У врача
Сижу в очереди к немецкому врачу в Гамбурге. Ну, немецким его назвать можно весьма условно: по национальности он афганец. Хотя, предположу, на местном языке он тоже говорит прилично (в кабинете полно немецких книг, в основном медицинской направленности). Однако, пришёл я к нему как к русскому врачу, и это уже третий вариант.
Здесь, в Германии, не обязательно усложнять себе жизнь и думать, как правильно объяснить аборигену природу своих болячек на плохом немецком. Достаточно вбить в поисковик - русские врачи... далее крупный город, где сейчас проживаете, и вы тотчас же получите длинный список эскулапов разных специальностей, владеющих великим и могучим. Правда, это вовсе не означает, что все, обозначившие себя подобным образом, способны прочитать наизусть что-нибудь из Пушкина или Блока. Иногда они просто немножко понимают по-русски. В приёмной именно у такого эскулапа и собрала нужда меня и всех остальных страждущих в этот ненастный питерско-гамбургский день вместе.
Вокруг стола в комнате для ожидания, рядом и напротив, сидят в основном соотечественники врачующего и немножко славян, судя по внешности и произношению. В основном это эмигрантская братия преклонного возраста. Сидим уже долго, поэтому успеваю рассмотреть и то, что происходит на рецепшн. Там расторопные дамочки принимают звонки и назначают даты встреч сильно и не очень болящим. Отметил для себя, что одна девушка через раз отвечает на чистейшем русском. А вот она ещё и заботливо проводила до двери старушку, долго объясняя, как и когда принимать лекарства её лежачему мужу, тоже нашему соотечественнику. Потом она усадила в очередь ещё несколько русскоязычных клиентов. Молодец, работает быстро и вежливо, стараясь уложиться в минимум общения на отвлечённые темы. Всё шло своим чередом, пока..лёгкой походкой в помещение не влетел новый пациент с характерным эмигрантским профилем и седой шевелюрой. Сей высокий гражданин, увидев знакомую даму на рецепшн, обвёл присутствующих взглядом победителя, распрямил плечи, после чего громко объявил, что он только что прибыл из самого Санкт-Петербурга.., сделал паузу, чтобы все «заценили» и прониклись столь значимым, как ему казалось, для всех ожидающих помощи событием. Не могу сказать, что на стареньких немецких аксакалов это сообщение произвело хоть какое-то впечатление. Ведь после таких слов они не вскочили и не впали в ступор, как в последней сцене Ревизора. Если же расчёт был сделан на славянскую аудиторию страдальцев, то и тут никто не бросился к нему навстречу и не стал донимать вопросами о последней премьере в Мариинке или хотя бы поинтересовался здоровьем Константина Хабенского. Все были заняты своими , вполне земными, мыслями, не до высокого..
Старое поколение «немцев» или смотрело по пятому разу разложенные на столе журналы, тщательно выискивая знакомые слова (а то и целые предложения!), или перебирало чётки. Однако, чела нисколько не смутила такая слабая реакция «болящей общественности». Его (как и поющего Кобзона) было уже не остановить. Гонец из Петербурга по-гусарски начинает с «козырей», бросает веером на стол перед знакомой набор открыток с видами красот Северной Пальмиры, предлагая выбрать себе любую. В этот момент он ещё раз победно обводит уничтожающим взглядом всех нас, не оценивших высокий полёт его мыслей. Затем, чтобы совсем уж «добить» аудиторию, чел резким движением (Кио, блин) из внутреннего кармана выдёргивает авторучку с какой-то пометкой, что она тоже из Питера, и дарит даме широким жестом. На самом деле, это была одна из тысяч дешёвых авторучек, которые раздаются клиентам бесплатно. Театральность жестов и поведения напоминало мне в тот момент сцену в ресторане из кинофильма «12 стульев», где Киса, демонстрируя даме серьёзность своих намерений, заказывает водки, сосиски и 2 огурца. Не думаю, что бывший обитатель питерской коммуналки мог предложить афганской Елизавете Петровне ещё и номера... Но его буквально распирало от гордости, и всё его существо кричало о том, что он сейчас очень нуждается в благодарном слушателе. Ему в этот момент очень хотелось понравиться окружающим.. и рассказать всем, что он был Дома. Увы, никому это было не интересно. Дама принимает ещё один звонок, одновременно вежливо пытаясь поблагодарить навязчивого клиента и выпроводить за порог, выписав необходимые лекарства. Высокий гражданин не унимается. Он не может не видеть, что дама вынуждена отвечать на звонки и должна сосредоточиться на работе. Чел просто мешает... И правда, ну какое дело девочке, выросшей в Средней Азии и перебравшейся окольными путями в Гамбург, до холодных красот «гранитного барина». Он втягивает голову в плечи, сжимается на глазах и всё ещё не сдаётся, рассказывая про чижика-пыжика и Аничков мост... Однако, голос его звучит всё тише и неувереннее, а интонации становятся грустными. Он прекрасно понимает, что ей всё равно. Мне становится в какой-то момент жалко старого человека, но я не решаюсь подойти и поддержать беседу.
Впрочем, что я могу ему рассказать. Конечно, я болею за «Зенит», и иначе быть просто не может, я рождён питерским. Но это всё. Вряд ли моё вмешательство приободрило бы несчастного старика - я не стал бы для него спасительной соломинкой. В моей памяти остались лишь адрес дома и холодная сырость города с пустыми глазами. Мне тогда, в 60х, с «ясель» вбивали в голову, что нужно обязательно запомнить: Петровой д.5. Страна ждала ядерного нападения и даже маленькие дети должны были знать свое место проживания наизусть. Жили мы на самой окраине и Невский проспект с чёрной водой Невы не были местом моих ежедневных детских прогулок и забав. Зато хорошо запомнил масляные пятна на реке Ижорке и деревянные бараки по соседству. Это потом мой сын, в конце 90х, проживая в дорогой гостинице на Невском проспекте, вернётся в Москву и скажет: «Папа, как ты мог уехать из такого города?!». Может и хорошо, что он так думает. Этот, возможно, красивейший город в Европе сегодня стал действительно обновляться и значительно «приободрился». А тогда...
Мне кажется, что великолепные строения и атмосфера в Питере сегодня есть, а вот людей в городе всё ещё нет.
Пока я погружался в свои детские воспоминания, боковым зрением заметил, как сутулый, старый человек направляется медленно к выходу, унося с собой невостребованные воспоминания молодости. Он совсем не похож на того бодрого и жизнерадостного молодца, что вошёл сюда 15 минут назад, - это совсем другой человек. Вдогонку ему сжимается и моё собственное сердце в тоске о родных стариках, оставленных на ставшей мне такой далёкой малой Родине...
Здесь, в Германии, не обязательно усложнять себе жизнь и думать, как правильно объяснить аборигену природу своих болячек на плохом немецком. Достаточно вбить в поисковик - русские врачи... далее крупный город, где сейчас проживаете, и вы тотчас же получите длинный список эскулапов разных специальностей, владеющих великим и могучим. Правда, это вовсе не означает, что все, обозначившие себя подобным образом, способны прочитать наизусть что-нибудь из Пушкина или Блока. Иногда они просто немножко понимают по-русски. В приёмной именно у такого эскулапа и собрала нужда меня и всех остальных страждущих в этот ненастный питерско-гамбургский день вместе.
Вокруг стола в комнате для ожидания, рядом и напротив, сидят в основном соотечественники врачующего и немножко славян, судя по внешности и произношению. В основном это эмигрантская братия преклонного возраста. Сидим уже долго, поэтому успеваю рассмотреть и то, что происходит на рецепшн. Там расторопные дамочки принимают звонки и назначают даты встреч сильно и не очень болящим. Отметил для себя, что одна девушка через раз отвечает на чистейшем русском. А вот она ещё и заботливо проводила до двери старушку, долго объясняя, как и когда принимать лекарства её лежачему мужу, тоже нашему соотечественнику. Потом она усадила в очередь ещё несколько русскоязычных клиентов. Молодец, работает быстро и вежливо, стараясь уложиться в минимум общения на отвлечённые темы. Всё шло своим чередом, пока..лёгкой походкой в помещение не влетел новый пациент с характерным эмигрантским профилем и седой шевелюрой. Сей высокий гражданин, увидев знакомую даму на рецепшн, обвёл присутствующих взглядом победителя, распрямил плечи, после чего громко объявил, что он только что прибыл из самого Санкт-Петербурга.., сделал паузу, чтобы все «заценили» и прониклись столь значимым, как ему казалось, для всех ожидающих помощи событием. Не могу сказать, что на стареньких немецких аксакалов это сообщение произвело хоть какое-то впечатление. Ведь после таких слов они не вскочили и не впали в ступор, как в последней сцене Ревизора. Если же расчёт был сделан на славянскую аудиторию страдальцев, то и тут никто не бросился к нему навстречу и не стал донимать вопросами о последней премьере в Мариинке или хотя бы поинтересовался здоровьем Константина Хабенского. Все были заняты своими , вполне земными, мыслями, не до высокого..
Старое поколение «немцев» или смотрело по пятому разу разложенные на столе журналы, тщательно выискивая знакомые слова (а то и целые предложения!), или перебирало чётки. Однако, чела нисколько не смутила такая слабая реакция «болящей общественности». Его (как и поющего Кобзона) было уже не остановить. Гонец из Петербурга по-гусарски начинает с «козырей», бросает веером на стол перед знакомой набор открыток с видами красот Северной Пальмиры, предлагая выбрать себе любую. В этот момент он ещё раз победно обводит уничтожающим взглядом всех нас, не оценивших высокий полёт его мыслей. Затем, чтобы совсем уж «добить» аудиторию, чел резким движением (Кио, блин) из внутреннего кармана выдёргивает авторучку с какой-то пометкой, что она тоже из Питера, и дарит даме широким жестом. На самом деле, это была одна из тысяч дешёвых авторучек, которые раздаются клиентам бесплатно. Театральность жестов и поведения напоминало мне в тот момент сцену в ресторане из кинофильма «12 стульев», где Киса, демонстрируя даме серьёзность своих намерений, заказывает водки, сосиски и 2 огурца. Не думаю, что бывший обитатель питерской коммуналки мог предложить афганской Елизавете Петровне ещё и номера... Но его буквально распирало от гордости, и всё его существо кричало о том, что он сейчас очень нуждается в благодарном слушателе. Ему в этот момент очень хотелось понравиться окружающим.. и рассказать всем, что он был Дома. Увы, никому это было не интересно. Дама принимает ещё один звонок, одновременно вежливо пытаясь поблагодарить навязчивого клиента и выпроводить за порог, выписав необходимые лекарства. Высокий гражданин не унимается. Он не может не видеть, что дама вынуждена отвечать на звонки и должна сосредоточиться на работе. Чел просто мешает... И правда, ну какое дело девочке, выросшей в Средней Азии и перебравшейся окольными путями в Гамбург, до холодных красот «гранитного барина». Он втягивает голову в плечи, сжимается на глазах и всё ещё не сдаётся, рассказывая про чижика-пыжика и Аничков мост... Однако, голос его звучит всё тише и неувереннее, а интонации становятся грустными. Он прекрасно понимает, что ей всё равно. Мне становится в какой-то момент жалко старого человека, но я не решаюсь подойти и поддержать беседу.
Впрочем, что я могу ему рассказать. Конечно, я болею за «Зенит», и иначе быть просто не может, я рождён питерским. Но это всё. Вряд ли моё вмешательство приободрило бы несчастного старика - я не стал бы для него спасительной соломинкой. В моей памяти остались лишь адрес дома и холодная сырость города с пустыми глазами. Мне тогда, в 60х, с «ясель» вбивали в голову, что нужно обязательно запомнить: Петровой д.5. Страна ждала ядерного нападения и даже маленькие дети должны были знать свое место проживания наизусть. Жили мы на самой окраине и Невский проспект с чёрной водой Невы не были местом моих ежедневных детских прогулок и забав. Зато хорошо запомнил масляные пятна на реке Ижорке и деревянные бараки по соседству. Это потом мой сын, в конце 90х, проживая в дорогой гостинице на Невском проспекте, вернётся в Москву и скажет: «Папа, как ты мог уехать из такого города?!». Может и хорошо, что он так думает. Этот, возможно, красивейший город в Европе сегодня стал действительно обновляться и значительно «приободрился». А тогда...
Мне кажется, что великолепные строения и атмосфера в Питере сегодня есть, а вот людей в городе всё ещё нет.
Пока я погружался в свои детские воспоминания, боковым зрением заметил, как сутулый, старый человек направляется медленно к выходу, унося с собой невостребованные воспоминания молодости. Он совсем не похож на того бодрого и жизнерадостного молодца, что вошёл сюда 15 минут назад, - это совсем другой человек. Вдогонку ему сжимается и моё собственное сердце в тоске о родных стариках, оставленных на ставшей мне такой далёкой малой Родине...