Эх, Ваня... Ваня
Ну вот, наконец-то добрался до Парижа. Казалось бы, никто не мешал это сделать раньше, но случилось только сейчас. Планируя поездку, на Малом Совнаркоме (я и жена) было принято решение сократить риски до минимума. Резонно предположив, что толпы туристов и оживлённый транспорт, если не убивают столицу Франции, то атмосферу в ней портят существенно... осень, обязательно пешком и не спеша.
Каждый город, особенно крупный, современные люди пытаются приспособить под свои нужды (богатый русский язык, лучше не скажешь). Больше всего от этого страдают культурные поселения с богатой историей. Единственным препятствием, которое мешает, как мне кажется, французским «лопахиным» сравнять парижское «старьё» с землёй по - настоящему, является возможность на всём этом поживиться. Жёлтый дьявол, постоянно перестраиваясь, заманивает сюда массово зевак, желающих поглазеть и сделать фото на память. Приобщиться к разумному, доброму, вечному рискуют единицы. Только подумайте, перелёты, такси, отели, магазины, кафе-рестораны… деньги «танцуют эту девушку». Вот и наполняются такие города - музеи лубочными «заманками». Такими, как например, «русский» кабак с самоварами и водкой в ярко красных тонах напротив собора Александра Невского. Или вот это сладкозвучное des Champs-Élysées. Попробуйте насладиться пением птиц и чистым воздухом в этом обещанном раю. Правильно, не получится. Полезно точно так же, как проложить маршрут по тротуару для пробежки вдоль Садового кольца в Москве. Невский проспект сегодня ещё тоже очень «подходит» для медленных и не очень прогулок… Вот и мечтательный блаженный (ну как же, ведь столько написано), выскочив из переулка на оживлённый бульвар сразу же упирается носом в толпу туристов. И уже не может поверить в то, что здесь, где-то поблизости «всегда царит весна, никто не испытывает страданий и болезней», а совсем рядом жужжат французские пчёлки, с запахом от Шанель (там ведь они все непременно такие, других просто не бывает). Или запоёт французский вдруг петушок, забравшись на самый верх Триумфальной арки, окружённой адским шумом и какофонией от автомобилей. Кто ж его услышит? Разве что механический, и на китайском… На самом деле я, конечно, немного «переборщил». Хотя цивилизация и наступает, какой - то разумный баланс интересов всё же соблюдается. Не буду про охи и ахи в самом городе. Всё именно так, как себе и представлял - Потрясающе! Поверьте в этом одном слове (звуке) тоже много чего слилось. В день отъезда у нас было запланировано посещение Сент- Женевьв - де - Буа. Почему кладбище?
Когда - то, в далёком детстве, отец показал мне, как отрубают голову петуху, - хотел таким образом приблизить к реалиям новой жизни. Мы тогда только что перебрались на малую Родину, и он решил, что нужно как-то побыстрее выбить из меня все эти питерские замашки: бананы, булки с изюмом и фигурное катание. Привёл однажды в сарай, схватил птицу за ноги, положил на колоду и «саданул» топором. Петушиная голова полетела в одну сторону, а окровавленное туловище на сильных ногах неожиданно для меня, вскочив, понеслось в другую. «Оно» (не знаю, как уже обозвать правильно оставшуюся часть тела), выскочив в открытую дверь, добежало до забора, ударившись, оставило на доске кровавую отметину, и с диким ожесточением бросилось обратно, ища себе новую преграду. Наблюдавших за процедурой со стороны аборигенов (особенно детей) это очень развеселило. Меня же охватил панический страх, ужас сковал намертво, было невыносимо жалко несчастную птицу. Наконец, в какой-то момент загнав себя в угол, и ослабев, «оно» завалилось на бок и притихло. Спросите к чему это я, ведь начал с кладбища?
Мне кажется, что на Сент - Женевьев - де - Буа лежит отсечённая голова, точнее две, некогда могучей и сильной страны, которую негодяи отделили и выбросили за ненадобностью. На освободившееся место, оставшееся в родном дворе «оно», безуспешно пробовало приставить разные части тела. Каждый раз получалось громко, но не очень продуктивно. Ноги были, конечно по - прежнему сильны, а взмахи крыльев широки, но «оно» не знало, куда идти. Посему, снова и снова доводило себя до исступления, добегало до забора, ударившись, оставляло кровавую отметину и с диким ожесточением бросалось обратно, ища себе новую преграду. Неизвестно, сколько бы ещё «ум, честь и совесть нашей эпохи» стучало башмаком в ООН, передавало своих людей, как скот, соседям и размахивало увесистой «кузькиной матерью», но в России неожиданно закончились крестьяне. Наблюдающим со стороны Европы снова стало смешно... в их сознании русские должны терпеть и страдать вечно.
Короче, я приехал поклониться тому, без чьего участия осмысленное существование всякого разумного существа невозможно.
На входе обнаружилось, что кладбище не совсем русское. Однако наши умные (всех национальностей), оказавшиеся на обочине истории дома, здесь лежали в самом центре. Их трудно было не заметить. Дроздовцы, Иностранный легион, Галлиполийцы, Алексеевцы, Кадеты русского зарубежья, Донские казаки, Императорская гвардия - и здесь у них вместе не получилось. «Белая гвардия, белая стая» - Честь России прошлой. Ум и Совесть страны найти сразу не получилось, вернулись к плану на входе. Пока жена делала пометки на бумажке, я метнулся в туалет. Решил проверить одну глупую версию, аж под ложечкой засосало.
Не найдя в самом Париже подтверждения слов Высоцкого «в общественном парижском туалете есть надписи на русском языке», предположил, что здесь -то они точно должны быть. Ан нет, оказалось, национальное индейское жилище мне в помощь! Фигвам! Однако очень уж хотелось собственноручно поддержать Владимира Семёныча (он ведь тоже был заводной, и любил похулиганить), но в последний момент сдержался. Хотя, на русском в Париже я всё же себя обозначил, у Эйфелевой башни. Там стояла (ну очень грязная) машина с московскими номерами и предложением на английском посмотреть Париж сверху. Не удержался и написал на лобовом стекле «помой меня, Уася!»
Мы продолжили наши поиски. Время поджимало, шансы постоять у могилы настоящего русского либерала и Нобелевского лауреата таяли. Появившаяся из аллеи рядом пожилая женщина, нам не очень помогла. На мой вопрос не знает ли она, где лежит Бунин, неуверенно предположила, что это какой-то русский… Эх «Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже,- Нужны, как в русской бане лыжи», - сдавило в груди: правда - матка от нечужого человека. Время шло, мы метались, разглядывая бесконечные ряды русских фамилий. Казалось, что кто - то специально не хочет впускать нас к себе. Собрались уходить совсем. И тут, по дороге назад, один за другим: Тарковский, Бунин, Гиппиус, Мережковский, Шмелёв …и Туроверов. Последнего мне хотелось навестить особенно:
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы, всё время мимо,
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою…
Конь всё плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо.
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Уже у ворот, повернувшись к своим ещё раз, перекрестились и направились к церкви. Не стали заходить в собор, а помолились у входа. Может быть господь услышит наши мольбы и вернёт голову на место… пока ослабев, мы не загнали себя окончательно в угол, завалились на бок и не притихли навсегда.
Каждый город, особенно крупный, современные люди пытаются приспособить под свои нужды (богатый русский язык, лучше не скажешь). Больше всего от этого страдают культурные поселения с богатой историей. Единственным препятствием, которое мешает, как мне кажется, французским «лопахиным» сравнять парижское «старьё» с землёй по - настоящему, является возможность на всём этом поживиться. Жёлтый дьявол, постоянно перестраиваясь, заманивает сюда массово зевак, желающих поглазеть и сделать фото на память. Приобщиться к разумному, доброму, вечному рискуют единицы. Только подумайте, перелёты, такси, отели, магазины, кафе-рестораны… деньги «танцуют эту девушку». Вот и наполняются такие города - музеи лубочными «заманками». Такими, как например, «русский» кабак с самоварами и водкой в ярко красных тонах напротив собора Александра Невского. Или вот это сладкозвучное des Champs-Élysées. Попробуйте насладиться пением птиц и чистым воздухом в этом обещанном раю. Правильно, не получится. Полезно точно так же, как проложить маршрут по тротуару для пробежки вдоль Садового кольца в Москве. Невский проспект сегодня ещё тоже очень «подходит» для медленных и не очень прогулок… Вот и мечтательный блаженный (ну как же, ведь столько написано), выскочив из переулка на оживлённый бульвар сразу же упирается носом в толпу туристов. И уже не может поверить в то, что здесь, где-то поблизости «всегда царит весна, никто не испытывает страданий и болезней», а совсем рядом жужжат французские пчёлки, с запахом от Шанель (там ведь они все непременно такие, других просто не бывает). Или запоёт французский вдруг петушок, забравшись на самый верх Триумфальной арки, окружённой адским шумом и какофонией от автомобилей. Кто ж его услышит? Разве что механический, и на китайском… На самом деле я, конечно, немного «переборщил». Хотя цивилизация и наступает, какой - то разумный баланс интересов всё же соблюдается. Не буду про охи и ахи в самом городе. Всё именно так, как себе и представлял - Потрясающе! Поверьте в этом одном слове (звуке) тоже много чего слилось. В день отъезда у нас было запланировано посещение Сент- Женевьв - де - Буа. Почему кладбище?
Когда - то, в далёком детстве, отец показал мне, как отрубают голову петуху, - хотел таким образом приблизить к реалиям новой жизни. Мы тогда только что перебрались на малую Родину, и он решил, что нужно как-то побыстрее выбить из меня все эти питерские замашки: бананы, булки с изюмом и фигурное катание. Привёл однажды в сарай, схватил птицу за ноги, положил на колоду и «саданул» топором. Петушиная голова полетела в одну сторону, а окровавленное туловище на сильных ногах неожиданно для меня, вскочив, понеслось в другую. «Оно» (не знаю, как уже обозвать правильно оставшуюся часть тела), выскочив в открытую дверь, добежало до забора, ударившись, оставило на доске кровавую отметину, и с диким ожесточением бросилось обратно, ища себе новую преграду. Наблюдавших за процедурой со стороны аборигенов (особенно детей) это очень развеселило. Меня же охватил панический страх, ужас сковал намертво, было невыносимо жалко несчастную птицу. Наконец, в какой-то момент загнав себя в угол, и ослабев, «оно» завалилось на бок и притихло. Спросите к чему это я, ведь начал с кладбища?
Мне кажется, что на Сент - Женевьев - де - Буа лежит отсечённая голова, точнее две, некогда могучей и сильной страны, которую негодяи отделили и выбросили за ненадобностью. На освободившееся место, оставшееся в родном дворе «оно», безуспешно пробовало приставить разные части тела. Каждый раз получалось громко, но не очень продуктивно. Ноги были, конечно по - прежнему сильны, а взмахи крыльев широки, но «оно» не знало, куда идти. Посему, снова и снова доводило себя до исступления, добегало до забора, ударившись, оставляло кровавую отметину и с диким ожесточением бросалось обратно, ища себе новую преграду. Неизвестно, сколько бы ещё «ум, честь и совесть нашей эпохи» стучало башмаком в ООН, передавало своих людей, как скот, соседям и размахивало увесистой «кузькиной матерью», но в России неожиданно закончились крестьяне. Наблюдающим со стороны Европы снова стало смешно... в их сознании русские должны терпеть и страдать вечно.
Короче, я приехал поклониться тому, без чьего участия осмысленное существование всякого разумного существа невозможно.
На входе обнаружилось, что кладбище не совсем русское. Однако наши умные (всех национальностей), оказавшиеся на обочине истории дома, здесь лежали в самом центре. Их трудно было не заметить. Дроздовцы, Иностранный легион, Галлиполийцы, Алексеевцы, Кадеты русского зарубежья, Донские казаки, Императорская гвардия - и здесь у них вместе не получилось. «Белая гвардия, белая стая» - Честь России прошлой. Ум и Совесть страны найти сразу не получилось, вернулись к плану на входе. Пока жена делала пометки на бумажке, я метнулся в туалет. Решил проверить одну глупую версию, аж под ложечкой засосало.
Не найдя в самом Париже подтверждения слов Высоцкого «в общественном парижском туалете есть надписи на русском языке», предположил, что здесь -то они точно должны быть. Ан нет, оказалось, национальное индейское жилище мне в помощь! Фигвам! Однако очень уж хотелось собственноручно поддержать Владимира Семёныча (он ведь тоже был заводной, и любил похулиганить), но в последний момент сдержался. Хотя, на русском в Париже я всё же себя обозначил, у Эйфелевой башни. Там стояла (ну очень грязная) машина с московскими номерами и предложением на английском посмотреть Париж сверху. Не удержался и написал на лобовом стекле «помой меня, Уася!»
Мы продолжили наши поиски. Время поджимало, шансы постоять у могилы настоящего русского либерала и Нобелевского лауреата таяли. Появившаяся из аллеи рядом пожилая женщина, нам не очень помогла. На мой вопрос не знает ли она, где лежит Бунин, неуверенно предположила, что это какой-то русский… Эх «Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже,- Нужны, как в русской бане лыжи», - сдавило в груди: правда - матка от нечужого человека. Время шло, мы метались, разглядывая бесконечные ряды русских фамилий. Казалось, что кто - то специально не хочет впускать нас к себе. Собрались уходить совсем. И тут, по дороге назад, один за другим: Тарковский, Бунин, Гиппиус, Мережковский, Шмелёв …и Туроверов. Последнего мне хотелось навестить особенно:
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы, всё время мимо,
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою…
Конь всё плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо.
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Уже у ворот, повернувшись к своим ещё раз, перекрестились и направились к церкви. Не стали заходить в собор, а помолились у входа. Может быть господь услышит наши мольбы и вернёт голову на место… пока ослабев, мы не загнали себя окончательно в угол, завалились на бок и не притихли навсегда.