Обоняние, мозг и свобода мысли
Как-то часто мне в последнее время приходится в комментах описывать натурфилософскую систему Бергсона и Уайтхеда, о которой я, собственно, не думал лет двадцать пять. Но вот действительно появляются поводы! Вчера в местном интеллектуальном клубе появился пост его хозяина, который рассуждает о неуловимости мысли, сравнивая её в этом отношении с запахом, и ставит вопрос о том, как им образом можно идентифицировать мысль как "свою", как определенную не внешним содержанием, а своим "чистым" действием. Ну уж тут я гроханул из главного калибра, не сдержался, и прям всю философию подытожил, прости Господи...
Гмм... ну, во-пегвых, это кгасиво...
А во-вторых.. всё-таки, с одной стороны, это всё не очень оригинально, Аристотель и даже Сократ уже проникали поглубже.... но и, с другой стороны, всё-таки мешает вот это представление о мысли как... продукте мозга, которое тут незримо присутствует. Кажется интересной находкой сравнение мысли с таким вот будто бы глубинным основанием, как обоняние. И оно, пожалуй, правильно, только вот скорее в смысле, обратном тому, что предполагает конвенциональный редукционизм.
Современному человеку кажется, что вот у чувства-то точно есть локализация. Правда, ему до конца не ясно, где именно: в мозгу или в органах чувств. А неясность связана с тем, что оба варианта в действительности предполагают неразрешимые логические проблемы. Которые устраняются, если предположить, как это делает Бергсон, что восприятия находятся В САМИХ ВЕЩАХ, воспринимаемых вещах.
Что органы чувств при помощи каких-то физических цепочек связаны с "внешним объектом" и передают сигнал в мозг, - это вполне понятно. Только вот там, в мозгу, этот сигнал все равно не сможет преобразоваться в чувство. Здесь уместно вспомнить пресловутое рассуждение Владимира Соловьёва Нерудольфыча про воображаемый купол Софийского Собора, который качественно в любом случае есть нечто отличное от "колебаний атомов" (в мозге).
И достаточно лишь принять, что мозг управляет не сознанием, а нашими двигательными реакциями, то есть переключает двигательные механизмы "подобно телефонной станции", говорит Бергсон, соединяющей между собой аппараты. Тогда становится понятно, что сознание должно входить в него как бы извне... как оператор, садящийся за пульт... а это возможно только в том случае, если сознание будет охватывать НЕПОСРЕДСТВЕННО именно систему реальности как целое, как включающее и наше тело, и те внешние объекты, с которыми оно связано механическими цепочками. То есть оно должно именно БЫТЬ ничем иным, как таким охватыванием, или, как говорит уже Уайтхед, СРАЩЕНИЕМ (concretion) этой самой системы вещей.
Но тут уже надо принять во внимание и, так сказать, интенциональность этого акта охватывания. Легко понять, что сознание полагает вовсе не вещи сами по себе: оно полагает их как ОВНЕШНЁННЫЕ, то есть как подверженные именно тому внешнему воздействию как таковому, возможность которого обеспечивают наши телесные механизмы, сознанием переключаемые. Всё то, что мы воспринимаем (в конечном счёте, очевидно, и запахи тоже), - это лишь контуры нашего возможного ДЕЙСТВИЯ. Что бы видела некоторая сущность, монада, которая была бы совсем не способна к действию, спрашивает Бергсон, и отвечает: она воспринимала бы ВЕСЬ МИР, в нулевом приближении состоящий из подобных сущностей. И лишь по мере того, как у неё появляется способность воздействия на эти сущности как внешние, локализованные в пространстве, она начинает что-то воспринимать уже определённое и конкретное. В конечном счёте формируются двигательные механизмы, координируемые мозгом, в который "сознание входит как нож в масло", как бы переплавляя охваченную им идеально механическую систему инертных сущностей и тем завершая СОБЫТИЕ как атом реальности.
Короче говоря, уже само восприятие вполне себе духовно. То есть нет причин отвергать подчеркиваемую Декартом истину, в соответствии с которой сознание может иметь дело лишь с собой, лишь с идеальными элементами, "духовной субстанцией": включение атома этого сознания к динамическую схему перехода от прошлого к будущему, в ходе которого вновь идеализируются и переплавляются ставшие инертными результаты предыдущих событий, - это на самом деле упраздняет дуализм сознания и материи.
Но если говорить о мышлении, то очень легко понять, что тут на самом деле происходит то же самое, только сознание переключает другие, особые двигательные механизмы: речевые. И поскольку такие механизмы изначально "социальны", то в мышлении человек полагает, вообще говоря, потенциальные действия не своего тела, а именно человека как РОДА. И тут есть два пути: либо он, прикоснувшись к этой всеобщей стихии, возвращается к своей пространственно изолированной единичности - и тогда выпавшие из своей стихии определения мышления, с одной стороны, застывают в неподвижности, а с другой - подчиняют своей косности его дух.
Либо же он, отталкиваясь от этой телесной единичности, движется назад, ко всеобщему источнику своих понятий. Которые, в свою очередь, для приведения в движение и переплавки тоже нуждаются в этой, становящейся духовной, единичности. Но что тут является основанием успеха? - а то же самое, что и в случае двигательной активности, регулируемой чувствами: он должен так же ОХВАТИТЬ это духовное бытие, в последнем счёте столь же упругое и неподатливое, как физическое, и спроектировать в будущее контуры своего ВОЗДЕЙСТВИЯ на это бытие, но осуществляемое уже им не как единичным, а как "всеобщим человеком". Он должен отождествить себя с человеком как родом в этом акте преобразования господствующей над сознанием матрицы , с тем, чтобы затем вернуться к себе освобождённым: именно в этом состоит конкретное мышление, являющееся основанием свободы. И вот именно это увидел на само деле Сократ, чьё открытие в дальнейшем должно было завершить огромный круг своего содержательного наполнения в истории философии.
Гмм... ну, во-пегвых, это кгасиво...
А во-вторых.. всё-таки, с одной стороны, это всё не очень оригинально, Аристотель и даже Сократ уже проникали поглубже.... но и, с другой стороны, всё-таки мешает вот это представление о мысли как... продукте мозга, которое тут незримо присутствует. Кажется интересной находкой сравнение мысли с таким вот будто бы глубинным основанием, как обоняние. И оно, пожалуй, правильно, только вот скорее в смысле, обратном тому, что предполагает конвенциональный редукционизм.
Современному человеку кажется, что вот у чувства-то точно есть локализация. Правда, ему до конца не ясно, где именно: в мозгу или в органах чувств. А неясность связана с тем, что оба варианта в действительности предполагают неразрешимые логические проблемы. Которые устраняются, если предположить, как это делает Бергсон, что восприятия находятся В САМИХ ВЕЩАХ, воспринимаемых вещах.
Что органы чувств при помощи каких-то физических цепочек связаны с "внешним объектом" и передают сигнал в мозг, - это вполне понятно. Только вот там, в мозгу, этот сигнал все равно не сможет преобразоваться в чувство. Здесь уместно вспомнить пресловутое рассуждение Владимира Соловьёва Нерудольфыча про воображаемый купол Софийского Собора, который качественно в любом случае есть нечто отличное от "колебаний атомов" (в мозге).
И достаточно лишь принять, что мозг управляет не сознанием, а нашими двигательными реакциями, то есть переключает двигательные механизмы "подобно телефонной станции", говорит Бергсон, соединяющей между собой аппараты. Тогда становится понятно, что сознание должно входить в него как бы извне... как оператор, садящийся за пульт... а это возможно только в том случае, если сознание будет охватывать НЕПОСРЕДСТВЕННО именно систему реальности как целое, как включающее и наше тело, и те внешние объекты, с которыми оно связано механическими цепочками. То есть оно должно именно БЫТЬ ничем иным, как таким охватыванием, или, как говорит уже Уайтхед, СРАЩЕНИЕМ (concretion) этой самой системы вещей.
Но тут уже надо принять во внимание и, так сказать, интенциональность этого акта охватывания. Легко понять, что сознание полагает вовсе не вещи сами по себе: оно полагает их как ОВНЕШНЁННЫЕ, то есть как подверженные именно тому внешнему воздействию как таковому, возможность которого обеспечивают наши телесные механизмы, сознанием переключаемые. Всё то, что мы воспринимаем (в конечном счёте, очевидно, и запахи тоже), - это лишь контуры нашего возможного ДЕЙСТВИЯ. Что бы видела некоторая сущность, монада, которая была бы совсем не способна к действию, спрашивает Бергсон, и отвечает: она воспринимала бы ВЕСЬ МИР, в нулевом приближении состоящий из подобных сущностей. И лишь по мере того, как у неё появляется способность воздействия на эти сущности как внешние, локализованные в пространстве, она начинает что-то воспринимать уже определённое и конкретное. В конечном счёте формируются двигательные механизмы, координируемые мозгом, в который "сознание входит как нож в масло", как бы переплавляя охваченную им идеально механическую систему инертных сущностей и тем завершая СОБЫТИЕ как атом реальности.
Короче говоря, уже само восприятие вполне себе духовно. То есть нет причин отвергать подчеркиваемую Декартом истину, в соответствии с которой сознание может иметь дело лишь с собой, лишь с идеальными элементами, "духовной субстанцией": включение атома этого сознания к динамическую схему перехода от прошлого к будущему, в ходе которого вновь идеализируются и переплавляются ставшие инертными результаты предыдущих событий, - это на самом деле упраздняет дуализм сознания и материи.
Но если говорить о мышлении, то очень легко понять, что тут на самом деле происходит то же самое, только сознание переключает другие, особые двигательные механизмы: речевые. И поскольку такие механизмы изначально "социальны", то в мышлении человек полагает, вообще говоря, потенциальные действия не своего тела, а именно человека как РОДА. И тут есть два пути: либо он, прикоснувшись к этой всеобщей стихии, возвращается к своей пространственно изолированной единичности - и тогда выпавшие из своей стихии определения мышления, с одной стороны, застывают в неподвижности, а с другой - подчиняют своей косности его дух.
Либо же он, отталкиваясь от этой телесной единичности, движется назад, ко всеобщему источнику своих понятий. Которые, в свою очередь, для приведения в движение и переплавки тоже нуждаются в этой, становящейся духовной, единичности. Но что тут является основанием успеха? - а то же самое, что и в случае двигательной активности, регулируемой чувствами: он должен так же ОХВАТИТЬ это духовное бытие, в последнем счёте столь же упругое и неподатливое, как физическое, и спроектировать в будущее контуры своего ВОЗДЕЙСТВИЯ на это бытие, но осуществляемое уже им не как единичным, а как "всеобщим человеком". Он должен отождествить себя с человеком как родом в этом акте преобразования господствующей над сознанием матрицы , с тем, чтобы затем вернуться к себе освобождённым: именно в этом состоит конкретное мышление, являющееся основанием свободы. И вот именно это увидел на само деле Сократ, чьё открытие в дальнейшем должно было завершить огромный круг своего содержательного наполнения в истории философии.