F. Brett Cox "Roger Zelazny"
Прочитал свежевышедшую литературную биографию Желязны: F. Brett Cox "Roger Zelazny". Ну ужас. Но не ужас-ужас-ужас, как я вообразил себе после подкаста на Wired. Да, большая часть биографии представляет собой пересказ предыдущих биографий, но всё честно и со ссылками. Плюс Кокс посидел немного в архивах, что позволило ему процитировать несколько ранее не публиковавшихся писем Желязны, и приложил к книге одно редкое интервью Желязны, ранее публиковавшееся в фэнзинах. Да, литературная часть представляет собой компиляцию разных отзывов на Желязны, но всё-таки у автора есть и собственное мнение, особенно в отношении его любимого "Имя мне Легион". Плюс, главной, постоянно подчёркиваемой, особенностью книги является новая точка зрения, точка зрения читателя двадцать первого века. Выбрал несколько самых ярких её проявлений.
1. "Роза для Экклезиаста":
...there is no denying the story’s tacit acceptance of the colonialist assumption - an assumption firmly embedded, of course, in the pulp tales to which Zelazny was paying tribute - that not only can the problems of an alien race be fixed by human intervention but also that the race would embrace such intervention.
...нельзя отрицать молчаливое признание в этой истории колониалистского предположения, прочно укоренённого, конечно, в бульварных историях, которые Желязны пытался сымитировать, что не только проблемы инопланетной расы могут быть решены вмешательством людей, но и раса примет такое вмешательство.
2. "He Who Shapes" is an early apotheosis of Zelazny’s allusiveness, a tendency of his work that concerned even his admires.
«Тот, кто воплощал» - это ранний апофеоз насыщенности аллюзиями, тенденции творчества Желязны, которая тревожила даже его поклонников.
3. ..."And call me Conrad" is busy even by the standards of the sf adventure tale.
"... и зови меня Конрадом" написан бодро даже по стандартам приключенческой НФ.
4. "Князь света":
About three hundred pages in most editions, the was by far Zelazny’s longest work to date, but given the large cast of characters and active plot, and compared the most twenty-first-century fantasy fiction, it compresses a lot of material into a relatively short length.
Около трехсот страниц в большинстве изданий, безусловно, самая длинная работа Желязны на тот момент, но, учитывая большой состав персонажей и активный сюжет, она упаковывает довольно большой материал в относительно малом объёме по сравнению с большинством фантастики двадцать первого века.
Although Sam is notably described more than once as having dark skin, for the twenty-first-century reader he may come across as yet another Great White Savior, swooping down to rescue the natives, perhaps genuinely compassionate but ultimately concerned only with his own agenda - not unlike, some might argue, the white American author who rewrites the myths of another culture to suit his own purposes.
Хотя Сэма не раз примечательно описывают как темнокожего, читателю двадцать первого века он может показаться еще одним Великим Белым Спасителем, стремящимся спасти туземцев, возможно, искренне сострадательным, но в конечном итоге озабоченным только своими собственными планами. Некоторые могут возразить, что это похоже на белого американского писателя, который переписывает мифы другой культуры в соответствии со своими собственными целями.
...a question that remains perhaps the most concise statement of a critical concern that followed Zelazny throughout his career: "Will Zelazny ever write the inside stories of his stories? Can he?"
...вопрос, который остается, пожалуй, самым кратким заявлением об обеспокоенности критиков, которая сопровождала Желязны на протяжении всей его карьеры: "Будет ли Желязны когда-либо писать внутренние истории своих историй? В состоянии ли он?" (цитируемые критики жаловались на недостаточную внутреннюю мотивацию персонажей; сам Кокс позже ответит, что у героя "Имя мне легион" есть не только внутренняя мотивация, но и её развитие по ходу действия).
5. В конце второй главы, заканчивая с «Джеком из Тени» и переходя к главе 3 «A series of different endeavors. 1972-1979» (набор различных достижений):
...in a 1989 introduction to a reprint, he noted matter-of-factly, “This was not one of my experimental books... This was a more workmanlike job in that I knew exactly what I wanted to do and how to do it.” The statement could serve as an epigraph for the phase of Zelazny’s career that followed Jack of Shadows, when he alternated between the workmanlike and the experimental to an increasingly mixed critical response but almost always, seemingly, knew exactly what he wanted to do.
...в предисловии к переизданию 1989 года он сухо заметил: "Это не была одна из моих экспериментальных книг ... Это была более профессиональная работа, поскольку я точно знал, что я хочу сделать и как это сделать". Это заявление может послужить эпиграфом для этапа карьеры Желязны, который последовал за "Джеком из Тени", когда он чередовал профессиональный и экспериментальный подход, получая всё более неоднозначную критическую реакцию, но почти всегда, по-видимому, точно зная, что он хотел сделать.
(Кокс опустил часть фразы, в которой Желязны перечисляет пять романов, которые он сам считал экспериментальными, в том числе три, написанные в 70е, но при описании самих этих романов отметил их экспериментальность).
6. И в конце третьей главы он продолжает ту же мысль:
That he interrupted the writing of "Roadmarks" to complete the fifth Amber novel suggest which impulse ultimately took precedence.
То, что он прервал написание «Дорожных знаков», чтобы закончить пятый роман об Амбере, предполагает, какой импульс в конечном итоге взял верх.
7. "Глаз Кота":
There is no denying that there are moments in the novel that are, and should be, jarring to a twenty-first-century audience: one of the telepaths notes that Singer’s "mind is running everything through a filter of primitive symbolism", and another character refers to Singer as a "crazy Indian".
Нельзя отрицать, что в романе есть моменты, которые раздражают, и должны раздражать, аудиторию двадцать первого века: один из телепатов отмечает, что "разум Сингера пропускает всё через фильтр примитивного символизма", а другой персонаж называет Сингера "чокнутым индейцем".
8. "24 вида горы Фудзи кисти Хокусая":
...the twenty-first-century reader may the author’s portrayal of Mari more conventional than did author and his readers at the time. Her action are driven to a significant degree by her relationships with men and, in sharp contrast to Zelazny’s male protagonists, she does not survive.
...читателю двадцать первого века авторское изображение Мари может показаться более традиционным, чем считали автор и его читатели в то время. Ее действия в значительной степени обусловлены ее отношениями с мужчинами, и, в отличие от главных героев-мужчин Желязны, она не выживает.
1. "Роза для Экклезиаста":
...there is no denying the story’s tacit acceptance of the colonialist assumption - an assumption firmly embedded, of course, in the pulp tales to which Zelazny was paying tribute - that not only can the problems of an alien race be fixed by human intervention but also that the race would embrace such intervention.
...нельзя отрицать молчаливое признание в этой истории колониалистского предположения, прочно укоренённого, конечно, в бульварных историях, которые Желязны пытался сымитировать, что не только проблемы инопланетной расы могут быть решены вмешательством людей, но и раса примет такое вмешательство.
2. "He Who Shapes" is an early apotheosis of Zelazny’s allusiveness, a tendency of his work that concerned even his admires.
«Тот, кто воплощал» - это ранний апофеоз насыщенности аллюзиями, тенденции творчества Желязны, которая тревожила даже его поклонников.
3. ..."And call me Conrad" is busy even by the standards of the sf adventure tale.
"... и зови меня Конрадом" написан бодро даже по стандартам приключенческой НФ.
4. "Князь света":
About three hundred pages in most editions, the was by far Zelazny’s longest work to date, but given the large cast of characters and active plot, and compared the most twenty-first-century fantasy fiction, it compresses a lot of material into a relatively short length.
Около трехсот страниц в большинстве изданий, безусловно, самая длинная работа Желязны на тот момент, но, учитывая большой состав персонажей и активный сюжет, она упаковывает довольно большой материал в относительно малом объёме по сравнению с большинством фантастики двадцать первого века.
Although Sam is notably described more than once as having dark skin, for the twenty-first-century reader he may come across as yet another Great White Savior, swooping down to rescue the natives, perhaps genuinely compassionate but ultimately concerned only with his own agenda - not unlike, some might argue, the white American author who rewrites the myths of another culture to suit his own purposes.
Хотя Сэма не раз примечательно описывают как темнокожего, читателю двадцать первого века он может показаться еще одним Великим Белым Спасителем, стремящимся спасти туземцев, возможно, искренне сострадательным, но в конечном итоге озабоченным только своими собственными планами. Некоторые могут возразить, что это похоже на белого американского писателя, который переписывает мифы другой культуры в соответствии со своими собственными целями.
...a question that remains perhaps the most concise statement of a critical concern that followed Zelazny throughout his career: "Will Zelazny ever write the inside stories of his stories? Can he?"
...вопрос, который остается, пожалуй, самым кратким заявлением об обеспокоенности критиков, которая сопровождала Желязны на протяжении всей его карьеры: "Будет ли Желязны когда-либо писать внутренние истории своих историй? В состоянии ли он?" (цитируемые критики жаловались на недостаточную внутреннюю мотивацию персонажей; сам Кокс позже ответит, что у героя "Имя мне легион" есть не только внутренняя мотивация, но и её развитие по ходу действия).
5. В конце второй главы, заканчивая с «Джеком из Тени» и переходя к главе 3 «A series of different endeavors. 1972-1979» (набор различных достижений):
...in a 1989 introduction to a reprint, he noted matter-of-factly, “This was not one of my experimental books... This was a more workmanlike job in that I knew exactly what I wanted to do and how to do it.” The statement could serve as an epigraph for the phase of Zelazny’s career that followed Jack of Shadows, when he alternated between the workmanlike and the experimental to an increasingly mixed critical response but almost always, seemingly, knew exactly what he wanted to do.
...в предисловии к переизданию 1989 года он сухо заметил: "Это не была одна из моих экспериментальных книг ... Это была более профессиональная работа, поскольку я точно знал, что я хочу сделать и как это сделать". Это заявление может послужить эпиграфом для этапа карьеры Желязны, который последовал за "Джеком из Тени", когда он чередовал профессиональный и экспериментальный подход, получая всё более неоднозначную критическую реакцию, но почти всегда, по-видимому, точно зная, что он хотел сделать.
(Кокс опустил часть фразы, в которой Желязны перечисляет пять романов, которые он сам считал экспериментальными, в том числе три, написанные в 70е, но при описании самих этих романов отметил их экспериментальность).
6. И в конце третьей главы он продолжает ту же мысль:
That he interrupted the writing of "Roadmarks" to complete the fifth Amber novel suggest which impulse ultimately took precedence.
То, что он прервал написание «Дорожных знаков», чтобы закончить пятый роман об Амбере, предполагает, какой импульс в конечном итоге взял верх.
7. "Глаз Кота":
There is no denying that there are moments in the novel that are, and should be, jarring to a twenty-first-century audience: one of the telepaths notes that Singer’s "mind is running everything through a filter of primitive symbolism", and another character refers to Singer as a "crazy Indian".
Нельзя отрицать, что в романе есть моменты, которые раздражают, и должны раздражать, аудиторию двадцать первого века: один из телепатов отмечает, что "разум Сингера пропускает всё через фильтр примитивного символизма", а другой персонаж называет Сингера "чокнутым индейцем".
8. "24 вида горы Фудзи кисти Хокусая":
...the twenty-first-century reader may the author’s portrayal of Mari more conventional than did author and his readers at the time. Her action are driven to a significant degree by her relationships with men and, in sharp contrast to Zelazny’s male protagonists, she does not survive.
...читателю двадцать первого века авторское изображение Мари может показаться более традиционным, чем считали автор и его читатели в то время. Ее действия в значительной степени обусловлены ее отношениями с мужчинами, и, в отличие от главных героев-мужчин Желязны, она не выживает.