Тусклый мозг панцирных рыб
В Совет Народных Комиссаров из г. Ливны Орловской обл. 1928 г. (По К. Паустовскому)
Ливны. Начало ХХ века.
Недавно мы пытались разгадать ребус школьника Володи Ульянова, чтобы заглянуть в будущее. Сегодня - другой пример оригинального взгляда на происходящее из параллельной реальности.
Читая книгу «Золотая роза» Константина Паустовского о психологии писательского творчества и источниках вдохновения, наткнулся на описанную им историю рождения замысла повести «Кара-Бугаз». История эта связана с письмами и, как всегда у Паустовского, с непростыми человеческими судьбами.
В 1928 году, приболев, Константин Георгиевич уезжает из Москвы в небольшой город Ливны Орловской области отдохнуть и поработать. Он останавливается в доме Дмитрия Ивановича Нацкого, врача 15-го участка станции Ливны. И не случайно.
Константин Паустовский в форме санитара. 1915 г.
Здесь живёт подруга первой жены писателя - «старый добрый друг» и строгий доктор в очках - Нина Дмитриевна Нацкая, с которой Паустовский познакомился ещё в первую мировую войну в санитарном поезде. Трудности с питанием, близость боев, муки раненых сблизили молодых людей. В книге «Золотая роза» фамилия её чуть изменена, а вместо Нины она названа Марией.
Вместе с ними в доме живёт брат Нины Дмитриевны - Александр Дмитриевич, учёный геолог и палеонтолог на пенсии, человек со странностями. Он всего лишь на несколько лет старше самого писателя.
О нём и пойдёт речь в приводимом отрывке.
« ... Когда я работал, Шацкий никогда не мешал мне и даже по соседней комнате ходил на цыпочках. История его болезни описана в "Кара-Бугазе". Во время геологической экспедиции в Среднюю Азию он попал в плен к басмачам. Его вместе с остальными пленными каждый день выводили на расстрел. Но Шацкому везло. Когда расстреливали по счету каждого пятого, он оказывался третьим, когда каждого второго, он оказывался первым. Он уцелел, но сошел с ума. Сестра с трудом отыскала его в Красноводске, где он жил в разбитом товарном вагоне. Каждый день к вечеру Шацкий ходил на ливенскую почту и сдавал заказное письмо в Совет Народных Комиссаров. По просьбе Марии Дмитриевны начальник почты эти письма в Москву не отправлял, а возвращал ей, и она их сжигала. Меня интересовало, что пишет Шацкий в этих своих донесениях. Вскоре я это узнал.
Как-то вечером он вошел ко мне, когда я лежал и читал. Мои туфли стояли около койки, носками к середине комнаты. - Никогда так не ставьте туфли, - сердито сказал Шацкий. - Это опасно. - Почему? - Сейчас узнаете. Он вышел и через минуту принес мне лист бумаги. - Прочтите! - сказал он. - Когда кончите, то постучите мне в стенку. Я приду и, если вы чего-нибудь не поняли, объясню. Он ушел. Я начал читать:
В Совет Народных Комиссаров.
Неоднократно я предупреждал Совет Народных Комиссаров о приближении грозной опасности, сулящей гибель нашей стране. Всем известно, что в геологических пластах заключена мощная материальная энергия (как, например, в каменном угле, нефти, сланце). Человек научился освобождать эту энергию и использовать ее. Но мало кто знает, что в этих же пластах спрессована и психическая энергия тех эпох, когда эти пласты слагались. Город Ливны стоит на самых мощных в Европе толщах девонского известняка. В девонский период на земле только что зарождалось сумеречное сознание, жестокое, лишенное малейших признаков человечности. Тусклый мозг панцирных рыб был тогда преобладающим. Эта зачаточная психическая энергия сконцентрировалась в моллюсках-аммонитах. Окаменелыми аммонитами буквально насыщены пласты девонского известняка.
Ископаемые моллюски аммониты
Каждый аммонит - маленький мозг того периода и заключает в себе огромную и злую психическую энергию. За много веков люди, к счастью, не научились освобождать психическую энергию геологических напластований. Я говорю - "к счастью" потому, что эта энергия, если бы ее удалось вывести из состояния покоя, погубила бы всю цивилизацию. Люди, отравленные ею, превратились бы в жестоких зверей, и ими руководили бы только низменные, слепые инстинкты. А это бы означало гибель культуры. Но, как я уже неоднократно сообщал Совету Народных Комиссаров, фашисты нашли способ развязывать психическую энергию девона и оживлять аммониты. Поскольку самые богатые толщи девона лежат под нашими Ливнами, то именно здесь фашисты и собираются выпустить эту энергию. Если это удастся, то невозможно будет предотвратить моральную, а затем и физическую гибель всего человеческого рода. План освобождения психической энергии девона в районе Ливен разработан фашистами до мельчайших подробностей.
Как все сложнейшие планы, он легко уязвим. Стоит не предусмотреть пустую мелочь - и план сорвется. Поэтому, помимо необходимости немедленно окружить Ливны крупными воинскими соединениями, следует дать строжайшее распоряжение жителям города, чтобы они отказались от привычных поступков (поскольку план фашистов рассчитан именно на привычное течение жизни в Ливнах) и совершали бы поступки как раз обратные тем, каких могли бы ожидать фашисты. Поясню это примером. Все граждане Ливен, ложась спать, ставят свою обувь около постели носками к середине комнаты. Впредь следует ставить ее носками к стене. Именно эта частность, возможно, не предусмотрена планом, и от такого, в сущности, пустяка он будет сорван.
Должен добавить, что естественное (правда, ничтожное) просачивание психической заразы из пластов девона в Ливнах приводит к тому, что нравы этого города гораздо грубее, чем в других такого же размера и типа городах. Три города стоят на толщах девонского известняка: Кромы, Ливны и Елец. Недаром о них существовала старая поговорка: "Кромы - всем ворам хоромы, Ливны - ворами дивны, а Елец - всем ворам отец". Эмиссаром фашистского правительства в Ливнах является местный аптекарь".
Теперь мне стало ясно, почему Шацкий повернул мои туфли носками к стене. Вместе с тем мне стало жутко. Я понял всю непрочность спокойствия в семье Шацких. Каждую минуту можно было ждать взрыва. Вскоре я заметил, что эти взрывы случались не так уж редко, но мать Шацкого и Мария Дмитриевна умели скрывать их от посторонних. На следующий вечер, когда все мы сидели за чайным столом и мирно разговаривали о гомеопатии, Шацкий взял крынку с молоком и спокойно вылил молоко в самоварную трубу. Старушка мать вскрикнула. Мария Дмитриевна строго посмотрела на Шацкого и сказала: - Ты чего чудишь? Шацкий, виновато улыбаясь, начал объяснять, что именно такой дикий поступок с молоком и самоваром наверняка не предусмотрен фашистами в их плане и потому, конечно, разрушит этот план и спасет человечество. - Иди к себе! - так же строго сказала Мария Дмитриевна, встала и с сердцем открыла настежь окна, чтобы выпустить из комнаты чад пригорелого молока. Шацкий, опустив голову, покорно ушел в свою комнату.»
......
Паустовский рассказывает эту историю как пример первого, случайного и могучего импульса к идее нового произведения. В дальнейших беседах с сумасшедшим геологом замысел только крепнет.
... От Шацкого я впервые узнал о Кара-Бугазе - устрашающем и загадочном заливе Каспийского моря, о неисчерпаемых запасах мирабилита в его воде, о возможности уничтожения пустыни. Пустыню Шацкий ненавидел так, как можно ненавидеть только живое существо, - страстно и неумолимо...
Фотография из архива кинорежиссера А. Разумного. К/ф «Кара-Бугаз». Российский государственный архив литературы и искусства
- Если бы люди, - говорил Шацкий, - потратили на истребление пустыни только половину средств и сил, какие они тратят на взаимное убийство, то пустыни давно бы не было. Войне отдают все народные богатства и миллионы человеческих жизней. И науку и культуру. Даже поэзию сумели сделать сообщницей массовой резни. - Вася!-громко сказала из своей комнаты Мария Дмитриевна. - Успокойся. Войны больше не будет. Никогда. - Никогда - это ерунда! - неожиданно ответил ей Шацкий. - Не дальше как сегодня ночью оживут аммониты. И знаете, где? Около Адамовской мельницы. Пойдемте прогуляемся и проверим.
Аммонит. Реконструкция
.... Мне же хотелось поскорей закончить роман, чтобы начать новую книгу об уничтожении пустыни. Так появился неясный замысел "Кара-Бугаза".
В настоящей же жизни в 1938 году Нину Дмитриевну Нацкую арестовали по ложному доносу за несдачу золота государству. Четыре месяца она провела под арестом. За это время с брата сняли персональную пенсию. После того, как Нину Дмитриевну отпустили, Нацкие оставили Ливны и переехали в Павловский Посад в Московской области, где она снова работала врачом, а во время войны спасала жизни в военном госпитале.
Дом Нацких в Ливнах на улице Шмидта, ныне Дружбы народов. 1980-е гг. Ныне снесён.
Александр Дмитриевич так и продолжал жить под опекой сестры, которая тянула как могла семью фактически на свою зарплату. В 1953 году Нина Дмитриевна вышла на пенсию. Нацкие жили очень скромно, но на жизнь не жаловались.
(По материалам архива орловского журналиста Эдуарда Дорофеева)
Собственно говоря, этой заметкой я хотел бы открыть публикацию серии писем не совсем здоровых душевно людей. Их идеи и образы захватывают, их необычная энергия, по выражению самого Константина Георгиевича, «может с огромной силой ударить по сердцам».
Константин Паустовский. 1940-е гг.
В той странной и тревожной ситуации, в которой очутился мир сегодня, когда торжествует антигуманизм, а человечеству навязываются машинизированные стандарты общения под страхом медицинского террора, очень соблазнительно было бы разом вернуть гармонию и разрушить дьявольские планы аммонитов корпораций простой перестановкой ботинок у кровати. Но жизнь обычно оказывается куда сложнее и безжалостнее, в чём мы только что смогли убедиться, прочитав эту историю. Несмотря на силу своего предвидения, предотвратить Вторую Мировую безумный Александр Дмитриевич оказался бессилен.
Ливны. Начало ХХ века.
Недавно мы пытались разгадать ребус школьника Володи Ульянова, чтобы заглянуть в будущее. Сегодня - другой пример оригинального взгляда на происходящее из параллельной реальности.
Читая книгу «Золотая роза» Константина Паустовского о психологии писательского творчества и источниках вдохновения, наткнулся на описанную им историю рождения замысла повести «Кара-Бугаз». История эта связана с письмами и, как всегда у Паустовского, с непростыми человеческими судьбами.
В 1928 году, приболев, Константин Георгиевич уезжает из Москвы в небольшой город Ливны Орловской области отдохнуть и поработать. Он останавливается в доме Дмитрия Ивановича Нацкого, врача 15-го участка станции Ливны. И не случайно.
Константин Паустовский в форме санитара. 1915 г.
Здесь живёт подруга первой жены писателя - «старый добрый друг» и строгий доктор в очках - Нина Дмитриевна Нацкая, с которой Паустовский познакомился ещё в первую мировую войну в санитарном поезде. Трудности с питанием, близость боев, муки раненых сблизили молодых людей. В книге «Золотая роза» фамилия её чуть изменена, а вместо Нины она названа Марией.
Вместе с ними в доме живёт брат Нины Дмитриевны - Александр Дмитриевич, учёный геолог и палеонтолог на пенсии, человек со странностями. Он всего лишь на несколько лет старше самого писателя.
О нём и пойдёт речь в приводимом отрывке.
« ... Когда я работал, Шацкий никогда не мешал мне и даже по соседней комнате ходил на цыпочках. История его болезни описана в "Кара-Бугазе". Во время геологической экспедиции в Среднюю Азию он попал в плен к басмачам. Его вместе с остальными пленными каждый день выводили на расстрел. Но Шацкому везло. Когда расстреливали по счету каждого пятого, он оказывался третьим, когда каждого второго, он оказывался первым. Он уцелел, но сошел с ума. Сестра с трудом отыскала его в Красноводске, где он жил в разбитом товарном вагоне. Каждый день к вечеру Шацкий ходил на ливенскую почту и сдавал заказное письмо в Совет Народных Комиссаров. По просьбе Марии Дмитриевны начальник почты эти письма в Москву не отправлял, а возвращал ей, и она их сжигала. Меня интересовало, что пишет Шацкий в этих своих донесениях. Вскоре я это узнал.
Как-то вечером он вошел ко мне, когда я лежал и читал. Мои туфли стояли около койки, носками к середине комнаты. - Никогда так не ставьте туфли, - сердито сказал Шацкий. - Это опасно. - Почему? - Сейчас узнаете. Он вышел и через минуту принес мне лист бумаги. - Прочтите! - сказал он. - Когда кончите, то постучите мне в стенку. Я приду и, если вы чего-нибудь не поняли, объясню. Он ушел. Я начал читать:
В Совет Народных Комиссаров.
Неоднократно я предупреждал Совет Народных Комиссаров о приближении грозной опасности, сулящей гибель нашей стране. Всем известно, что в геологических пластах заключена мощная материальная энергия (как, например, в каменном угле, нефти, сланце). Человек научился освобождать эту энергию и использовать ее. Но мало кто знает, что в этих же пластах спрессована и психическая энергия тех эпох, когда эти пласты слагались. Город Ливны стоит на самых мощных в Европе толщах девонского известняка. В девонский период на земле только что зарождалось сумеречное сознание, жестокое, лишенное малейших признаков человечности. Тусклый мозг панцирных рыб был тогда преобладающим. Эта зачаточная психическая энергия сконцентрировалась в моллюсках-аммонитах. Окаменелыми аммонитами буквально насыщены пласты девонского известняка.
Ископаемые моллюски аммониты
Каждый аммонит - маленький мозг того периода и заключает в себе огромную и злую психическую энергию. За много веков люди, к счастью, не научились освобождать психическую энергию геологических напластований. Я говорю - "к счастью" потому, что эта энергия, если бы ее удалось вывести из состояния покоя, погубила бы всю цивилизацию. Люди, отравленные ею, превратились бы в жестоких зверей, и ими руководили бы только низменные, слепые инстинкты. А это бы означало гибель культуры. Но, как я уже неоднократно сообщал Совету Народных Комиссаров, фашисты нашли способ развязывать психическую энергию девона и оживлять аммониты. Поскольку самые богатые толщи девона лежат под нашими Ливнами, то именно здесь фашисты и собираются выпустить эту энергию. Если это удастся, то невозможно будет предотвратить моральную, а затем и физическую гибель всего человеческого рода. План освобождения психической энергии девона в районе Ливен разработан фашистами до мельчайших подробностей.
Как все сложнейшие планы, он легко уязвим. Стоит не предусмотреть пустую мелочь - и план сорвется. Поэтому, помимо необходимости немедленно окружить Ливны крупными воинскими соединениями, следует дать строжайшее распоряжение жителям города, чтобы они отказались от привычных поступков (поскольку план фашистов рассчитан именно на привычное течение жизни в Ливнах) и совершали бы поступки как раз обратные тем, каких могли бы ожидать фашисты. Поясню это примером. Все граждане Ливен, ложась спать, ставят свою обувь около постели носками к середине комнаты. Впредь следует ставить ее носками к стене. Именно эта частность, возможно, не предусмотрена планом, и от такого, в сущности, пустяка он будет сорван.
Должен добавить, что естественное (правда, ничтожное) просачивание психической заразы из пластов девона в Ливнах приводит к тому, что нравы этого города гораздо грубее, чем в других такого же размера и типа городах. Три города стоят на толщах девонского известняка: Кромы, Ливны и Елец. Недаром о них существовала старая поговорка: "Кромы - всем ворам хоромы, Ливны - ворами дивны, а Елец - всем ворам отец". Эмиссаром фашистского правительства в Ливнах является местный аптекарь".
Теперь мне стало ясно, почему Шацкий повернул мои туфли носками к стене. Вместе с тем мне стало жутко. Я понял всю непрочность спокойствия в семье Шацких. Каждую минуту можно было ждать взрыва. Вскоре я заметил, что эти взрывы случались не так уж редко, но мать Шацкого и Мария Дмитриевна умели скрывать их от посторонних. На следующий вечер, когда все мы сидели за чайным столом и мирно разговаривали о гомеопатии, Шацкий взял крынку с молоком и спокойно вылил молоко в самоварную трубу. Старушка мать вскрикнула. Мария Дмитриевна строго посмотрела на Шацкого и сказала: - Ты чего чудишь? Шацкий, виновато улыбаясь, начал объяснять, что именно такой дикий поступок с молоком и самоваром наверняка не предусмотрен фашистами в их плане и потому, конечно, разрушит этот план и спасет человечество. - Иди к себе! - так же строго сказала Мария Дмитриевна, встала и с сердцем открыла настежь окна, чтобы выпустить из комнаты чад пригорелого молока. Шацкий, опустив голову, покорно ушел в свою комнату.»
......
Паустовский рассказывает эту историю как пример первого, случайного и могучего импульса к идее нового произведения. В дальнейших беседах с сумасшедшим геологом замысел только крепнет.
... От Шацкого я впервые узнал о Кара-Бугазе - устрашающем и загадочном заливе Каспийского моря, о неисчерпаемых запасах мирабилита в его воде, о возможности уничтожения пустыни. Пустыню Шацкий ненавидел так, как можно ненавидеть только живое существо, - страстно и неумолимо...
Фотография из архива кинорежиссера А. Разумного. К/ф «Кара-Бугаз». Российский государственный архив литературы и искусства
- Если бы люди, - говорил Шацкий, - потратили на истребление пустыни только половину средств и сил, какие они тратят на взаимное убийство, то пустыни давно бы не было. Войне отдают все народные богатства и миллионы человеческих жизней. И науку и культуру. Даже поэзию сумели сделать сообщницей массовой резни. - Вася!-громко сказала из своей комнаты Мария Дмитриевна. - Успокойся. Войны больше не будет. Никогда. - Никогда - это ерунда! - неожиданно ответил ей Шацкий. - Не дальше как сегодня ночью оживут аммониты. И знаете, где? Около Адамовской мельницы. Пойдемте прогуляемся и проверим.
Аммонит. Реконструкция
.... Мне же хотелось поскорей закончить роман, чтобы начать новую книгу об уничтожении пустыни. Так появился неясный замысел "Кара-Бугаза".
В настоящей же жизни в 1938 году Нину Дмитриевну Нацкую арестовали по ложному доносу за несдачу золота государству. Четыре месяца она провела под арестом. За это время с брата сняли персональную пенсию. После того, как Нину Дмитриевну отпустили, Нацкие оставили Ливны и переехали в Павловский Посад в Московской области, где она снова работала врачом, а во время войны спасала жизни в военном госпитале.
Дом Нацких в Ливнах на улице Шмидта, ныне Дружбы народов. 1980-е гг. Ныне снесён.
Александр Дмитриевич так и продолжал жить под опекой сестры, которая тянула как могла семью фактически на свою зарплату. В 1953 году Нина Дмитриевна вышла на пенсию. Нацкие жили очень скромно, но на жизнь не жаловались.
(По материалам архива орловского журналиста Эдуарда Дорофеева)
Собственно говоря, этой заметкой я хотел бы открыть публикацию серии писем не совсем здоровых душевно людей. Их идеи и образы захватывают, их необычная энергия, по выражению самого Константина Георгиевича, «может с огромной силой ударить по сердцам».
Константин Паустовский. 1940-е гг.
В той странной и тревожной ситуации, в которой очутился мир сегодня, когда торжествует антигуманизм, а человечеству навязываются машинизированные стандарты общения под страхом медицинского террора, очень соблазнительно было бы разом вернуть гармонию и разрушить дьявольские планы аммонитов корпораций простой перестановкой ботинок у кровати. Но жизнь обычно оказывается куда сложнее и безжалостнее, в чём мы только что смогли убедиться, прочитав эту историю. Несмотря на силу своего предвидения, предотвратить Вторую Мировую безумный Александр Дмитриевич оказался бессилен.