что она еще младше, чем я решил вначале... Быть может, совсем ребенок, слишком близко к сердцу воспринимающий свои проблемы...
Вспомнились чьи-то слова, кажется, Джанни Родари: "Сколько стоит слеза ребенка?"
Много! Очень много! Слеза ребенка сама по себе - слишком дорогая цена за что-либо...

- Постойте, - крикнул я, боясь, что сейчас она положит трубку, - Постойте!
Между нами, на долю секунды, словно возник телепатический контакт - я словно ощущал, как она, сомневаясь, удивленно смотрит на трубку, словно гадая, не померещились ли ей мои слова...
- Девушка, - вновь позвал я, - Вы здесь?!
- Здесь, - после секундного колебания ответила она, - Я слышу вас.
- Простите... - неопределенно начал я, - У меня просто весь сегодняшний день ни к черту, вот я и нагрубил вам, чтобы вы отвязались.
- Так это не новая методика отговаривания самоубийц от суицида? - с издевкой спросила она, - Это вы просто были не в духе?
- Да, - сознался я, тяжело вздохнув, - Но вы, ведь, позвонили, не для того, чтобы выслушивать рассказ о моих проблемах, а для того, чтобы поделиться своими, не так ли? Кстати, меня Артемом зовут...
- А меня - Диной.
- Вот и познакомились. Дина, может перейдем на "ты"?
- Попробуем... - неопределенно ответила она, и на секунду мне вновь показалось, что я знаю, что в этот миг она пожимает плечами.
- Ну, Дина, - сказал я, бросив последний тоскливый взгляд на стакан с чаем, - Что у тебя стряслось? И где ты сейчас, кстати?.. Не похоже, чтобы дома.
- Я на мосту.
- На каком мосту? - не понял я.
- На Октябрьском... Стою, любуюсь на проплывающие подо мной льдинки, большие и маленькие... Артем, знаете, это почти также интересно, как наблюдать за людьми! Они - совсем как мы - плывут между двух берегов, и никак не могут пристать ни к одному из них! И плывут, плывут, плывут... Плывут, медленно умирая. Совсем как мы...
- Мы же договорились на "ты"...
- Я же сказала, что попытаюсь. Мне трудно "тыкать" человеку, который старше меня.
Я мысленно махнул рукой - не все ли равно, как она обращается ко мне. Главное - что в ее голосе ледяным холодком сквозила печаль.
- Знаешь, Артем, - было слышно, что это "знаешь" далось ей с усилием... - А я, ведь, не из тех, кто сообщает о своих намерениях только ради того, чтобы ее отговорили. Я просто решила напоследок поговорить с кем-нибудь, лишний раз убедиться в том, что я безразлична всем и каждому, и попрощаться со всем миром в лице этого своего случайного собеседника.
- Что ты имеешь в виду?

Мое сердце словно облили ледяной водой.
Она на мосту. Говорит, видимо, по сотовому.
Она одна поздним вечером - уже почти восемь часов.
Она звонит, чтобы попрощаться со всем миром, а не для того, чтобы ее отговорили.
Отговорили от чего? Дураку ясно!

- Дина... - прошептал я в трубку, не в силах вымолвить больше ни слова.
Что полагается говорить в таких случаях? "Вспомни о своих родителях"? Быть может, она сирота! Быть может, ее родители вчера погибли под колесами грейдера, который вел пьяный водитель, и мои слова станут последней каплей.
"Вспомни о тех, кому ты не безразлична!" - нет, она явно уверена в том, что весь мир одновременно повернулся к ней жопой!
"Самоубийство - это грех! Души самоубийц попадают в ад!" - быть может, она считает, что жизнь хуже ада!
- Дина... - чувствуя предательскую сухость во рту, продолжил я, - Ты стоишь за перилами?
- Я что, ненормальная, что ли? - воскликнула она, вселив в меня толику надежды, но тут же развеяв ее продолжением фразы, - Я просто делаю вид, что гуляю и любуюсь на звезды... И на льдины. Если бы я стояла ТАМ - давно бы уже понабежали желающие стать героями и спасти жизнь глупой девчонки. И тогда мы бы с тобой не разговаривали... Я решила для себя, что не позволю себя спасать. Не хочу, чтобы потом в новостях говорили о том, что еще одна ненормальная чуть не прыгнула в Обь...
- Ты не ненормальная, - пытаясь нащупать ускользающую нить, соединявшую нас, сказал я.
- Откуда ты знаешь?
- Чувствую...
- Врешь!
- Вру, - покорно согласился я.
- Все врут... - она говорила спокойно, но в ее голосе я слышал нотки истерики, - Все и всегда врут. А потом оправдываются перед самими собой, что они правда хотели сделать это, просто изменились обстоятельства...
- Он обещал жениться на тебе? - наугад предположил я, почувствовав, что ее монолог уходит в подобном направлении.
- Нет! - воскликнула она, - Он мне не то, что кольца, даже цветов-то никогда не дарил! Мне вообще никогда и никто не дарил цветов! Артем, а как ты думаешь, в раю есть цветы?
- Не знаю... Не видел.
Она усмехнулась, и это вновь придало мне надежды.
Боже мой, никогда раньше мне не было так страшно...
Ни когда поздним вечером шестеро наркоманов объясняли мне, что Господь завещал делиться, ни когда мы с отцом вылетели на машине на встречную полосу. Ничто не сравнится со страхом от того, что в твоих руках чья-то жизнь, и эта жизнь постепенно ускользает от тебя.
"Мы ее теряем! Мы ее теряем!"
Как с этим справляются медики?! Наверное, они просто знают, что делают.
А я - не знаю!
Господи, помоги!
- Дина, самоубийцы не попадают в рай, - я попытался увести разговор с опасной темы. Пусть вспомнит о религии...
- Я знаю, - спокойно ответила она, - Я просто так спросила.
- Но... - мне страшно не хотелось употреблять в разговоре слова "самоубийца", "грех", "ад" и так далее - поменьше бы негатива, но выбора, кажется, не было. - Но самоубийство - это грех! Страшный грех! Такой же, как и убийство! Ты хочешь отнять жизнь, данную Богом, но ты не имеешь на это права.
- Я знаю, - повторила она, - Самоубийцы попадают в ад...
- Ты же не хочешь в ад?
- Не хочу...
- Тогда спустись с моста, и давай я приеду к тебе? Мы погуляем по набережной поговорим обо всем, что тебя тревожит!
- Артем... Ты верующий?
- Нет... - сознался я, - Но я не то, чтобы и атеист.
- Тогда зачем ты говоришь мне о том, во что сам не веришь? Ты не знаешь, куда попадают души самоубийц. Ты не видел, растут ли в раю цветы... Тогда зачем ты говоришь мне все это?
- Чтобы ты спустилась с моста... - обреченно сказал я.
- А я не верю в ад! Значит, я туда не попаду.

Ну что я мог на это возразить? Что ее вера или неверие абсолютно не волнует жестокого Бога, бросающего души людей в негасимые костры, в объятия своего врага, Сатаны? Сказать, что тогда за порогом смерти ее ждет пустота, страшная, безликая бесцветная пустота?... кажется, этого она и хочет - пустоты. Пустоты, в которой нет людей, в которой нет ничего, что так ранит ее в жизни.
- Дина... Не делай этого.
- Почему?

Наивный ребенок! Сколько же ей лет, что она задает ТАКИЕ вопросы. Почему? Потому, что если ты шагнешь сейчас через перила, я никогда не смогу уснуть ночью. Потому, что ты будешь являться ко мне во сне, спрашивая, почему я не удержал тебя тогда от этого ужасного поступка? Почему на телефоне доверия, на котором должен был дежурить профессиональный психолог, оказался паршивый журналист-пиарщик, который знает, как заставить людей голосовать за того или иного кандидата, не может ответить девочке на простой вопрос: "Почему я должна жить?"
- Потому что так нельзя! - выпалил я.
- Почему?

- Дина, я не верю в Бога, но верю в то, что ТАМ, над нами, наверху, кто-то есть. Высший разум, судьба, быть может, зеленые человечки, которые ставят над нами свои эксперименты! Они, Он, Она, Оно... Эта сила делает так, чтобы мы появились на свет. Эта сила создает нас для чего-то! У каждого - свое предназначение - у деревенского пьяницы - служить отрицательным примером для сельчан, у поп-певца - быть кумиром молодежи. У каждого из нас свой путь, и мы должны пойти его до конца, чтобы этой силе, там, наверху, не было обидно за то, что она потратила столько сил, создавая нас. У каждого из нас - свое предназначение...

- Он был моим предназначением.
- Почему ты так уверена в этом?
- Потому, что я чувствую, что это так! - выкрикнула она, - потому, что кроме него мне никто не нужен, и потому, что кроме него у меня все равно никого не будет! Я никому не нужна!
- Это не так.

- Почему? Знаешь, пару дней назад, я прижалась к стене дома в самом центре города, закрыла глаза, и представила, что меня нет. И знаешь, ничего не изменилось. Все также ехали машины, люди торопились по своим непонятным делам... Где-то далеко мои родители шли на работу, мои подружки обсуждали вчерашний вечер в клубе, и этот человек также занимался своим делом, не зная о том, что меня больше нет... То есть, не зная о том, что я представила, что меня нет.
Вот и сейчас, когда на моем телефоне кончатся деньги, я полечу вниз, и ничего не изменится во всем мире, кроме того, что от моего падения поднимется небольшая волна... Все!

- Нет, изменится! Многое изменится для меня. Потому, что я буду знать, что одной милой девушкой на свете стало меньше. Что мир потерял будущего поэта, врача, или ученого - кто знает, в чем было твое предназначения. И что я потерял друга, которого так и не успел обрести! Дина... Я бы хотел быть твоим другом...

Она молчала. Я и сам понимал, почему... Напрашивалось банальное и избитое "Ты будешь со мной дружить?", и она, естественно, не хотела банальностей и детского лепета, но что сказать вместо этого, не знала.

- Ты ничего не знаешь обо мне... - наконец сказала она, и в ее голосе теперь была нерешительность. Кажется, мне все же удалось выиграть хоть несколько минут, хотя бы заинтересовать ее. В том, что она всерьез настроена броситься с моста, я не сомневался... Слишком много тоски было в каждом ее слове, слишком тихо звучал ее голос. Она и в самом деле не хотела жить, и я проклинал себя за то, что не заметил этого сразу.

- Да, не знаю, - согласился я, - Не знаю, но чувствую. Хочешь, я расскажу тебе, что чувствую? Какой портрет рисует мне мое воображение?
- Попробуй, - теперь она и в самом деле заинтересовалась.
- Ты еще учишься в школе, но ,наверное уже в 11-м классе. Угадал? - она молчала, и я принял ее молчание за согласие, - Ты образована, умна для своих лет - это чувствуется по манере речи... Скорее всего, твои родители - важные шишки, или просто бизнесмены, которые с детства готовили тебя к тому, что ты пойдешь по их стопам, что тоже заберешься наверх, очень высоко, быть может, даже выше их...

- Промазал! - сказала она, и я слышал, что она улыбается, говоря это, - Они не то, чтобы шишки, и не то, чтобы очень высоко забрались. Но тут ты почти прав - мои родители люди очень серьезные, считающие, что воспитание и образование - превыше всего... Вот только до недавнего времени они никогда не говорили мне о том, что я умная или образованная - скорее наоборот... В их глазах я всегда была гадким утенком, невзрачным существом, которому ничего не светит в этой жизни...

Продолжение...