27 января
Танин пост напомнил мне недавно прочитанные воспоминания Марии Дурново "Мой муж Дании Хармс".
Она была эвакуирована с последними машинами уходящими на Большую землю. Это были машины с большими бортами в которых перевозили скот.
"Люди залезали в кузов, а многих втаскивали, у кого уже не было сил залезть. В кузове людей укладывали друг на друга. Крест-накрест. В несколько рядов. Самые слабые и самые больные - внизу, чтобы к ним поступало тепло. А сверху - те, кто помоложе и поздоровее. Человек лежал под грудой тел. Он умирал, кричал - ничего не помогало. И кузов был накрыт брезентом. Нас всех строго-настрого предупредили: «Ни единого слова! Чтобы не было слышно человеческого голоса! Тот, кто скажет слово или произведет малейший шум, будет немедленно выброшен из машины…<...> Не знаю, как я на это решилась, но я все время думала: «Боже, как мне посмотреть, где мы едем?..» Я хотела видеть. Я была наверху, не под какими-то телами, потому что я была самая молодая. Я совсем немножко отогнула брезент, так, чтобы никто этого рядом не видел. И то, что я увидела, я никогда не забуду. Никогда, никогда, никогда! Когда я приподняла краешек брезента, я всё забыла. Это было совершенно сказочно. Мне открылось чистое-чистое небо. Звезды. И круглая, громадная луна. Она сияла так ярко, что всё было освещено вокруг. Всё небо! И горы снега. Всё улыбалось и играло. Нет сил описать эту нечеловеческую красоту. И нельзя забыть."
И уже по прибытии, в каком-то селе, где их ненадолго расположили в избе: "Меня и еще трех-четырех молодых уложили на печке. Я быстро согрелась. И тут вдруг я увидела кошку! Несъеденную кошку! Я как заору: «Держите ее! Товарищи, хватайте ее!» - и слетела с печки. Я бросилась за кошкой, чтобы ее поймать. Но она, слава Богу, убежала. Хозяева с ужасом посмотрели на меня."
Она была эвакуирована с последними машинами уходящими на Большую землю. Это были машины с большими бортами в которых перевозили скот.
"Люди залезали в кузов, а многих втаскивали, у кого уже не было сил залезть. В кузове людей укладывали друг на друга. Крест-накрест. В несколько рядов. Самые слабые и самые больные - внизу, чтобы к ним поступало тепло. А сверху - те, кто помоложе и поздоровее. Человек лежал под грудой тел. Он умирал, кричал - ничего не помогало. И кузов был накрыт брезентом. Нас всех строго-настрого предупредили: «Ни единого слова! Чтобы не было слышно человеческого голоса! Тот, кто скажет слово или произведет малейший шум, будет немедленно выброшен из машины…<...> Не знаю, как я на это решилась, но я все время думала: «Боже, как мне посмотреть, где мы едем?..» Я хотела видеть. Я была наверху, не под какими-то телами, потому что я была самая молодая. Я совсем немножко отогнула брезент, так, чтобы никто этого рядом не видел. И то, что я увидела, я никогда не забуду. Никогда, никогда, никогда! Когда я приподняла краешек брезента, я всё забыла. Это было совершенно сказочно. Мне открылось чистое-чистое небо. Звезды. И круглая, громадная луна. Она сияла так ярко, что всё было освещено вокруг. Всё небо! И горы снега. Всё улыбалось и играло. Нет сил описать эту нечеловеческую красоту. И нельзя забыть."
И уже по прибытии, в каком-то селе, где их ненадолго расположили в избе: "Меня и еще трех-четырех молодых уложили на печке. Я быстро согрелась. И тут вдруг я увидела кошку! Несъеденную кошку! Я как заору: «Держите ее! Товарищи, хватайте ее!» - и слетела с печки. Я бросилась за кошкой, чтобы ее поймать. Но она, слава Богу, убежала. Хозяева с ужасом посмотрели на меня."