Во время традиционной сезонной ноябрьской хандры опять у меня случился приступ интереса к лингвистике.
Это у меня хроническое, как насморк в это время года. То итальянский начинал смотреть, то испанский - но там быстро терялся интерес: французский у меня уже есть, а забивать себе голову нюансами романских языков - скучно и нет стимула. Сайты их газет на общие темы я и так понимаю, а больше мне от них ничего и не надо.
В японский-китайский, было дело, дёргался, но там письменность... Забил.
И повело меня в историческую лингвистику.
Залипал на традиционные ежегодные лекции академика Андрея Зализняка в МГУ по берестянным грамотам, которые он традиционно, много лет читал по результатам очередного сезона раскопок.
Продолжаю интересоваться новостями в изложении Алексея Гиппиуса, его ученика и продолжателя, после ухода Андрея Анатольевича.
Но вот понемножку повело меня в сравнительную лингвистику (на любительском уровне, ессно, научпоп) и глубже.
Начинал, ессно, с темы генезиса английского языка как ублюдка германской и романской ветвей индоевропейской семьи, просто потому, что владею современными английским, немецким, французским и была база для понимания. В слово "ублюдок", кстати, не вношу эмоционального окраса. Если кого коробит - замените на благозвучный синоним "бастард".
Вот до праиндоевропейского добрался в результате )))
Набрёл на такой вот забавный ролик.
Click to view
Ба́сня Шле́йхера - басня «Овца и кони», сочинённая Августом Шлейхером в 1868 году на праиндоевропейском языке (в том виде, в каком его себе представлял Шлейхер). С тех пор басня многократно переписывалась в свете новых данных о праиндоевропейском языке, став своеобразным полигоном для демонстрации достижений компаративистики[1].
Сюжет басни в целом строится вокруг диалога домашних животных: овцы и коней. Овца выражает сожаление, что человек эксплуатирует труд коней, везущих повозку, однако кони указывают овце, что её человек эксплуатирует ещё сильнее: состригает с неё шерсть. Здесь присутствует историческая ошибка Шлейхера, так как во времена праиндоевропейцев овец не могли стричь, поскольку ножницы были изобретены человеком значительно позже, 1-1,5 тысячелетия спустя после распада праязыка. Праиндоевропейцы шерсть своих овец выщипывали[2].