Цуцик
Город спал. В предутренних зябких сумерках гасли один за одним фонари, темнота проглатывала дворы, дороги... Небо, навалившись непроглядной серостью, тяжко дышало неподвижными облаками. Вчерашний дождь дрожал на деревьях миллионами капель, сбегал по стволам на хнычащую слякотью землю...
Декабрь был странным. Природа недоумевала, вздрагивая от слишком тёплых дуновений ветра, ёжилась зелёной травкой на тротуарах...
Казалось, мир погрузился в какую-то спячку, и даже наступающее утро приходило не с солнечным светом. Оно медленно и тихо вползало на грязные улицы, прищурившись, зевая... слегка приподнимало голову над домами, задевая макушкой провода и антенны, зажигая в окнах свет... а потом расслаблялось и падало на город нераскрашенным днём.
Такие же бесцветные, текли к метро люди, молчаливые и недовольные.
- Эй, Цуцик, харэ дрыхнуть, вон уже народ проснулся, надо подумать о хлебе насущном.
В подземном переходе, вперемешку с двумя совершенно одинаковыми рыжими вислоухими псами, спал на картонке мальчишка. Они прижались друг к другу и стали похожи на большое непонятное животное. Рядом стоял длинный худой пацан лет тринадцати и носком ободранного ботинка тыкал в бок это самое животное, которое не хотело просыпаться.
- Цуцик, чёрт тебя дери, ты встаёшь или нет? Вот сдался ты на мою голову... Отдать тебя ментам и вся недолга...
Животное зашевелилось и подняло три головы, одна из которых вдруг надрывно закашлялась, вытаращив на бледном личике пару совершенно небесного цвета глаз. Вслед за головой судорожно затряслось тело, тщедушность которого не могла быть скрыта даже под кучей вещей, напяленных на него. Собаки лениво поднялись и, пошаркивая, отправились к выходу, оставив на картонке нелепое существо.
Мальчишке было на вид не больше семи. Он был похож на маленькое полупрозрачное привидение с огромными голубыми глазами. Тонкие, почти белые волосы топорщились из-под съехавшей набок шапки, которая была ему велика, что придавало виду окончательную жалкость.
Он снова зашёлся в кашле, повалившись на бок и поджимая колени.
- Ну лана те, Цуцик, не жалобь меня. Для добреньких тёток оставь. Жрать хочешь? Подымайся давай...
С какой-то неуклюжей нежностью длинный пацан аккуратно взял мальчонку за плечи и поставил его на ноги.
- Сань, а Сань... мне херово... я лежать хочу...
В переходе разнеслось эхо от хрипа, смешанного с детским голоском, издающим бранные слова... Он матерился без злобы, просто потому, что иного лекарства у него не было... а судя по тому, как часто эти даже не совсем понятные ему слова исторгались людьми в скверных ситуациях - это должно было помогать. И он начал матерится еще отчаянней, пока Саня не тряхнул его за шкирку.
Цуцик примолк и подчинился. Сдерживая кашель, он поплёлся к выходу.
Улица пахнУла влагой и душным вокзальным смрадом, бросив навстречу толпу с чемоданами и рюкзаками.
У ларьков топтались сизолицие мужики, похмеляясь пивом, они наперебой обсуждали, какая гадкая выдалась зима. Один из них даже демонстративно всё время задирал брючину и грозил куда-то в сторону пальцем, что засудит мэра за грязь...
Долговязый Санька ловко втёрся между парой мужиков и сипловато хныкнул: "Дяааать, дай закурить?" Мужики ругнулись и сунули в протянутую руку сигарету.
- Вон, куда правительство смотрит? У них дети по улицам попрошайничают, а они, мать их, в мерседесах... а еще хотят на Марс лететь... когда в стране и так порядку нет...
Саня отошёл в сторонку, затянулся... Взгляд его потеплел и затуманился. Цуцик робко потянул его за рукав...
- а мне?
- Что значит тебе? Ты и так извёл меня кашлем своим... не дам. Иди, жалобь тётку на пирожки.
Цуцик послушно развернулся и зашагал к ларьку, накручивая рукава свитера на мёрзнущие кулачки. Саня курил и смотрел, как Цуцик, встав на цыпочки, тянет свою лупоглазую физиономию в окошко, корчит рожи и плаксиво просит два "ходОга" и колу... Из окошка высовывается рука с пакетом...
Довольный, Цуцик хватает добычу и бежит, закашливаясь и спотыкаясь...
- Вот везёт тебе, хлюпик, тётки тебя любят...
Саня довольно улыбнулся и деловито заглянул в пакет.
- Романтика, бля....
Он впился зубами в хлеб и закрыл глаза, глубоко вздыхая...
Цуцик ел свой "ходог" медленно, отщипывая по кусочку, разглядывая еду... И всё время боялся поперхнуться... Саня тем временем ловко откупорил колу и всё с той же жадностью прилип к банке.
Когда с завтраком было покончено, Санька философски затянулся еще раз остатком сигареты и, глядя под ноги, плюнул в маленькую мутную лужу.
- Ну что, Цуцик, пойдём в народ!
Он крепко схватил мальчонку за руку и потянул за собой.
Вокзал гудел, как огромное осиное гнездо. Люди то торопились, то замирали, покупали газеты, чипсы, сваливали в кучу свой скарб, бежали к электричкам...
Саня зацепился взглядом за одну фигурку неподалёку. Это была женщина, в годах уже, но явно не желающая этого признавать. Похожая на корявую грушу, нарисовнную одним крупным мазком, она раздраженно переминалась с ноги на ногу.
- Дублёнка хорошая, парик, сумочка... обувка дорогая... Ну, Цуцик, поделится она с нами деньгой?
Скулы у Саньки ходили ходуном, на виске проступила голубая жилка...
- Ты тут стой, смотри и жди... Как только я побегу - ты тоже беги. К мосту. Ну сам знаешь...
Он слегка ссутулился и влился в толпу, приближаясь к намеченной жертве. Цуцик, испытывая смесь страха и любопытства, выглядывал из-за угла... ожидание мутящим комком подступало к горлу...
Саня подошел к женщине совсем близко, он буквально стоял у неё за спиной. Дождавшись, когда хлынул людской поток с прибывшей электрички, он быстро дёрнул сумочку и нырнул в толпу. Тётка тут же закрутила головой и завопила противным голосом: "Ограааааабили! Милиииииция!" ...через несколько секунд донеслось еще "вот паразиииит, бог тебя накаааажет"...
...но Саня был уже далеко. Он бежал, прижимая к груди под курткой сумочку, пахнущую духами... Сердце колотилось в груди и бухалось куда-то в ноги...
В это же время к мосту бежал и маленький Цуцик с искаженным от страха бледным личиком. Оба кинулись в кусты и замерли, пытаясь отдышаться... Саня вытащил сумочку.
- Вот это поживились, вот это да... Смотри-ка, мобила, кошелёк...!
Глаза его блестели. Он пересчитывал деньги дрожащими руками.
- В переход нам сегодня ночевать нельзя идти. Да и отсюда надо сваливать поскорее. Пока не замели.
Цуцик сидел на куче прелых листьев ни жив ни мёртв. Казалось, что он совсем стал прозрачным. Даже не кашлял. Только слёзы крупными редкими градинами выкатывались на грязные щеки...
- Сань, а как это бог тебя накажет?... ну тётка кричала...
- Да нет никакого бога. А если и есть, то он должен быть на нашей стороне. В конце концов, у тётки той всё есть, а у нас с тобой - ничего. Где справедливость? От неё ж не убудет. А мы хоть пожрём нормально... Того и гляди холода ударят, хоть тряпки себе прикупим... Считай, что бог исполнил наше желание. Своё взяли. Отвали уже со своими вопросами дурацкими...
Санька отвернулся, не желая продолжать этот разговор. Его мысли были заняты сейчас тем, куда бежать, как сбыть телефон и сумочку, которая продолжала навязчиво пахнуть духами, кожей и какой-то совершенно чужой потусторонней жизнью...
Цуцик хлопал глазами, глядя в небо. Накрапывал дождь, мелкий, противный, холодный... такой нелепый дождь в декабре...
Саня стянул мальчишку с кучи и потащил куда-то сквозь кусты, потом через рельсы... потом еще куда-то... Цуцик больше не смотрел по сторонам. Его опять душил кашель, внутри всё горело... и когда он вдыхал - ему казалось, что в него вливали обжигающую ледяную воду с осколками... И снаружи тоже был лёд... сплошной лёд...
.........................................
Очнулся Цуцик где-то в темноте. Всё болело. Кругом пахло сыростью, пылью и табачным дымом.
- Саааань? ты где?
- Да тут я, тут... Проснулся? вот зараза... чуть не погорели из-за тебя...
- а где это мы, Сань?
- какая тебе разница... В подвале мы. Хорошее место, тёплое... и магазин рядом. Я молока тебе купил...
Он курил уже пятую сигарету, всё вокруг плыло и покачивалось...
- Завтра пойдём в автоматы играть... слышь, Цуцик?
Цуцик не слышал. Он спал, поскуливая во сне, как щенок.
Когда он снова очнулся, терзаемый кашлем, был уже день. В маленькое подвальное окошко свет едва пробивался, и Цуцик подумал, что несмотря на темноту, которой он побаивался, подвал и вправду хороший. От труб тянуло теплом, и они так успокоительно шумели...
Больше всего в жизни Цуцик любил тепло. Особенно с приходом осени. Он искал его повсюду - в метро, подъездах, у собачьего бока... Он мечтал, чтобы всегда и везде было лето.
Родителей он не помнил. Как, впрочем, и своего имени. Всё, что осталось в его памяти - это маленькая сгорбленная старушка в пуховом платке, гладящая его по голове.... и руки её пахли хлебом...
А потом был Санька, который, казалось, знал всё обо всём. Это он нашёл Цуцика в электричке, забившегося под скамейку... Накормил его и даже дал ему какое-то имя... Но Цуцик, который всё время мёрз и простужался, так и остался Цуциком.
Вот и этой осенью вернулся мучительный кашель, который колотил маленькое тельце, словно проверяя его на прочность. И Цуцик ужасно боялся, что придёт зима и снова будет холодно. Он ненавидел снег, потому что в нём немели ноги... ненавидел розовощеких укутанных детей с их кудахчущими мамашами, потому что они были далеки и счастливы... Он, наученный Санькой, всей силой своей души презирал новогодние витрины с их фальшивой мишурой. Он не верил в доброго деда Мороза, который якобы дарит всем подарки. Умный Санька разъяснил ему всё на эту тему. Он не верил и в то, во что верят почти все маленькие беспризорники - в то, что где-то на свете есть родители, которые мечтают его найти, и не находят только потому, что им мешает злодейка-судьба.
Но во что-то верить всё-равно хотелось. Тот непонятный несуществующий бог, о котором Санька говорил давеча, вполне мог бы сойти для веры, но что-то у Цуцика не укладывалось в голове, а потому вопрос остался открытым.
........................................
...мокрый декабрь тянулся одной бесконечной серой полосой... Люди сетовали на погоду, жаловались, ждали снега, чтобы он наконец укрыл своим белым покоем эту бесконечную грязь и депрессию... или хотя бы просто вышло солнце, которого не было уже с октября...
...Саньку с Цуциком выгнали-таки из подвала, когда там в очередной раз потекла какая-то труба... И они вернулись снова в подземный переход, правда, уже другой. Цуцик нашел себе новую грелку в образе здоровенного лохматого чёрного пса, которого Санька обозвал Чёртом. Это был флегматичный, полный достоинства зверь, почему-то проникшийся к Цуцику.
Иногда, засыпая и слушая, как урчит у пса в животе, он размышлял о том, почему мир так странно устроен... что вот одни живут в домах, а он, Цуцик, спит тут на полу в переходе... И что Чёрт ничем не хуже породистых собак... просто неподфартило и всё... Особенно тягостными эти мысли становились после приступов кашля, когда, выкрикнув по привычке десяток матерных слов, он сворачивался в клубочек и закрывал глаза. Ему тут же грезился бог, в виде огромного белого облака с человеческим лицом... И бог спрашивал Цуцика, чего ему надо для счастья. Цуцик пугался и окрывал глаза...
Он не знал, что такое - это самое счастье. Он знал, что бывает тепло, что бывает вкусная еда... А еще Санька притащил ему откуда-то длиннющий шарф апельсинового цвета, с кисточками на концах... И вот это, вполне возможно, и было счастье.
........................................
Близился новый год. Санька всё чаще оставлял Цуцика в переходе, а сам уходил... И возвращался всегда с едой, или с деньгами... иногда пьяный...
А еще стали приходить какие-то странные люди, с которыми Санька иногда ругался и давал им денег, чтобы они его не били...
Цуцик видел однажды, как Саньке съездили по физономии. Было страшно и противно... Особенно когда Санька плевался потом кровью и выбитыми зубами...
Цуцика одели в гадкие лохмотья, и всучили табличку с кривой надписью "Помогите, умерла мама". И люди давали деньги, иногда очень даже много давали... Умный Санька говорил, что перед праздниками люди глупеют и легче расстаются с деньгами.
...В новогоднюю ночь Санька повёл Цуцика развлекаться. Они взрывали петарды, кидая их иногда под ноги прохожим, и хохотали, когда те отпрыгивали в сторону и матерились. Еще Санька напоил Цуцика водкой, отчего того тут же стошнило.. . а Санька сказал, что это боевое крещение...
Кругом грохотали салюты, шипели бенгальские огни... люди кричали "ура"...
А Цуцик хотел спать. Он озяб, живот разболелся, обувь в слякоти вымокла, и он перестал чувствовать пальцы... Спрятав руки в свой апельсиновый шарф, он стоял посреди дороги в заплывшей радужными пятнами луже и смотрел на окна домов, где светились разноцветными огоньками ёлки...
Пьяный Санька что-то бормотал про справедливость, про то, что каждый сам за себя, что вранье - эти все их ёлки-палки... А потом вдруг крикнул: "Загадывай желание, Цуцик! Ты такой жалкий и глупый, что бог наверняка тебя услышит."
И Цуцик загадал. Первое, что пришло в голову, потому что он очень замёрз...
- Пусть зима никогда не приходит!!!
Санька попытался сделать умное лицо, но вместо этого расплылся в кривой ухмылке...
- Какой же ты дурак, Цуууууцик...
........................................
А зима так и не приходила. Несмотря на тысячи писем Деду Морозу с просьбами прислать помимо мира во всём мире, компьютеров, велосипедов и машинок на радиоуправлении хотя бы немного снега, настоящего, белого, чтобы можно было лепить снеговиков и кататься с горки...
Почти закончился январь, стих праздничный галдёж, на улицах стали появляться выброшенные облезлые елки в обрывках мишуры...
И Цуцик поверил в Бога. Как мог. Как умел.
Он поверил, что кто-то в этом мире понимает, как это ужасно, когда мёрзнут руки и ноги, а тебе негде согреться... Ему хотелось думать, что кто-то жалеет маленького кашляющего Цуцика, и жалеет до такой степени, что может отменить зимние морозы...
Однажды вечером, когда Санька в очередной раз вернулся в переход, дыша перегаром и куревом, Цуцик торжественно заявил: "Бог есть!"
И закашлялся... да так надрывно, что вконец потерял голос.
А Санька вдруг заплакал.
Он смотрел на Цуцика, от которого остались одни глаза, по прежнему небесно голубые... и они были еще пронзительнее над рыжим шарфом...
Саньке очень хотелось побежать и принести ему какое-нибудь лекарство... Но ему запретили лечить Цуцика... и кормить хорошо запретили, чтобы тот не потерял свой "товарный" вид... А Санька, нащупывая языком дырки от выбитых зубов, признавался себе, что не может ничего изменить.
...всю ночь Цуцик хрипел, корчась на полу... цепляясь тонкими худыми пальчиками за чёрную свалявшуюся шерсть Чёрта... Его мокрые распахнутые помутневшие глаза то и дело вспыхивали в апельсиновых замусоленных кистях шарфа и снова тонули и гасли...
Изведённый этим зрелищем, Санька в сердцах заорал на весь переход: "Где он, твой бог? Что же он не поможет тебе?"
Гулкое эхо, ударяясь о стены, тупо повторило "твой бог... бог... не поможет... поможет..."
Санька рыдал, давясь слезами и остатками водки...
Никогда еще он не испытывал такой ненависти к этому миру и своему бессилию...
.......................................
Наутро выпал снег. Лужи схватились льдом, всё вокруг стало неожиданно белым и чистым. И снег, густой и пушистый, всё продолжал падать и падать, словно извиняясь за долгое отсутствие. И сразу не стало грязи, мусора... исчезла нелепая зелёная трава...
Люди спешили к метро, улыбаясь. Отовсюду слышалось: "Красота какая!" " Ну наконец-то!" "Вот это зима, вот это я понимаю!"
В переходе рядом с газетным киоском собралась небольшая толпа. Женщины охали и возмущались, старушки хватались за сердце, любопытные прохожие оборачивались...
- Что случилось? Что там?
- ...да вот, собаку пришлось застрелить бездомную... говорят, к мальчику не подпускала...
- ...а мальчик-то - мёртвый... какой кошмар...
Милиционер молча накрывал большим чёрным пакетом лохматого пса и лежащее рядом маленькое тельце, укутанное грязным рыжим шарфом.
...а снег всё падал...
Декабрь был странным. Природа недоумевала, вздрагивая от слишком тёплых дуновений ветра, ёжилась зелёной травкой на тротуарах...
Казалось, мир погрузился в какую-то спячку, и даже наступающее утро приходило не с солнечным светом. Оно медленно и тихо вползало на грязные улицы, прищурившись, зевая... слегка приподнимало голову над домами, задевая макушкой провода и антенны, зажигая в окнах свет... а потом расслаблялось и падало на город нераскрашенным днём.
Такие же бесцветные, текли к метро люди, молчаливые и недовольные.
- Эй, Цуцик, харэ дрыхнуть, вон уже народ проснулся, надо подумать о хлебе насущном.
В подземном переходе, вперемешку с двумя совершенно одинаковыми рыжими вислоухими псами, спал на картонке мальчишка. Они прижались друг к другу и стали похожи на большое непонятное животное. Рядом стоял длинный худой пацан лет тринадцати и носком ободранного ботинка тыкал в бок это самое животное, которое не хотело просыпаться.
- Цуцик, чёрт тебя дери, ты встаёшь или нет? Вот сдался ты на мою голову... Отдать тебя ментам и вся недолга...
Животное зашевелилось и подняло три головы, одна из которых вдруг надрывно закашлялась, вытаращив на бледном личике пару совершенно небесного цвета глаз. Вслед за головой судорожно затряслось тело, тщедушность которого не могла быть скрыта даже под кучей вещей, напяленных на него. Собаки лениво поднялись и, пошаркивая, отправились к выходу, оставив на картонке нелепое существо.
Мальчишке было на вид не больше семи. Он был похож на маленькое полупрозрачное привидение с огромными голубыми глазами. Тонкие, почти белые волосы топорщились из-под съехавшей набок шапки, которая была ему велика, что придавало виду окончательную жалкость.
Он снова зашёлся в кашле, повалившись на бок и поджимая колени.
- Ну лана те, Цуцик, не жалобь меня. Для добреньких тёток оставь. Жрать хочешь? Подымайся давай...
С какой-то неуклюжей нежностью длинный пацан аккуратно взял мальчонку за плечи и поставил его на ноги.
- Сань, а Сань... мне херово... я лежать хочу...
В переходе разнеслось эхо от хрипа, смешанного с детским голоском, издающим бранные слова... Он матерился без злобы, просто потому, что иного лекарства у него не было... а судя по тому, как часто эти даже не совсем понятные ему слова исторгались людьми в скверных ситуациях - это должно было помогать. И он начал матерится еще отчаянней, пока Саня не тряхнул его за шкирку.
Цуцик примолк и подчинился. Сдерживая кашель, он поплёлся к выходу.
Улица пахнУла влагой и душным вокзальным смрадом, бросив навстречу толпу с чемоданами и рюкзаками.
У ларьков топтались сизолицие мужики, похмеляясь пивом, они наперебой обсуждали, какая гадкая выдалась зима. Один из них даже демонстративно всё время задирал брючину и грозил куда-то в сторону пальцем, что засудит мэра за грязь...
Долговязый Санька ловко втёрся между парой мужиков и сипловато хныкнул: "Дяааать, дай закурить?" Мужики ругнулись и сунули в протянутую руку сигарету.
- Вон, куда правительство смотрит? У них дети по улицам попрошайничают, а они, мать их, в мерседесах... а еще хотят на Марс лететь... когда в стране и так порядку нет...
Саня отошёл в сторонку, затянулся... Взгляд его потеплел и затуманился. Цуцик робко потянул его за рукав...
- а мне?
- Что значит тебе? Ты и так извёл меня кашлем своим... не дам. Иди, жалобь тётку на пирожки.
Цуцик послушно развернулся и зашагал к ларьку, накручивая рукава свитера на мёрзнущие кулачки. Саня курил и смотрел, как Цуцик, встав на цыпочки, тянет свою лупоглазую физиономию в окошко, корчит рожи и плаксиво просит два "ходОга" и колу... Из окошка высовывается рука с пакетом...
Довольный, Цуцик хватает добычу и бежит, закашливаясь и спотыкаясь...
- Вот везёт тебе, хлюпик, тётки тебя любят...
Саня довольно улыбнулся и деловито заглянул в пакет.
- Романтика, бля....
Он впился зубами в хлеб и закрыл глаза, глубоко вздыхая...
Цуцик ел свой "ходог" медленно, отщипывая по кусочку, разглядывая еду... И всё время боялся поперхнуться... Саня тем временем ловко откупорил колу и всё с той же жадностью прилип к банке.
Когда с завтраком было покончено, Санька философски затянулся еще раз остатком сигареты и, глядя под ноги, плюнул в маленькую мутную лужу.
- Ну что, Цуцик, пойдём в народ!
Он крепко схватил мальчонку за руку и потянул за собой.
Вокзал гудел, как огромное осиное гнездо. Люди то торопились, то замирали, покупали газеты, чипсы, сваливали в кучу свой скарб, бежали к электричкам...
Саня зацепился взглядом за одну фигурку неподалёку. Это была женщина, в годах уже, но явно не желающая этого признавать. Похожая на корявую грушу, нарисовнную одним крупным мазком, она раздраженно переминалась с ноги на ногу.
- Дублёнка хорошая, парик, сумочка... обувка дорогая... Ну, Цуцик, поделится она с нами деньгой?
Скулы у Саньки ходили ходуном, на виске проступила голубая жилка...
- Ты тут стой, смотри и жди... Как только я побегу - ты тоже беги. К мосту. Ну сам знаешь...
Он слегка ссутулился и влился в толпу, приближаясь к намеченной жертве. Цуцик, испытывая смесь страха и любопытства, выглядывал из-за угла... ожидание мутящим комком подступало к горлу...
Саня подошел к женщине совсем близко, он буквально стоял у неё за спиной. Дождавшись, когда хлынул людской поток с прибывшей электрички, он быстро дёрнул сумочку и нырнул в толпу. Тётка тут же закрутила головой и завопила противным голосом: "Ограааааабили! Милиииииция!" ...через несколько секунд донеслось еще "вот паразиииит, бог тебя накаааажет"...
...но Саня был уже далеко. Он бежал, прижимая к груди под курткой сумочку, пахнущую духами... Сердце колотилось в груди и бухалось куда-то в ноги...
В это же время к мосту бежал и маленький Цуцик с искаженным от страха бледным личиком. Оба кинулись в кусты и замерли, пытаясь отдышаться... Саня вытащил сумочку.
- Вот это поживились, вот это да... Смотри-ка, мобила, кошелёк...!
Глаза его блестели. Он пересчитывал деньги дрожащими руками.
- В переход нам сегодня ночевать нельзя идти. Да и отсюда надо сваливать поскорее. Пока не замели.
Цуцик сидел на куче прелых листьев ни жив ни мёртв. Казалось, что он совсем стал прозрачным. Даже не кашлял. Только слёзы крупными редкими градинами выкатывались на грязные щеки...
- Сань, а как это бог тебя накажет?... ну тётка кричала...
- Да нет никакого бога. А если и есть, то он должен быть на нашей стороне. В конце концов, у тётки той всё есть, а у нас с тобой - ничего. Где справедливость? От неё ж не убудет. А мы хоть пожрём нормально... Того и гляди холода ударят, хоть тряпки себе прикупим... Считай, что бог исполнил наше желание. Своё взяли. Отвали уже со своими вопросами дурацкими...
Санька отвернулся, не желая продолжать этот разговор. Его мысли были заняты сейчас тем, куда бежать, как сбыть телефон и сумочку, которая продолжала навязчиво пахнуть духами, кожей и какой-то совершенно чужой потусторонней жизнью...
Цуцик хлопал глазами, глядя в небо. Накрапывал дождь, мелкий, противный, холодный... такой нелепый дождь в декабре...
Саня стянул мальчишку с кучи и потащил куда-то сквозь кусты, потом через рельсы... потом еще куда-то... Цуцик больше не смотрел по сторонам. Его опять душил кашель, внутри всё горело... и когда он вдыхал - ему казалось, что в него вливали обжигающую ледяную воду с осколками... И снаружи тоже был лёд... сплошной лёд...
.........................................
Очнулся Цуцик где-то в темноте. Всё болело. Кругом пахло сыростью, пылью и табачным дымом.
- Саааань? ты где?
- Да тут я, тут... Проснулся? вот зараза... чуть не погорели из-за тебя...
- а где это мы, Сань?
- какая тебе разница... В подвале мы. Хорошее место, тёплое... и магазин рядом. Я молока тебе купил...
Он курил уже пятую сигарету, всё вокруг плыло и покачивалось...
- Завтра пойдём в автоматы играть... слышь, Цуцик?
Цуцик не слышал. Он спал, поскуливая во сне, как щенок.
Когда он снова очнулся, терзаемый кашлем, был уже день. В маленькое подвальное окошко свет едва пробивался, и Цуцик подумал, что несмотря на темноту, которой он побаивался, подвал и вправду хороший. От труб тянуло теплом, и они так успокоительно шумели...
Больше всего в жизни Цуцик любил тепло. Особенно с приходом осени. Он искал его повсюду - в метро, подъездах, у собачьего бока... Он мечтал, чтобы всегда и везде было лето.
Родителей он не помнил. Как, впрочем, и своего имени. Всё, что осталось в его памяти - это маленькая сгорбленная старушка в пуховом платке, гладящая его по голове.... и руки её пахли хлебом...
А потом был Санька, который, казалось, знал всё обо всём. Это он нашёл Цуцика в электричке, забившегося под скамейку... Накормил его и даже дал ему какое-то имя... Но Цуцик, который всё время мёрз и простужался, так и остался Цуциком.
Вот и этой осенью вернулся мучительный кашель, который колотил маленькое тельце, словно проверяя его на прочность. И Цуцик ужасно боялся, что придёт зима и снова будет холодно. Он ненавидел снег, потому что в нём немели ноги... ненавидел розовощеких укутанных детей с их кудахчущими мамашами, потому что они были далеки и счастливы... Он, наученный Санькой, всей силой своей души презирал новогодние витрины с их фальшивой мишурой. Он не верил в доброго деда Мороза, который якобы дарит всем подарки. Умный Санька разъяснил ему всё на эту тему. Он не верил и в то, во что верят почти все маленькие беспризорники - в то, что где-то на свете есть родители, которые мечтают его найти, и не находят только потому, что им мешает злодейка-судьба.
Но во что-то верить всё-равно хотелось. Тот непонятный несуществующий бог, о котором Санька говорил давеча, вполне мог бы сойти для веры, но что-то у Цуцика не укладывалось в голове, а потому вопрос остался открытым.
........................................
...мокрый декабрь тянулся одной бесконечной серой полосой... Люди сетовали на погоду, жаловались, ждали снега, чтобы он наконец укрыл своим белым покоем эту бесконечную грязь и депрессию... или хотя бы просто вышло солнце, которого не было уже с октября...
...Саньку с Цуциком выгнали-таки из подвала, когда там в очередной раз потекла какая-то труба... И они вернулись снова в подземный переход, правда, уже другой. Цуцик нашел себе новую грелку в образе здоровенного лохматого чёрного пса, которого Санька обозвал Чёртом. Это был флегматичный, полный достоинства зверь, почему-то проникшийся к Цуцику.
Иногда, засыпая и слушая, как урчит у пса в животе, он размышлял о том, почему мир так странно устроен... что вот одни живут в домах, а он, Цуцик, спит тут на полу в переходе... И что Чёрт ничем не хуже породистых собак... просто неподфартило и всё... Особенно тягостными эти мысли становились после приступов кашля, когда, выкрикнув по привычке десяток матерных слов, он сворачивался в клубочек и закрывал глаза. Ему тут же грезился бог, в виде огромного белого облака с человеческим лицом... И бог спрашивал Цуцика, чего ему надо для счастья. Цуцик пугался и окрывал глаза...
Он не знал, что такое - это самое счастье. Он знал, что бывает тепло, что бывает вкусная еда... А еще Санька притащил ему откуда-то длиннющий шарф апельсинового цвета, с кисточками на концах... И вот это, вполне возможно, и было счастье.
........................................
Близился новый год. Санька всё чаще оставлял Цуцика в переходе, а сам уходил... И возвращался всегда с едой, или с деньгами... иногда пьяный...
А еще стали приходить какие-то странные люди, с которыми Санька иногда ругался и давал им денег, чтобы они его не били...
Цуцик видел однажды, как Саньке съездили по физономии. Было страшно и противно... Особенно когда Санька плевался потом кровью и выбитыми зубами...
Цуцика одели в гадкие лохмотья, и всучили табличку с кривой надписью "Помогите, умерла мама". И люди давали деньги, иногда очень даже много давали... Умный Санька говорил, что перед праздниками люди глупеют и легче расстаются с деньгами.
...В новогоднюю ночь Санька повёл Цуцика развлекаться. Они взрывали петарды, кидая их иногда под ноги прохожим, и хохотали, когда те отпрыгивали в сторону и матерились. Еще Санька напоил Цуцика водкой, отчего того тут же стошнило.. . а Санька сказал, что это боевое крещение...
Кругом грохотали салюты, шипели бенгальские огни... люди кричали "ура"...
А Цуцик хотел спать. Он озяб, живот разболелся, обувь в слякоти вымокла, и он перестал чувствовать пальцы... Спрятав руки в свой апельсиновый шарф, он стоял посреди дороги в заплывшей радужными пятнами луже и смотрел на окна домов, где светились разноцветными огоньками ёлки...
Пьяный Санька что-то бормотал про справедливость, про то, что каждый сам за себя, что вранье - эти все их ёлки-палки... А потом вдруг крикнул: "Загадывай желание, Цуцик! Ты такой жалкий и глупый, что бог наверняка тебя услышит."
И Цуцик загадал. Первое, что пришло в голову, потому что он очень замёрз...
- Пусть зима никогда не приходит!!!
Санька попытался сделать умное лицо, но вместо этого расплылся в кривой ухмылке...
- Какой же ты дурак, Цуууууцик...
........................................
А зима так и не приходила. Несмотря на тысячи писем Деду Морозу с просьбами прислать помимо мира во всём мире, компьютеров, велосипедов и машинок на радиоуправлении хотя бы немного снега, настоящего, белого, чтобы можно было лепить снеговиков и кататься с горки...
Почти закончился январь, стих праздничный галдёж, на улицах стали появляться выброшенные облезлые елки в обрывках мишуры...
И Цуцик поверил в Бога. Как мог. Как умел.
Он поверил, что кто-то в этом мире понимает, как это ужасно, когда мёрзнут руки и ноги, а тебе негде согреться... Ему хотелось думать, что кто-то жалеет маленького кашляющего Цуцика, и жалеет до такой степени, что может отменить зимние морозы...
Однажды вечером, когда Санька в очередной раз вернулся в переход, дыша перегаром и куревом, Цуцик торжественно заявил: "Бог есть!"
И закашлялся... да так надрывно, что вконец потерял голос.
А Санька вдруг заплакал.
Он смотрел на Цуцика, от которого остались одни глаза, по прежнему небесно голубые... и они были еще пронзительнее над рыжим шарфом...
Саньке очень хотелось побежать и принести ему какое-нибудь лекарство... Но ему запретили лечить Цуцика... и кормить хорошо запретили, чтобы тот не потерял свой "товарный" вид... А Санька, нащупывая языком дырки от выбитых зубов, признавался себе, что не может ничего изменить.
...всю ночь Цуцик хрипел, корчась на полу... цепляясь тонкими худыми пальчиками за чёрную свалявшуюся шерсть Чёрта... Его мокрые распахнутые помутневшие глаза то и дело вспыхивали в апельсиновых замусоленных кистях шарфа и снова тонули и гасли...
Изведённый этим зрелищем, Санька в сердцах заорал на весь переход: "Где он, твой бог? Что же он не поможет тебе?"
Гулкое эхо, ударяясь о стены, тупо повторило "твой бог... бог... не поможет... поможет..."
Санька рыдал, давясь слезами и остатками водки...
Никогда еще он не испытывал такой ненависти к этому миру и своему бессилию...
.......................................
Наутро выпал снег. Лужи схватились льдом, всё вокруг стало неожиданно белым и чистым. И снег, густой и пушистый, всё продолжал падать и падать, словно извиняясь за долгое отсутствие. И сразу не стало грязи, мусора... исчезла нелепая зелёная трава...
Люди спешили к метро, улыбаясь. Отовсюду слышалось: "Красота какая!" " Ну наконец-то!" "Вот это зима, вот это я понимаю!"
В переходе рядом с газетным киоском собралась небольшая толпа. Женщины охали и возмущались, старушки хватались за сердце, любопытные прохожие оборачивались...
- Что случилось? Что там?
- ...да вот, собаку пришлось застрелить бездомную... говорят, к мальчику не подпускала...
- ...а мальчик-то - мёртвый... какой кошмар...
Милиционер молча накрывал большим чёрным пакетом лохматого пса и лежащее рядом маленькое тельце, укутанное грязным рыжим шарфом.
...а снег всё падал...